Читать интересную книгу Автобиография - Бранислав Нушич

— Что окончил?

— Да… всего четыре класса гимназии, но не сдал экзамены.

— А писать умеешь?

— Не так, чтобы очень. Но я подучусь!

— Конечно, конечно, — говорит начальник. — Будешь стараться, подучишься. Я вот сам окончил только два класса гимназии, а видишь, какой я человек.

Таким образом, получил я первую государственную должность практиканта и, работая, старался проявить как можно больше безграмотности, что обеспечивало мне блестящую карьеру. И я, может быть, и в самом деле сделал бы карьеру, если бы мои коллеги чиновники не пронюхали где-то, что я кончил университет, и не донесли об этом начальству. Вышестоящие сразу же взяли меня на заметку, а начальник сказал даже, что я фальсификатор, переделавший университетский диплом на свидетельство об окончании четырех классов гимназии. Начали меня преследовать и в конце концов изгнали.

Но я, с тех пор как узнал пути, какими добывают службу, уже не так легко поддавался отчаянию. Подождав некоторое время, пока в правительственных кругах забыли, что я окончил университет, я отправился к начальнику другого министерства.

— Господин начальник, — подобострастно начал я и изложил свою просьбу.

— Кем ты был до этого?

— Капралом.

— А ты когда-нибудь учился?

— Немножко в армии.

— Ну и достаточно, брат, вполне достаточно. Я сам был жандармским поручиком, и вот, слава богу! Если бы повстанцы Карагеоргия[49] были грамотными, никогда бы наша страна не освободилась!

— Правильно! — воскликнул я восхищенно.

И я опять попал на государственную службу, где на этот раз, может быть, пошел бы далеко, если бы не начали против меня бешеную кампанию. Сначала к министру стали приходить анонимные письма, в которых сообщалось, что я окончил университет, а потом газета «Голос», орган нашего министерства, начала открыто писать: «Не может быть прогресса в подведомственной нам отрасли до тех пор, пока в ней работают люди, окончившие университет!» А потом движение приняло такие широкие размеры, что даже в Скупщине был сделан запрос: «Знает ли господин министр, что на государственную службу пробрался человек, окончивший университет?»

После этого, разумеется, житья мне не стало. И в один прекрасный день я опять очутился на улице с «Q. b. f. f. f. s.».

Чтобы успокоить свою совесть, я вставил диплом в рамку и повесил его рядом с другим, тоже вставленным в рамку дипломом, свидетельствовавшим о том, что я принят в члены певческого общества.

Сделав это, я решил, что нашел, наконец, достойное место своему диплому, и опять задал себе вопрос: «Налево или направо? В адвокаты? В журналисты? В артисты?»

И все же государство как родная мать: оно может поступить с тобой несправедливо, но зато и приласкает потом, чтобы загладить свою вину перед тобой. Так было и со мной. Увидев, что я задумался о своей дальнейшей судьбе, и предполагая, что я еще долго буду раздумывать над этим вопросом, государство поспешило на помощь. Чтобы дать мне возможность обдумать, чего же я хочу, оно отправило меня в пожаревацкую тюрьму, объявив приговор, по которому мне предоставлялась возможность два года размышлять, сидя в четырех тюремных стенах.

Поистине редкая забота со стороны государства.

Тюрьма

Первым в новом обществе ко мне подошел ярмарочный воришка, подмигнул мне, как бы желая сказать: «Мы знакомы по Аранджеловскому рынку!» — и по-приятельски протянул руку.

— Добро пожаловать, новичок!

— Рад тебя видеть, приятель!

— Поймали, брат, а, поймали?

— Поймали!

— А ты в другой раз смотри, когда руку в чужой карман суешь. Вот и меня поймали, но я хотел кошелек срезать, а это дело малость потяжелее.

— Меня не за то осудили.

— Не за то? — удивился карманник. — А за что же? Может, за злонамеренный поджог?

— Нет, брат!

— Или как малолетнего — за соучастие в убийстве?

— Нет, не то!

— Так за что же?

— Стихотворение одно написал.

— Стихотворение? — удивился карманник. — Об этом, приятель, кому другому расскажи.

— Я серьезно говорю.

— Ты еще скажи, что тебя посадили за то, что пошел в церковь на святую литургию.

— Не хочешь, не верь.

— Первый раз такое слышу. А что же, каждого, кто напишет стихотворение, непременно отправляют на каторгу?

— Надо бы, но, знаешь, многим удается выкрутиться. И обычно на свободе остаются как раз те, кто пишет плохие стихи.

— А ты хорошие написал?

