Читать интересную книгу Солдаты неба - Арсений Ворожейкин

Мы снова лежим на нарах. Свет в окна больше уже не льется, фонарь погас, взрывы прекратились, только мучает надоедливое жужжание самолета. От звуковых раздражений становится зябко. Новый пронзительный визг падающих неподалеку бомб заставил всех насторожиться. Несколько секунд гнетущего ожидания. На этот раз от взрывной волны домик так тряхнуло, что казалось, он сорвался с фундамента.

— Все целы? — спросил густой бас, когда угасло эхо взрывов.

— Пронесло.

— Но почему он бросает на нас? Может, какая сволочь нацеливает? — с раздражением предположил Чернышев.

— Ты, Демьян, не злись, а то, говорят, нервы светятся. Противник может засечь…

Неожиданно дверь с грохотом распахнулась. В избу ворвался дежурный по штабу:

— Всем выйти из дому и рассредоточиться, а то одной бомбой может всех засыпать!

Берем в охапку постели и расходимся. Мы с Демьяном Чернышевым легли под разлапистым деревом. Самолет по-прежнему летал и сбрасывал бомбы. Каждый напряженно прислушивался к противным звукам.

— Сколько же он возит с собой бомб?

— Много. Наверно, с полсотни, так что хватит бросать по парочке еще надолго.

После очередного взрыва мы встали и, глядя на небо, прислушиваясь к звуку, старались отыскать «гостя». Но даже звезды и те, казалось, смеялись над нашей бессмысленной затеей. В лунной ночи обнаружить самолет невозможно: у него выключены бортовые огни.

— Может, споем, братцы? — раздался чей-то деланно-серьезный голос.

— Не мешало бы… музыка есть, — подхватил кто-то.

— И когда только это кончится?

— После войны.

В то время никто из нас и мысли не допускал, что не успеют смолкнуть пушки, как над всем человечеством нависнет угроза страшного ядерного оружия, способного погубить все живое на нашей планете.

Бомбардировщик, очевидно израсходовав все фонари, теперь сбрасывал бомбы беспорядочно, и они падали где-то далеко в ночи. Потом пришло еще несколько самолетов. Они устроили вокруг такой трам-тарарам, что казалось, и сама земля стонала от вгрызающегося в нее металла. Только под утро стихло.

— Подъем! — как взрыв бомбы, резанул голос дежурного.

Мы едва успели сомкнуть глаза, и оттого на зорьке сон был еще милей. Недаром перед утром звезды и те теряют яркость и перестают мигать — все погружается в покой. Всё, кроме войны. Для нее предрассветный час — самое подходящее время, и горе тому, кто не учтет этого. Утром, как правило, начинались все большие битвы.

Идем по опушке леса. От черной стены дубовой рощи чуть доносится робкая, сонливая воркотня птиц.

— Птицы и те еще не летают, а мы уже на ногах, — тихо рассуждал Чернышев. — Наверно, кроме летчиков, никто раньше не поднимается?

— А техники? — спросил Карнаухов и с чувством добавил: — Уж кто-кто, а они и спать-то укладываются позже всех.

— Да. Истребительная авиация такая штука: здесь поздно ложатся, рано встают и всегда, как пожарники, спешат, — согласился Демьян.

Расходимся по своим местам. У моего «яка» — никого. Странно. Техник всегда был на месте и докладывал о готовности машины. Тишина показалась подозрительной. Я настороженно огляделся. И, только всмотревшись, разглядел неуклюже скорчившуюся фигуру человека. Это мог быть только техник Дмитрий Мушкин.

Прижавшись спиной к колесу «яка» и вытянув ноги, он понуро сидел на земле. И без того крупный, с широченными плечами, Мушкин в густых сумерках показался каким-то сказочным великаном. Он вообще-то был крупным. Носил сорок седьмой размер сапог и всегда жаловался — жмут. Больших размеров не было. Что с ним? Жив ли? Ведь ночью бомбили, Я с тревогой наклонился. Дмитрий спокойно, и глубоко дышал. Левая рука с надкусанным бутербродом лежала на коленях, правая — с наклоненной кружкой чая — на земле. Все ясно: бедняга умаялся и заснул за едой. Две ночи не спал. Прошлую провозился с двигателем, а эту — дырки от «хейнкелей» залатывал.

С восходом солнца мы должны были лететь, но почему-то задание перенесли на час позднее. Воспользовавшись этим, мы с Чернышевым прямо на стоянке стали бриться. Старые предрассудки, что нельзя перед подъемом в воздух брать в руки бритву, давно канули в прошлое. Суеверие в авиации вышло из моды.

