class="p1">– Ревнует! – зло фыркнул Лексий. – То ли к тебе, то ли к царю, то ли ко всем сразу, пропасть его разберёт… – он раздражённо передёрнул плечами, чувствуя, что закипает. – Да он просто с самого начала меня ненавидит!
Бран, сидящий в кресле, закинув ногу на ногу, не сводил с ученика внимательного взгляда.
– Тебя это беспокоит? – осведомился он. – Его любовь или нелюбовь? Если нет, то прекрати беситься. Если да, то тебе стоит наступить на горло гордости и поговорить об этом с ним самим. Иногда это помогает, – он усмехнулся. – Только веди переговоры с безопасного расстояния, Элиас неподражаемо хорош в драках. Мне как-то довелось наблюдать, зрелище было весьма поучительное, хотя магам пристало выбирать несколько… другие пути.
Разговаривать вот с… этим? Нет уж. Увольте. Ещё чего не хватало.
– Послушай, – сказал Бран ему вслед, когда Лексий выходил из комнаты, – я надеюсь, ты не успел и в самом деле возомнить, будто ты умнее, чем он?
Лексий застыл в дверях.
– Я к этому не стремлюсь, – бросил он.
– Знаю, – кивнул Бран, – и всё же… Давай просто для ясности: Лексий, ты талантливый парень, но мы с тобой оба понимаем – чтобы его переплюнуть, тебе пришлось бы перестать спать по ночам.
Он сказал это тоном, каким говорят о самоочевидных фактах, которые ты можешь признавать или не признавать, но правдой они от этого быть не перестанут. Это не было попыткой обидеть или унизить, просто Бран всегда учил их, что переоценивать себя так же опасно, как недооценить, вот и всё…
Стоит ли говорить, что после этого разговора Лексий был страшно рад, когда пару дней спустя Элиас изчез. Как сообщил Ларс, отправился на лето к матери в Гелльс. Ну и слава Айду! Вот бы за эти шесть декад «дикому волчонку» вообще расхотелось учиться дальше…
Танирэ тоже уехал домой, в свою деревню; удивительно, но господин Гедреф позволил ему взять с собой несколько книг из своей драгоценной библиотеки, а это ох как о многом говорило. Ларс тоже куда-то собирался, и, похоже, Лексию предстояло провести это лето в одиночестве. Рад на его месте вспомнил бы слова Брана и не упустил шанс отправиться исследовать страну, в которой ему волею судеб приходится жить, но Лексий не был ярым путешественником даже на Земле, а тут… Нет уж, спасибо, он сыт по горло чужими краями!
Он уже морально приготовился к скучному лету в столице, откуда разъехались все люди, которых он знает. Но в один прекрасный вечер, во время весьма романтичного ужина на двоих (и без того не больно-то людный дом сейчас совсем опустел, и гулкая столовая казалась пещерой), Ларс вдруг сказал:
– Лексий, ты извини, но я случайно подслушал ваш с Браном разговор.
Хорошо, что Лексий в тот момент не жевал, а то точно подавился бы. Многие из их с Браном разговоров уж точно не предназначались для чужих ушей.
– Услышал, что тебе некуда податься летом, – пояснил Халогаланд. – И по такому случаю у меня есть к тебе деловое предложение. Если ты, конечно, не собираешься благоразумно посвятить каникулы усердной учёбе…
У Лексия отлегло от сердца, и он снова задышал. Нельзя же так пугать!..
– Предложение? И какое же? – уточнил он, стараясь звучать беззаботно.
– Как ты относишься к обществу прекрасных и благородных дам?
Ах. Это было вполне в духе господина Халогаланда, амурные похождения которого отнюдь не ограничивались неофициальными визитами к придворным дамам через ограду. Лексий был наслышан о громких кутежах, на которых не было недостатка ни в выпивке, ни в женском обществе. Отпрыск знатного семейства определённо был не согласен тратить молодость даром. Что ж, такие могут себе позволить…
– В целом положительно, – осторожно сказал Лексий, гадая, в какое приключение его сейчас попытаются втянуть. Не угадал.
– Отлично! – бодро заявил Ларс. – Тогда почему бы тебе не погостить у меня на даче в компании моей матери и трёх сестёр? Или даже четырёх, если Авгу́сте удастся выкорчевать своего господина советника из-за письменного стола…
Такого сюжетного поворота Лексий точно не ожидал. Нет, он, конечно, знал, что у Ларса есть семья, он прочитал об этом ещё в «Генеалогии лучших людей», и к кому-то ведь господин Халогаланд ходил по выходным домой обедать, но… При всём уважении, образ этого болтливого и беспечного, хотя, конечно, безмерно обаятельного парня что-то не вязался с ролью нежного сына и брата. Тем более – брата аж четырёх девчонок. Лексий в своё время, сто лет назад, и с одной-то не справился…
– Я взял на себя смелость заранее поговорить со своими, – сообщил Ларс, не оставляя товарищу путей к отступлению, – они совсем не против. Ну же, соглашайся, будет весело! Уж точно веселее, чем в Урсуле, в летний зной этот город – сущий ночной кошмар…
Он весело усмехнулся.
– Если я ненароком уязвил твою фамильную риновскую гордость, то, пожалуйста, имей в виду, что я забочусь не о твоём благе, а о своём собственном. Ты нужен мне для тайных корыстных целей, – тут Ларс весьма талантливо состроил лицо заговорщика. – Я бесконечно люблю своё семейство, но ты уж мне поверь: если провести всё лето в компании одних женщин, недолго и свихнуться.
В этот момент Лексий, который всё это время пытался сообразить, как бы ему отказаться, никого не обидев, вдруг подумал: собственно, а почему бы и нет? В конце концов, он ведь не навязывался сам, и за эти полгода у него хватало поводов лишний раз осознать, что Ларс Оттар Халогаланд определённо ему нравится.
– Хорошо, – сказал он. – Поехали.
Ларс просиял.
– Решено, – постановил он. – Тогда собирайся. И не переживай, маме ты уже нравишься… Правда, есть опасность, что она попытается женить тебя на ком-нибудь из сестёр, ты как раз подходишь по возрасту, но я тебя в обиду не дам.
Тургенев и Толстой ничего не могли поделать с тем, что слово «дача» вызывало у Лексия ассоциации с агрофитнесом, прополкой бесконечной грядки морковки и армией комаров. Ему пришлось проделать несколько часов пути от города, чтобы наконец осознать, какая пропасть отделяет ту самую дачу Халогаландов от привычных ему шести соток. Последний отрезок дороги шёл сначала по лугу, потом по светлой кудрявой роще, и Ларс бесхитростно поведал, что всё вот это (ах да, и ещё озеро, его отсюда не видно) – владения его семьи. Лексий осмыслил услышанное и пришёл в ужас дважды: сначала – от социального неравенства (у некоторых ки-Ринов даже кота собственного нет, не то что озера!), потом – от мысли, что, будь у его матери