— Члены и верховного и кассационного суда утверждают, что хорошие.

— А сколько тебе дали?

— Два года.

— Ай-ай-ай! Мне за кражу и то год! Должно быть, скверное это дело — писать стихи.

— Разумеется, скверное. Пока пишешь — мучаешь себя, потом мучаешь редактора, чтобы напечатал, потом мучаешь тех, кто читает, прокурор мучается — ему нужно тебя обвинить, и, наконец, судьи мучаются — им нужно тебя осудить.

— А разве у тебя не было смягчающих обстоятельств?

— А ты и в этом разбираешься?

— Как же мне не разбираться, я ведь не в первый раз. Я весь уголовный кодекс наизусть знаю. Так как же, были смягчающие обстоятельства?

— Были.

— Какие?

— Безупречная репутация.

— Это, брат, отягчающее обстоятельство. У нас человек с безупречной репутацией обязательно пострадает, а вот с сомнительной, может, еще как-нибудь и выкарабкается. За того и адвокат заступится, и окружной начальник, и председатель окружной партийной организации. Вот мне, например, сомнительная репутация помогла, и меня осудили всего лишь на год. А ты, конечно, сознался?

— Да.

— Эх ты, я как чувствовал! Это тоже отягчающее обстоятельство! Когда тебя на месте преступления поймают, это я понимаю, тут приходится сознаваться. Но если ты признаешь свою вину тогда, когда тебя никто не поймал, это отягчающее обстоятельство. Правда, в приговоре пишут, что признание учитывается как смягчающее обстоятельство, но тебя самого вместе с этим обстоятельством отсылают на каторгу.

— Верно!

— Ну, а выйдешь отсюда, опять стихи писать будешь?

— Больше не буду!

— Ну и правильно. Никакого проку нет, только в тюрьму понапрасну сажают. Ты лучше, если хочешь, послушай, что я скажу: как тебя отсюда выпустят, давай вместе делом займемся.

— Каким делом?

— Кошельки на базарах срезать. Знаешь, когда вдвоем, легче получается. Ты, скажем, заговариваешь ему зубы или прикурить попросишь, а я в это время кошелек чик — и до свидания. Потом поделим.

— Нет, такое дело не по мне.

— Почему?

— Я университет окончил.

— Университет? Ну, так повесь его кошке под хвост. Вот университет, который ты здесь закончишь, может быть, еще и принесет тебе что-нибудь в жизни, а тот, который ты закончил, повесь кошке под хвост. Что он тебе даст?

— Я могу стать большим чиновником.

— Для этого сначала надо научиться срезать кошельки.

— Я могу быть министром.

— Можешь, но и этого тебе не достигнуть, пока не научишься опустошать кошельки. Думаешь, так и пройдешь всю жизнь с университетом да со стихами. А ну, давай, ты пиши стихи, а я буду воровать, а лет этак через двадцать встретимся. Запомни, встретимся! И если я к тому времени не буду депутатом Скупщины, то уж по крайней мере буду председателем учредительного или контрольного совета какого-нибудь банка. Ты пройдешь мимо меня в истертых брюках и с истертым умом и, скинув передо мной шапку, поклонишься, выразишь мне свое почтение и предложишь за пятьдесят динаров написать поздравление в стихах ко дню моего рождения. Верю, появится, может, к тому времени одна или две книжки стихов за твоей подписью, но к тому времени появятся уже сотни тысяч акций с моей подписью. С каждым днем цена на твои книжки будет падать, а цена на мои акции будет расти; твою книгу оценят по достоинству двое-трое таких же, как ты, а мои акции будут цениться даже на бирже. Над тобой будут смеяться, когда ты пойдешь по Торговой улице, а обо мне будут говорить с уважением. Не так ли?

В глубоком изумлении я слушал этого жулика, с которым мне действительно предстояло встретиться через двадцать лет.

— Ну, а раз ты это признаешь, то скажи сам: какой, по-твоему, университет для жизни нужнее — тот ли, который ты закончил, или этот, который я сейчас заканчиваю? Подумай хорошенько, подумай!

И я думал, долго думал, так как тюрьма, пожалуй, самое подходящее место для размышлений, а размышления — это единственное бесплатное и безопасное развлечение человека. Только нужно уметь думать. Много еще на свете людей, которые и этого не умеют.

Моя теперешняя кухарка, тетя Лена, утверждает, например, что не умеет думать так же, как не умеет готовить кнедли с сыром и пироги с орехами.

— Ну, хорошо, тетя Лена, а в молодости вы ведь, наверное, умели думать?

— Нет.