Читать интересную книгу Тени Пост-Петербурга - Андрей Дьяков

Проследив взглядом направление змеившегося через всю комнату кабеля, Глеб взобрался по лесенке на самую макушку башни и вышел, наконец, на балкон. Панорама огромного водного пространства открылась перед ним с головокружительной высоты. Мальчик судорожно вцепился в перила и зажмурился. Пронизывающий ветер остервенело трепал складки капюшона. Казалось, длинная башня раскачивается под порывами стихии.

Отсюда отчетливо просматривались контуры прибрежных высоток Василеостровского района. Где-то там, за многими километрами безбрежной водной глади, теплится жизнь. Пусть под землей, пусть без света солнца, но все-таки жизнь. Глебу отчаянно захотелось домой. На Московскую. Или хотя бы в убежище Тарана. Хотя без сталкера это место уже никогда не будет таким уютным, как прежде. Мальчик вздохнул. Было бы здорово начать поиски сначала. Прямо отсюда! Только не знать ничего про метрополитен… Просто шагать рядом с Тараном и живыми сталкерами из отряда Кондора в надежде отыскать новый дом и обнаружить в конце концов… питерскую подземку с ее уютными станциями! Войти на Московскую…

А ведь по сравнению с верхним миром подземка — это самый настоящий рай. Ходить без противогаза, не бояться на-падений голодных хищников, пить пускай и не очень чистую, но все-таки безопасную воду… Чем не земля обетованная? Стоит ли искать что-то еще?

Глеб с тоской смотрел на линию горизонта, где на фоне темно-синего сумрачного неба угадывалась полоска далеких городских построек. Тяжело вздохнув, он перевел взгляд на верхушку башни. Судя по разбитым вдребезги светоотражающим пластинам, фонарь маяка, похоже, уже давно не использовался и вряд ли когда-нибудь заработает вновь. Зато совсем рядом с массивной треноги, установленной тут же, на балконе, бил сноп ослепительного света. Похоже, это тот самый сигнальный прожектор, о котором упоминал Таран. Ну что ж. Сообщение дошло до адресата. И даже «адресат» уже на месте. Вот только «отправителей» не видать. Как-то все-таки не вязались друг с другом два этих факта — полудикие каннибалы и прожектор на маяке. Хоть убей.

От загадок раскалывалась голова. Мальчик спустился в комнату с аккумуляторами, осмотрелся и, недолго думая, что было силы дернул кабель. Провода соскочили с клемм, свет погас. Теперь-то загадочный «контактер» объявится. Кто бы то ни был.

Перезарядив «Пернач», мальчик уселся у стены, аккуратно положил пистолет на пыльный бетон, изготовившись ждать. В голове не осталось ни единой мысли, только безразличие и какая-то бесшабашная отрешенность. Будь что будет. Ни сил, ни опыта, ни припасов на дорогу домой у него не хватит. Так зачем оттягивать неизбежное? Холод стены довольно быстро добрался до тела. Поежившись, мальчик почувствовал, как что-то твердое уткнулось в живот. «Дневник!» — вспомнил Глеб.

Судорожно распахнув комбез, он извлек ежедневник и принялся его перелистывать. В суматохе он совсем позабыл про свою находку, так и не узнав, чем закончилась история узников бомбоубежища… А теперь времени у него хоть отбавляй. Непослушные руки дрожали. Тусклый свет фонаря упал на пожелтевшие страницы.

«Время шло. Явился как-то к нам тот самый офицер. Сказал, что нужны добровольцы, чтобы туннель до поверхности быстрее прокопать. И жилье на объекте пообещал. От желающих отбоя не было. Савушка в первых рядах отправился. Все меня звал, а я как-то… забоялся вдруг. Офицер нервный какой-то… Испарина на лбу, пальцы дрожат… Говорит, а сам глаза прячет. Не поверил я ему, короче… Предчувствие у меня было нехорошее. Не пошел, в общем. Лежал все и надеялся на что-то. Ждал, когда туннель наконец-то докопают.

Часы мои к тому моменту уже давно остановились. Время без часов по-другому бежит. Полдень-полночь, месяц-год — какая разница? Когда в склепе живешь, на такие мелочи уже не обращаешь внимания. По приемам пищи я ориентировался. Два раза пайку теперь приносили. Утром и вечером, «Полупансион» — как пошутил тот самый старик, что в «Чапаева» раньше резался.

Прошло несколько дней с того момента, как Савугика на объект ушел. И тут во время ужина поперхнулся я чем-то непонятным. Твердое что-то, а не кость. К свету подошел, посмотрел, А в руке у меня ноготь Савушкин. Я бы его ни с чем не спутал. Так и стоит у меня перед глазами Савушка и ногтем этим самым в зубах ковыряется.

Вывернуло меня там же. «Вот тебе и полупансион! Вот тебе и запасы с бункера!» Не сказал тогда никому. Ушел в свой угол, думать стал. Ежели всем раззвонить про «стряпню» военную, народ взбунтуется. Тут всех и положат, как одного… Нет. Тут по-другому надо. Страшно мне стало тогда до трясучки. Мозг себе сломал, как бы под нож не попасть. Мыслишка одна появилась.

