Читать интересную книгу Вирт - Джефф Нун

Чувак как будто меня и не слышал. Он не сводил глаз с полицейской. Он жаждал мести – расплаты за свою утрату.

Тристан разрядил дробовик.

Яркая вспышка в бледном утреннем свете.

Толкачи машин с воплями бросились, кто куда. Кипа домашней рухляди взорвалась на самодельном столе на подпорках, когда в него врезалась пуля. Мердок юркнула за семейный автомобиль с закрытым кузовом, спрятавшись от огня. Приближались другие копы. Тристан уже передергивал механизм ружья, готовясь выстрелить еще раз. Но поздно. Слишком поздно.

Я наблюдал за всем этим с безбрежной водной глади.

Да, поздно. Слишком поздно и слишком медленно. Для нас обоих.

Копы схватили Тристана и повалили его на землю, заломив ему руки за спину. Наша лодка была уже далеко от берега. А на берегу копы избивали Тристана ногами, дубинками и, вообще, всем, что попадалось под руку.

Я не мог ничего сделать – только смотреть.

Я отвернулся. Барни стоял на мостике, со штурвалом в руке, и держал курс по течению. Я изучал его скулы, наверное, больше минуты.

– Куда ты везешь нас, шеф-повар? – спросил я.

– Домой, – сказал он.

Домой? Да где же теперь этот дом?

И река была вскрытой веной под солнцем.

ИДЕАЛ БЫТИЯ

Глаза открылись на вспышку.

Цвета, очертания лиц... люди смеются.

Телевизор работал.

Я сидел в глубоком бархатном кресле, в углу маленькой гостиной. Телевизор был матово черным, с хромовым ободком. Находка для настоящего коллекционера.

Дети возились на ковре – вопили и веселились.

Собака виляла хвостом.

На экране возник Ноэль Эдмондс, с его всклокоченными волосами, и этой скуластой усмешкой. Он задавал вопросы какой-то счастливой семье. Каждый раз, когда они отвечали на вопрос неправильно, раздавался резкий свисток, и яркий красный указатель двигался ближе к символу проигрыша. Над семьей нависало гигантское ведро. От него исходил пар. Внизу, под ведром, огромными синими и красными буквами были выведены слова: «Бак с блевотиной Ноэля». Даже когда телевизионная семья отвечала на вопросы неправильно, они все равно смеялись. Трое детей на ковре и собака смеялись тоже. Собака смеялась, виляя хвостом. И я смеялся вместе с ними. Мой бог! Я не видел этой игры со времен моего детства. Что происходит?

Я пытался осмыслить все это. Эту комнату, этот дом, эти обои в цветочек, и людей, которые здесь собрались. Все это было мне хорошо знакомо; словно воспоминание. Словно я уже был здесь раньше.

Старшая из ребят была девочка-подросток. Ее звали Мэнди. Собаку звали Карли, и вторую девочку звали Твинкль. Я не знал имя самой молоденькой. И до меня вдруг дошло; они никогда раньше не видели этого шоу! Не видели совершенно безумных волос Ноэля, сигары Сэвилля, волшебства Дэниэлса.

Дверь в гостиную открылась, и в комнату вошел Барни. С ним была женщина. Она несла поднос с едой, а Барни – бутылку вина и стаканы. Волосы женщины были зелеными, изумрудно зелеными, и они достигали ее пятого позвонка; она возбудила во мне какие-то чувства, похожие на смутные воспоминания, как будто я знал ее раньше, и очень близко. А теперь напрочь забыл. Она поставила поднос передо мной, на маленький стеклянный кофейный столик. Мясо и рыба, тушеные овощи, свежие салаты, имбирные и чесночные приправы, фрукты и орехи, крошащиеся сыры, яблочный пирог со сладким коричным кремом.

– Проснулся, Ежик? – спросил Барни.

– Да. Я...

– Ты вообще отрубился. Вы все отрубились. Когда ты последний раз спал?

Когда я спал? Я не смог вспомнить.

– Сколько времени?

Ответила женщина:

– Полтретьего.

И тут я вскочил, резко выпрямившись, вырвавшись из мягких объятий кресла.

– Полтретьего?! Это дня или утра?

Женщина засмеялась.

– Дня, Скрибб, дня. Ты, кретин!

Это сказала старшая из детей на полу. Мэнди.

– Ты не хочешь поесть, Ежик? – спросил Барни.

Я хотел. Очень хотел. Я не помню, когда я в последний раз ел.

– Где Битл? – спросил я.

– Битл в спальне, – сказал Барни. – Это наш дом, а это моя жена... Люсинда.

Женщина улыбнулась. Ее рот был широким и сочным.

– А это наша дочка, Кристал, – сказал Барни, и самая младшая девочка на секунду оторвалась от экрана и повернулась ко мне, одарив меня улыбкой.

Я набросился на еду, заливаясь слюной. Я чувствовал, как пряный соус течет у меня по подбородку, и, полагаю, я выглядел, как подобие помойки. Но я был слишком голоден.

