Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Нет… я женюсь.
— Ты? О, я рада. Я думала… ты… был так влюблен… Хотя нет… Я так рада. Да… женись!
— Ладно… раз уж ты…
— Да, — сказала Летти. — Так лучше всего. Но я думала, что ты… — она улыбнулась ему грустно.
— Ты так думала? — откликнулся он с умоляющей улыбкой.
— Да, — прошептала она. Они стояли и смотрели друг на друга.
Он сделал импульсивное движение по направлению к ней. Она, однако, слегка отпрянула назад, наблюдая за ним.
— Ну… думаю, мы увидимся как-нибудь… так что до свидания, — сказал он, протягивая руку.
Мы услышали шорох, кто-то ступал по гравию. На верховой тропе показался Лесли. Услышав его, Летти приняла грациозную позу и сказала Джорджу:
— Мне так жаль, что вы собираетесь покинуть эти места… это ломает всю нашу прежнюю жизнь. Ты сказал, что мы увидимся… — Она задержала свою руку в его руке на одно-два мгновения.
— Да, — отозвался Джордж. — Спокойной ночи, — он повернулся и зашагал прочь. Она стояла в той же красивой позе, глядя ему вслед, потом медленно повернулась.
— С кем это ты разговаривала? — спросил Лесли.
— Он уже ушел, — ответила она таким тоном, как будто его слова с трудом доходили до нее.
— Он появился и чем-то расстроил тебя… а теперь ушел… Кто это?
— Он?.. Ох… так это же Джордж Сакстон.
— Ах, он?
— Да.
— Что ему было нужно?
— А? Что ему нужно? Да ничего.
— Трудно поверить, — сказал он, рассмеявшись, благородно не обращая ни на что внимания.
— Мне так жаль, — сказала она.
— Чего?
— О… давай не будем больше говорить о нем… поговорим о чем-нибудь другом. Я не переношу все эти разговоры… о нем.
— Ладно, — ответил он… и после неловкой, хотя и короткой, паузы спросил: — Как ты провела время в Ноттингеме?
— О, прекрасно.
— Ты получишь удовольствие от посещения магазинов, у тебя уйма времени до июля. Как-нибудь я пойду с тобой.
— Очень хорошо. Пойдем.
— Это звучит так, будто ты не хочешь, чтобы я отправился туда вместе с тобой. Я уже успел надоесть, как старый муж?
— Мне кажется, так и будет когда-нибудь.
— Вот это мило! Почему?
— О, не знаю.
— Знаешь.
— Смотри, Ребекка зажгла лампу в холле.
— Да, уже довольно темно. Я уже заходил к тебе. Пришел раньше, чем обещал. Однако ни разу не услышал от тебя похвалы за это.
— Я не обращала внимания. Вот зажгли свет в столовой. Пойдем домой.
Они вошли в дом. Она подошла к пианино и осторожно сняла с него покрывало. Потом обернулась в задумчивости и какое-то мгновение постояла так.
— Ты не присядешь рядом со мной? — сказал он, указывая на диван.
— Не сейчас, — ответила она, повернувшись к пианино. Потом села и начала наигрывать какой-то мотив по памяти. И вдруг принялась вытворять невесть что, заиграла обрывки разных песен, отрывисто и неприятно.
— Послушай, Летти… — попытался он прервать ее занятие.
— Да, — ответила она, продолжая играть.
— Это не очень интересно…
— Нет? — она продолжала играть.
— И совершенно не впечатляет…
Она не ответила. Он немножко поскучал, потом сказал:
— Сколько это будет продолжаться, Летти?
— Что?
— Ну, вот такие вещи…
— Пианино?.. Я могу прекратить, если тебе не нравится.
Однако она не прекратила.
— Да… и все это просто скучно, прости.
— Не понимаю.
— Разве?.. Между тем это мне надоело.
Тогда она забренчала: «Если я построил мир для тебя, дорогая».
— Я сказал, прекрати! — крикнул он.
Она добренчала песенку до конца, потом медленно закрыла пианино.
— Подойди сюда… Подойди и посиди со мной, — сказал он.
— Нет, не хочется. Я бы лучше поиграла.
— Ну и играй, черт возьми, а я пойду туда, где мне будет интересно.
— Прекрасный выход.
Он не ответил, и она медленно повернулась на табурете, открыла пианино и положили свои пальцы на клавиши. Под звуки музыки он встал и сказал:
— Я пошел.
— Но еще же рано… Почему? — спросила она, играя нежную мелодию «Meine Ruh ist hin»…
Он стоял покусывая губы. Потом еще раз попробовал обратиться к ней.
— Летти!
— Да?
— Ты не собираешься прекратить это и… быть чуточку… подружелюбней?
— Подружелюбней?
— Ты какая-то странная сегодня. Что тебя расстроило?
— He-а. Ничто. Если кто из нас и расстроен, так это только не я.