В очередной раз, когда добровольцев на земляные работы объявили, вызвался я. Еще двоих забрали. Повели нас вниз, на объект. Иду я, а глаза слезятся от света яркого. Не привыкнуть никак. И ведь правда — тепло, светло, сухо. Вели нас окольными коридорами, а откуда-то смех детский слышен, музыка… Вот тебе и экономия ресурсов. Обустроились, гады… Пару раз по пути местных встречали. Вполне ничего себе такие… А взгляд холодный, пренебрежительный… Уж потом только сообразил я — а как иначе-то на «мясо» смотреть?

Не помню, сколько шли. Здоровый бункер оказался. Только вдруг осознал я, что пора бы мне план свой в реальность воплощать. Потому как впереди кафель белый замелькал. То ли кухня, то ли… Зашептал я конвоиру, так, мол, и так — дело крайней важности. Парнишка адекватный попался. То ли пожалел, то ли просто решил на чужие плечи проблему перекинуть. Подумал, подумал, да и отвел к начальству.

Вошел я в кабинет. А там, за столом, тот самый чинуша восседает. В руке — бокал с коньяком. Сигарета в зубах. Жирует, сволочь. Посмотрел я в глаза его масляные и понял, что шансов-то выжить у меня практически никаких. Затараторил я так быстро, как мог. Убеждал. Что знаю про мясо. Что молчать буду и пользу могу принести. Что копать буду

как проклятый, а потом остальным рассказывать про успехи с туннелем, про подмогу из Питера. Про что угодно… Лишь бы не под нож…

Усмехнулся пузан тот. Какой, говорит, туннель? Резервный выход с объекта изначально был. Он и сейчас есть. И на поверхность давно уже вылазки совершаются. Только здесь пока безопаснее. Да и с провизией вопрос решен, хоть и временно. А что поделаешь, выживает сильнейший…

Кое о чем он проговорился тогда — видать, пары алкогольные поспособствовали… Поначалу, я так понял, только жителям бомбоубежища человечину скармливали. Иначе запасов съестного надолго не хватило бы. Когда мясные консервы закончились, элита поголодала малость, да и перешла на общий «рацион». Так бомбарь в загон для «скота» и превратился. Когда я про главный выход спросил, он сказал, что его опоздавшие завалили. К лучшему, как он выразился.

Сошлись на том, что я про мифический туннель байки распускать буду. А еще информацию сливать. Чтобы хворых, бунтарей да недовольных первыми в расход… Сам себя я возненавидел, а поделать ничего не мог. Когда из затхлого бомбоубежища в бункер на доклад ходил, кружку сока давали. И пайку дополнительную. И ведь жрал. Съедал все до крохи. Ненавидел себя, а жрал. А потом назад, в этот ад кромешный возвращался. И врал своим же товарищам. В глаза врал. Безбожник.

Грешен я. Грешен. И ведь исповедоваться некому. Тетрадь вот умыкнул, прямо со стола душегуба этого. Молю, чтобы лампочка, единственная на все убежище, не перегорела. Пока карандаша хватит, хоть на бумаге выговорюсь. Сил нет терпеть все это.

Так прошло еще сколько-то… Дней, недель, месяцев? Не знаю. Время словно остановилось. На людей смотреть было жалко. Лохматые, грязные… Поскуливают во мраке и лишь на кормежку выползают. Один раз в сутки, кстати. Потому как снова норму урезали.

Не все, конечно, одичали. Кто-то держится еще. Надеется. Только народу с каждым днем все меньше остается. Так что и надеяться вскоре уже некому будет. Когда я последний раз в бункер спускался, краем уха про плывун услышал. Вроде как и до тех мразей водичка добралась. В суете тогда никто и не заметил, как я ключик из стола чинуши выудил. От замка ключик, что герму входную блокировал. Как чувствовал — неладное затевается. Надзиратели наши срочный переезд затеяли. Куда-то на поверхность. А нас бросили…»

Дальше запись обрывалась. Перевернув несколько пустых страниц, Глеб увидел продолжение. Теперь это был корявый сбивчивый почерк. Буквы наслаивались друг на друга, читалось все это с трудом:

«Пишу вслепую — лампочка погасла. Сутки прошли без паек. Вторые идут. Дверь в комплекс так и не открылась. Понял я, что оставили нас гнить заживо. Да с голодухи загибаться. Собрал всех, кто на ногах еще стоять мог, да пошли мы к выходу. Гермодверь распечатали, к воротам поднялись. Инструмент нашли, что оставался еще с первой попытки наверх выбраться. Решили, будем пробиваться, пока силы есть. Работаем по очереди. Только чувствую, недолго мне осталось. Очень кушать хочется. Жажда пока не мучает — грунтовую воду пьем из подтопленного зала…