Читать интересную книгу Прислуга - Кэтрин Стокетт

Я, с пылающим лицом, медленно произношу:

— Мы хотим показать вашу точку зрения… чтобы люди могли представить, как это выглядит для вас. Мы… мы надеемся, что это поможет изменить ситуацию.

— А что вы собираетесь изменить? Какой именно закон хотите переделать, чтобы он пошел на пользу вашей прислуге?

— Послушайте, я не пытаюсь изменить законы. Я говорю об отношении к…

— Знаете, что будет, если нас поймают? Я однажды в универмаге «Мак-Рэй» случайно зашла не в ту примерочную, так в мой дом целились из винтовки.

В комнате повисает напряженная тишина, слышно лишь тиканье старых стенных часов.

— Ты не обязана, Минни, — тихо произносит Эйбилин. — Ничего страшного, если ты передумала.

Минни медленно, устало опускается в кресло.

— Да я согласна. Просто хочу, чтобы она поняла — мы тут не в игрушки играем.

Снова оглядываюсь на Эйбилин. Она кивает. С трудом перевожу дыхание, руки у меня дрожат.

Я начинаю с вопросов о происхождении, и постепенно мы переходим к разговору о работе Минни. Рассказывая, она смотрит только на Эйбилин, как будто старается забыть о моем присутствии. Карандаш стремительно летает по страницам. Мы решили, что так будет менее формально, чем с пишущей машинкой.

— Потом появилась работа, где приходилось пахать допоздна каждый день. И знаете, что произошло?

— Что же?.. — спрашиваю я, хотя она по-прежнему обращается только к Эйбилин.

— «Ой, Минни, — противным голоском пищит она, — вы лучшая на свете хозяйка, у нас никогда не было такой прислуги. Дорогая Минни, вы останетесь у нас навсегда». Как-то она говорит, что предоставит мне оплачиваемый отпуск на целую неделю. У меня в жизни не бывало отпуска, ни оплачиваемого, никакого. А когда я через неделю вернулась на работу, их уже не было. Переехали в Мобайл. Она всем сказала, что боится, что я найду новое место до их отъезда. Мисс Ленивые Пальчики и дня не могла прожить без прислуги, видите ли.

Внезапно Минни резко встает, вскидывает сумку на плечо:

— Мне пора идти. Из-за этих ваших разговоров у меня сердцебиение. — И удаляется, хлопнув дверью.

Я смахиваю пот со лба.

— И это она еще в хорошем настроении, — вздыхает Эйбилин.

Глава 13

В течение двух недель мы собираемся втроем все в той же маленькой уютной гостиной Эйбилин. Минни врывается, всегда на взводе. Успокаивается, пока рассказывает Эйбилин свою историю, потом стремительно вылетает за дверь, такая же раздраженная, как и появилась. Я записываю все, что успеваю.

Если Минни вдруг заговаривает о мисс Селии — «Она пробирается наверх, думает, что я не замечаю, но я-то чую, у этой чокнутой что-то на уме», — то всегда обрывает себя, точно как Эйбилин, когда ненароком вспоминает о Константайн.

— Это к делу не относится. Мисс Селию сюда не впутывайте. — И следит, чтобы я не записывала.

Помимо крайней неприязни к белым у Минни есть еще одна любимая тема — она любит поговорить о еде.

— Понимаете, сначала я кладу зеленый горошек, потом берусь за отбивные, м-м-м, я, знаете, люблю их горяченькими, чтоб со сковородки.

Однажды, прямо посередине фразы «…в одной руке у меня белый ребеночек, горошек в кастрюле», она замолкает. Дергает подбородком в мою сторону. Нервно постукивает ногой.

— Да половина того, что я рассказываю, не имеет отношения к правам цветных. Это просто хозяйственные дела, день за днем. — Меряет меня взглядом сверху донизу. — По мне, так вы просто описываете жизнь.

Карандаш в руке замирает. А ведь она права. Именно этого я и добиваюсь.

— Надеюсь, да, — признаю я.

Минни встает и заявляет, что у нее есть гораздо более серьезные заботы, чем какие-то там мои надежды.

Вечером я работаю у себя в комнате. Вдруг слышу, как по лестнице торопливо поднимается мама. Через пару секунд она уже на пороге.

— Евгения! — драматическим шепотом восклицает она.

Я вскакиваю, едва не опрокинув стул, и пытаюсь прикрыть лист, торчащий из машинки.

— Да, мам?

— Не волнуйся, но там внизу мужчина — очень высокий мужчина — спрашивает тебя.

— Кто это?

— Он говорит, что его зовут Стюарт Уитворт.

— Что?

— Он сказал, что недавно вы провели вместе вечер, но как такое могло случиться, я ничего не знаю…

— О господи.

— Не поминай имя Господа всуе, Евгения Фелан. Живо накрась губы.