– Я не могу долго здесь оставаться, – пробормотал я с набитым ртом. – Я тороплюсь.

Какое-то масло стекало у меня по подбородку. Мне нужно добраться, добраться до Брид и Существа. Только это имело значение. Но я даже не знал, где сейчас нахожусь.

– Ты заснул в кресле, Ежик, – сказал Барни. – Мы не хотели тебя беспокоить.

– Это наш дом, – добавила Люсинда. – И ты у нас – самый желанный гость.

– Мы с тобой не встречались раньше? – спросил я ее.

– О, очень даже возможно.

Она опять улыбнулась. У нее было прекрасное, совершенное лицо. И у Барни тоже. И у ребенка. Они улыбались все вместе. Комната, где они жили, была оазисом, улеем комфорта. Картины на стене: полуобнаженная женщина бросает застенчивый взгляд, лошади, скачущие по волнам, лебеди, плывущие по рекам из золота, большеглазые щенки, жующие украденные тапочки. Комната была вся пропитана древними красками.

Семья в телевизоре в очередной раз ответила неправильно, и «Бак с блевотиной Ноэля» качнулся и медленно опрокинулся. Он облил их отбросами, но им это понравилось. Зрители в студии хлопали и смеялись. Дети на ковре – тоже.

И тут до меня вдруг дошло, что я тоже никогда раньше не видел этого шоу «в живую»; ни Ноэля, ни Сэвилля, ни Дэниэлса. Все это было значительно раньше меня – я тогда еще и не родился. Я просто видел повторы в записи. Так что же тут все-таки происходит? И что происходит конкретно со мной?

Дежа-Вирт. Наверняка.

Дежа-Вирт – так называется ощущение, которое иногда на тебя находит в Вирте, то же самое дежа-вю, только в Вирте. Но ты уверен, что это реально. Получается такой замкнутый круг – своего рода Призрачный Зов. Воспоминания из предыдущих трипов всплывают в перьевых грезах и выбрасывают их из фазы, как волны обратной связи.

Возможно, это и был ответ. Я сейчас в Вирте, и меня настигает Призрачный Зов.

– Это не передача, – сказал Барни. – Просто видеозапись.

– Это не реально! – заорал я. – Не реально!

– Ну да, – сказал он, будто гордился этим, а потом протянул руку, так, чтобы мне было видно, и второй рукой содрал кусок плоти, демонстрируя мне механизмы, скрытые под кожей.

– Вот, кто я есть, – сказал он.

Я тупо смотрел на комок мокрого пластика; нано-микробы пульсировали у него в венах, синтетические кости легко сгибались, когда он опускал и поднимал руку.

– Вот, кто я есть, – повторил он, на этот раз – медленнее, с проблеском печали, словно он что-то оставил в прошлом, оставил уже безвозвратно – что-то человеческое.

Робо! Барни был робо. Робоповар!

– Здесь внутри, – продолжил он, постучав себя пальцем по голове, – все лучшие рецепты всех лучших в истории поваров. Я – их хранилище.

Как будто в ответ на это, ребенок, Кристал, оторвала лоскут кожи у себя на затылке. С веселым смехом – как будто это была игра.

– Это Робовилль, Ежик, – сказал Барни. – Насколько я знаю, чистые называют его Городом Игрушек, правильно?

– Не давай Барни тебя напугать, – сказала Люсинда, но совет несколько запоздал.

Меня конкретно тошнило.

Робочеловек шагнул ко мне.

– Забавно, правда? – сказал он. – То, как чистые реагируют на робо. Судя по их реакции, мы вообще – грязь какая-то.

Об этом я ничего не знал, но одно я знал твердо: у меня не было времени там сидеть, мне надо было искать Тень и Существо.

– Как нам отсюда выбраться? – спросил я. – У нас еще есть одно дело.

– Я думаю, вам не надо сейчас никуда идти, – сказал Барни. – Битл очень плох.

– Он не такой уж и чистый, – сказала Люсинда.

Я так и не понял, о ком она говорит: обо мне или о Битле.

И тут я увидел себя в лодке на воде: смотрю на берег, с бесполезным пистолет в руке, смотрю, не в силах ничего сделать, как копы волокут Тристана к своей машине. И увозят в участок. Где они так его измудохают, что он вообще перестанет чувствовать что бы то ни было. Это был никакой не Вирт. Никакой не сон. Все это – реально, и слезы у меня в глазах – тоже реальны.

Мне бы в жизни поменьше Ваза, и хотя бы мазок клея. Может, тогда бы я смог прицепиться к кому-то. Крепко-накрепко, чтобы не оторвать.

Дети громко смеялись над неудачей телевизионной семьи, и я уже не понимал, что реально, а что нереально.

* * *

Цепи и наручники, разложенные вдоль стен спальни. Коллекция кнутов – вразброс в застекленном шкафчике.

Битл был привязан к кровати шестью крепкими веревками. Он лежал на спине, и цвета сочились из его кожи в лезвиях света. Казалось, уже половина его тела была теперь поражена живыми фракталами.