— Рад слышать… Но как бы ты все-таки назвала свое состояние?
— Мое? Никак.
— Ну, ладно. Я пойду.
— Зачем? Еще же рано?
Он не уходил, а она играла все нежней и нежней, играла бездумно, бесцельно. Один раз подняла голову, чтобы заговорить, но ничего не сказала.
— Погоди! — выкрикнул он вдруг так громко, что она вскочила и захлопнула пианино. — Зачем ты это делаешь? Зачем?
Несколько секунд она молча смотрела на него, потом ответила вопросом:
— А что произошло?
— Полагаю, ты хочешь, чтобы я не мешал, пока ты сентиментальничаешь со своим молочником. Тебе не надо беспокоиться. Можешь делать это в моем присутствии. Или давай я уйду и оставлю тебя с миром. Сейчас схожу и позову его сюда, если хочешь… если тебе это нужно…
Она медленно повернулась на табурете спиной к пианино и посмотрела на него, улыбаясь.
— Какой ты молодец! — сказала она.
Он стиснул кулаки и ухмыльнулся.
— Как же ты любишь дразнить… — начал он, воздевая кулаки. Она улыбалась. Тогда он повернулся, сбил несколько шляп с вешалки в холле и ушел, хлопнув дверью.
Летти еще некоторое время продолжала играть, после чего ушла в свою комнату.
* * *На следующий день Лесли к нам не пришел, на другой день тоже. Зато утром забежала Мэри и сказала, что он уехал в Йоркшир осматривать новые шахты, которые были затоплены, и скорей всего будет отсутствовать неделю или около того. Подобные деловые поездки на север случались довольно часто. Фирма, в которой мистер Темпест был директором и главным держателем акций, открывала новые шахты в другом графстве, поскольку в своем районе шахты приносили мало прибыли. Уже было почти решено, что Лесли обоснуется в Йоркшире после того, как женится, и будет наблюдать за ведущимися там работами. Сначала он отверг эту идею, но потом принял.
Пока он отсутствовал, Летти пребывала в дурном настроении. Она больше не вспоминала о Джордже и мельнице. Сдерживалась и в основном старалась вести себя, как подобает леди.
Вечером, на четвертый день отсутствия Лесли, мы вышли в сад. На деревьях проклюнулась листва. Мама в своем садике приподнимала личики аврикул (это такие цветочки), чтобы посмотреть на их бархатные губки, и осторожно выпалывала молодые сорняки из черной земли. Повсюду кричали дрозды. Японская айва пылала на стене, на свету она росла особенно густо. Кисточки белых соцветий вишни нежно колыхались на ветру.
— Что мне делать, мама? — спросила Летти, она подошла, чтобы набрать цветов японской айвы. — Что делать? Делать-то нечего.
— Ну, девочка моя… а что, собственно, ты хочешь делать? Ты целыми днями хандришь. Пойди и повидайся с кем-нибудь из друзей.
— До Эбервича далеко.
— Разве? Тогда сходи-ка к тем, кто живет неподалеку.
Летти постояла в нерешительности.
— Не знаю, что и делать, — сказала она. — Я ведь никогда так не проводила дни. Чувствуешь себя заживо похороненной в этой норе… Ах, вот бы поселиться поближе к городу… Так плохо, когда тебе не с кем общаться, кроме двух-трех человек.
— Ничем не могу помочь, дорогая… ты что-то должна решить для себя.
— А что я могу? — Ничего не могу, пожалуй.
— Тогда иди спать.
— Не хочу… Бессмысленно прожитый день лежит тяжелым грузом на мне. Чувствую, что готова выкинуть какую-нибудь отчаянную штуку.
— Очень хорошо, — сказала мама. — Так и поступай.
— О, не стоило говорить с тобой об этом… я не хотела…
Она повернулась и пошла к лаврестинусу[25], потом стала обрывать его красные ягоды. Я ожидал, что сейчас она будет раздражаться. Но она замерла на месте. Послышался шум автомобиля, быстро мчавшегося вниз по холму в сторону Неттермера. Я снова прислушался. Автомобиль все еще спускался по холму. Мы увидели пыль, вздымавшуюся среди деревьев. Летти подняла голову и тоже начала прислушиваться. Автомобиль уже приближался к Неттермеру. Потом вдруг мотор заглох. И вот опять машина покатила через лес, к нам. Летти стояла с раскрасневшимися щеками и горящими глазами. Она двинулась к кустам, отделявшим покрытую гравием дорожку от лужайки возле нашего дома. Машина уже мелькала среди деревьев. Это был маленький автомобильчик, им Лесли обычно пользовался для поездок по делам фирмы. Теперь он весь побелел от пыли. Лесли развернулся и остановил автомобиль прямо возле дома. Он ступил на землю. От долгого сидения за рулем его несколько согнуло, скрючило. Куртка и кепка тоже были покрыты толстым слоем пыли.