— Поверь, мамочка, — я все-таки решаю воспользоваться губной помадой, — Иисусу он тоже не понравился бы.

Приходится причесаться, потому что волосы и в самом деле торчат во все стороны. Я даже стираю фиолетовые пятна от ленты пишущей машинки с пальцев и локтей. Но переодеваться не собираюсь, он того не стоит.

Мама скептически оглядывает мои джинсы и старую папину белую рубашку.

— Он из гринвудских Уитвортов или из Натчеза?

— Он сын сенатора штата.

Нижняя челюсть матушки отваливается так низко, что стукает по нитке жемчуга. Я спускаюсь вдоль галереи наших детских портретов. Фотографии Карлтона тянутся по всей стене, самые последние сделаны буквально на днях. Мои последние фото относятся к двенадцатилетнему возрасту.

— Мама, оставь нас наедине.

Смотрю, как она нехотя удаляется в свою комнату, с тоской оглядываясь через плечо, и выхожу на террасу. Вот он, Стюарт Уитворт собственной персоной, мой новый знакомый, явился три месяца спустя — брюки хаки, синий пиджак, красный галстук, как будто к воскресному обеду вырядился.

Скотина.

— Что привело вас сюда? — без улыбки спрашиваю я. Не собираюсь ему улыбаться.

— Я просто… хотел зайти.

— Что ж. Могу я предложить вам прохладительного? Или сразу подать бутылку «Старого Кентукки»?

Он хмурится. Нос и лоб ярко-розовые, словно торчал на солнцепеке.

— Послушайте, я понимаю, прошло… много времени, но я приехал, чтобы попросить прощения.

— Кто вас прислал — Хилли? Или Уильям? — На террасе стоят восемь пустых кресел, но я не предлагаю ему присесть ни в одно из них.

Он косится на хлопковое поле, закатное солнце золотит мокрую грязь. Руки сунул в карманы, точно двенадцатилетний мальчишка.

— Я понимаю, что вел себя… грубо в тот вечер, я много об этом думал и…

Я просто хохочу в ответ. Какого черта он явился сюда и заставляет меня переживать все это снова.

— Но поймите, — не унимается он, — я раз десять говорил Хилли, что не готов ни к каким знакомствам. Я вообще не представлял, как возможно…

Приходится изо всех сил стиснуть зубы. Невероятно, но к глазам подступили слезы. Свидание ведь состоялось несколько месяцев назад, но я прекрасно помнила, какой жалкой чувствовала себя тогда, как наряжалась, чтобы ему понравиться.

— Тогда зачем вы вообще согласились?

— Не понимаю, — качает он головой. — Вы же знаете Хилли…

Я жду, пока он объяснит, зачем пришел. Стюарт проводит рукой по волосам, взъерошивая их. Они такие густые и жесткие, как проволока.

Отворачиваюсь — он сейчас милый, словно подросток, а я не желаю об этом думать. Скорей бы ушел — я не в силах еще раз испытать те кошмарные чувства. Но вслух произношу совсем другое:

— Что вы имеете в виду, что значит — «не готов»?

— Просто не готов. После того, что случилось.

— Хотите, чтобы я гадала?

— У нас с Патрицией ван Девендер. Мы были помолвлены, а потом… я думал, вы знаете.

Он опускается в кресло. Я не сажусь рядом. Но и не прогоняю его.

— Она что, сбежала с другим?

— Точно. — Стюарт прячет лицо в ладонях, бормочет: — Это было какое-то безумие, сумасшедший карнавал, дикость.

Я молчу, хотя ужасно хочется сказать, что он наверняка это заслужил, но он такой несчастный. Интересно, у этого славного мальчика всегда такой жалкий вид, если хамство не подкрепляется бутылкой бурбона?

— Мы встречались с пятнадцати лет. Думаю, сами знаете, как это бывает, когда так долго вместе с человеком.

Не пойму, с чего вдруг я сознаюсь, разве что — терять нечего.

— Вообще-то, нет. Я никогда ни с кем не встречалась.

Удивленный взгляд, короткий смешок.

— Ну да, так и должно быть.

— Как? — Застываю, мгновенно вспомнив комментарии насчет удобрений и трактора.

— Вы такая… необычная. Я никогда не встречал человека, который говорил бы именно то, что думает. Во всяком случае, девушки.

— При желании я могла бы сказать гораздо больше.

Он только вздыхает.

— Когда я увидел ваше лицо, там, около трактора… Поверьте, я не такое ничтожество.

Вдруг я понимаю, что, говоря о моей необычности, он, возможно, не имел в виду, что я ненормальная дылда. Может быть, он говорил в хорошем смысле.

— Я приехал пригласить вас поужинать где-нибудь в городе. Мы могли бы… — Он встает. — Могли бы… ну, не знаю, выслушать друг друга.