Освежившись холодной колодезной водой, повели разговор о предстоящем вылете. Внимание привлекла грузовая машина, остановившаяся рядом. В кабине с шофером сидел человек в шлемофоне, с черным лицом и забинтованной шеей. Он медленно вылез и направился прямо к нам. Обгорелое лицо заметно распухло и в нескольких местах кровоточило. Словно по команде, все встали и удивленно и обрадованно воскликнули:

— Сергей!..

Он сдержанно улыбнулся, подошел и, вытянувшись в струнку, четко доложил:

— Товарищ капитан, младший лейтенант Лазарев прибыл снова в ваше распоряжение.

Из-за ожогов ему трудно было говорить. В таких обстоятельствах принято обходиться без официального рапорта, но в светло-голубых глазах Лазарева было столько волевой собранности и страдания, что я не решился перебивать его.

Обычно, когда летчика собьют и он явится после этого на аэродром, начинаются расспросы. Пострадавший охотно, с увлечением рассказывает о последнем воздушном бое, особенно подробно останавливается на том, как попал под вражеский огонь, частенько сглаживая свои ошибки. Лазарев же резко, чистосердечно осудил себя и был скуп на слова:

— Во всем виноват сам. Нужно быть идиотом, чтобы прогулять ночь и лететь в бой.

Бывает, молодые летчики переоценивают свои возможности. Полеты, воздушные бои — все это для них нехитрая штука. Но стоит хоть раз оказаться лицом к лицу с настоящей опасностью, как они быстро перестраиваются и начинают со всей серьезностью, вдумчиво относиться к своему делу. Так произошло и с Лазаревым.

Несчастье — великий воспитатель, но иным оно может и надломить крылышки. С Лазаревым этого не должно случиться. А ожоги заживут. Могло быть и хуже.

— Хорошо, что в лапы к фашистам не попал, — сказал кто-то.

Лазарев с благодарностью стал рассказывать о танкистах, которые помогли ему избавиться от этого несчастья.

Взвившаяся ракета известила о посадке в самолеты, и мы не успели узнать всех подробностей о спасении летчика.

За время Курской битвы нас впервые подняли для удара по отступающему противнику. В тот день, 5 августа 1943 года, Москва салютовала войскам, освободившим Белгород и Орел. Это был первый победный салют.

Герои возвращаются

Фашисты отступали на всех фронтах. Курская дуга растаяла, и наш Воронежский фронт 23 августа перешел в наступление. От Смоленска до Черного моря развернулась битва за Днепр. 21 сентября Воронежский фронт вышел к Днепру, а в ночь на 22-е форсировал его. За месяц боев у нас не стало Демьяна Чернышева, Алексея Карнаухова, Леонида Хрущева, Дмитрия Аннина и других летчиков. Из нового пополнения мое внимание привлек Игорь Кустов — ветеран полка. Правда, он прибудет только сегодня.

На фронте обычно не придают значения бумажным характеристикам, человек проверяется в бою. Но мне захотелось посмотреть личное дело Кустова. О нем говорили как об отменном спортсмене-акробате и хорошем музыканте, о любителе математики и сильном воздушном бойце. В нем сочетались трезвый расчет и фантастическая дерзость, мудрость бывалого человека и безудержная пылкость юноши.

Кустов является единственным летчиком, совершившим успешный таран на бреющем полете, буквально у самой земли, и к тому же над самой линией фронта. «Зачем ты пошел па крайний риск?» — спросил его командир полка. «Я все рассчитал, и, как видите, правильно». — «Но ведь ты сел в нейтральной зоне и по тебе били немецкие минометы. Где тут расчет?» — «Но сел-то я все-таки не на вражеской территории. И какая это была нейтральная, когда рядом мой родной город Кувшиново? В нем я родился и жил до тридцать первого года».

И командир больше ни о чем не стал спрашивать Кустова, а только крепко, по-мужски, обнял.

А есть и такая легенда, будто Кустов приспособил самолет летать и без своего вмешательства. В последнем бою Игорь был тяжело ранен. Авиационный снаряд разорвался в левом плече, вырвав ключицу и часть легкого. Когда его самолет заходил на посадку, стоявшая у КП девушка-наблюдатель бросила бинокль и, взяв рупор, на весь аэродром объявила: «Внимание! Внимание!.. Самолет заходит на посадку без головы летчика!»

Самолет приземлился нормально. К нему подбежали люди. Вся кабина и летчик были залиты кровью. Голова Кустова безжизненно склонилась вперед. Холодные руки Игоря с трудом оторвали от рычагов управления и стали вытаскивать труп из кабины, но «труп» вдруг простонал: «Тише!»

В личном деле Кустова в первую очередь привлекла мое внимание его школьная успеваемость. Одни отличные отметки. В тринадцать лет он получил диплом за активное участие во Всесоюзном слете юных моделистов. В Брянске, учась в девятом классе, с отличием окончил аэроклуб, а в сороковом году — Чугуевскую военную школу летчиков. И тоже с отличием.