Апелляционная коллегия встала на сторону Рабизаде и постановила, что раз нет имени, нет и договора. Как заметил в своем решении судья Питер Скилос, не имеет значения, является ли «общепринятым» указывать в качестве продавца аукциониста, а не консигнатора; решение коллегии определяется статутом. Фактического договора, который нарушил бы Рабизаде, не существовало. Далее коллегия заключила, что, может быть, и было бы разумно рассмотреть возможность изменения закона с целью устранить из него требование раскрыть имя продавца, однако это дело законодательных органов, а не суда. Дженек подал апелляцию на том основании, что решение угрожает аукционному бизнесу в Нью-Йорке, а именно так и было. «Кристи» присоединился к апелляции, поддержав Дженека. Мало кто думал, что апелляционный суд пойдет на попятную, но это произошло. Проигнорировав все предыдущие аргументы, суд постановил, что, поскольку аукционный дом действует в качестве агента продавца, имени самого Дженека было достаточно для соблюдения нью-йоркского законодательства.
Нельзя сказать, потребовало бы решение по делу Рабизаде во всех обстоятельствах раскрывать имя продавца, чтобы договор с аукционом считался действительным, или нет. Это означало бы, что, если бы покупатель, сделавший самую большую ставку на аукционе в штате Нью-Йорке, отказался платить и аукционист решил бы принудить его к выполнению договора, он был бы обязан раскрыть имя консигнанта покупателю.
Но еще интереснее вопрос, смог бы покупатель, который приобрел лот на нью-йоркском аукционе в течение срока исковой давности, скажем предшествующего года, заявить о ничтожности сделки на том основании, что в договоре не указано имя продавца. Аукционным домам и консигнантам пришлось понервничать.
Заключая договор с аукционным домом, консигнанты настаивают на конфиденциальности по множеству причин — от соображений частной жизни и развода до отмывания денег. Если бы решение по делу Рабизаде осталось в силе, оно могло бы изменить весь аукционный бизнес и заставить коллекционеров продавать в Париже или Гонконге или через дилера, которого закон не обязывает раскрывать личность продавца.
Странную параллельную вселенную, в которой существует верхний сегмент рынка современного искусства, и это чувство, что, входя в аукционный зал, ты попадаешь в зазеркалье, лучше всего иллюстрируют нью-йоркские аукционы современного искусства в ноябре 2012 года. Они начались через две недели и два дня после того, как Восточное побережье США опустошил ураган «Сэнди».
Во вторник состоялись торги «Сотби», которые принесли 375 миллионов долларов за 58 лотов. В среду пришла очередь «Кристи»; эта продажа собрала 425 миллионов за 68 лотов. Всего за четыре с небольшим часа оба дома в среднем заработали по 200 миллионов долларов в час. Среди лотов на торгах «Сотби» была масляная картина Марка Ротко «№ 1 (Королевский красный и синий)» (No. 1 (Royal Red and Blue), 1954), получившая 75,1 миллиона, и мрачное нечеткое «Самоубийство» (Suicide) Энди Уорхола, один из трех вариантов (1962–1964): изображение человека, который спрыгивает с высотного здания. Она принесла 16,1 миллиона. Аукционист Тобиас Майер отметил «глубоко интеллектуальный» характер «Самоубийства», «который напоминает нам о нашей смертности».
«Кристи» представил сложную скульптуру Джеффа Кунса «Тюльпаны» (Tulips, 1995–2004), семь стальных цветов с прозрачным цветным покрытием, один из пяти экземпляров, изготовленных ассистентами. Она была выставлена в зеркальном бассейне у входа в Рокфеллер-центр, где проходил аукцион, и принесла 33,7 миллиона, на тот момент рекордную цену для живущего художника.
После двух аукционов представитель «Кристи» оценил совокупное состояние участников торгов как «ну, скажем, 200 миллиардов долларов». Сумма кажется невероятной, но если подумать, что из 60–70 участников некоторые были нефтяными магнатами и даже главами государств, возможно, что она не так уж невероятна.
Всего в одном переезде через мост и получасе на пароме от здания аукциона в Манхэттене находится Стейтен-Айленд, пятый район Нью-Йорка. Площадь Стейтен-Айленда втрое больше площади Манхэттена, там живет полмиллиона человек, в основном с небольшим доходом, в скромных домах на одну семью. Именно на него пришелся сильнейший удар урагана. Погибло двадцать шесть человек, половина из погибших во всем городе. Сотни домов были разрушены. В день аукциона «Сотби» 40 тысяч человек по-прежнему оставались без электричества и 30 тысяч без жилья. Спасательные команды еще искали тела погибших в развалинах домов.
Но в залах продаж об этом как будто никто не помнил, как и о том, что можно купить на 16 миллионов долларов, кроме картины Энди Уорхола с самоубийцей. Один дилер так объяснил феноменальные цены двух дней: «Люди просто не знают, куда девать деньги».
Льюис Кэрролл бы улыбнулся, стоя по эту сторону зеркала.
«Крик»
Мне казалось, что я должен сделать что-то… я чувствовал, что это будет так легко… оно примет форму в моих руках, как по волшебству. Тогда люди увидят!.. Люди поймут смысл и мощь. Они снимут шляпы, как перед входом в церковь.
Эдвард Мунк, художник
Упаси нас боже убрать театральность из аукционного бизнеса или откуда-то еще, ведь это был бы ужасно скучный мир.
Альфред Таубман, бывший владелец контрольного пакета «Сотби»
Что лучше всего проиллюстрирует театральность аукционного процесса, чем история самой дорогой картины, которая когда-либо уходила с молотка? В мае 2012 года «Крик» Эдварда Мунка появился двадцатым номером на вечерних торгах импрессионистского и модернистского искусства в нью-йоркском отделении «Сотби». Это был один из самых известных образов модернизма. На аукцион его предоставил Петтер Ольсен, норвежский застройщик и наследник крупного судовладельца, который был другом и покровителем художника.
Мунку исполнилось тридцать незадолго до того, как он написал «Крик» в 1895 году. Он сидел без денег, курил сигареты одну за одной и пил, пытаясь оправиться после неудачного романа. Он боялся сойти с ума, считая, что у него в семье была психическая болезнь. Когда он выставил свою предыдущую картину, «Больная девочка» (1885), в Осло разгорелась дискуссия, не безумен ли он.
Мунк хотел, чтобы его живопись отражала психологическую реальность, а не визуальные впечатления. В «Крике» изображена андрогинная фигура недалеко от холма в Экеберге, это район Осло, с мостом на заднем плане, в обрамлении кроваво-красного неба. Фигура в ужасе прижимает руки к лицу.
У подножия холма стоит «сумасшедший дом», куда поместили больную шизофренией сестру Мунка Лауру. Вниз по улице оттуда находится бойня. Говорят, что на холме можно было слышать крики душевнобольных и животных, которых гнали на убой. Сам мост был излюбленным местом самоубийц, местными Золотыми воротами Сан-Франциско. Многие историки искусства говорят, что фигура на картине на самом деле не кричит, а пытается закрыться руками от крика вокруг нее.
Мунк всегда отказывался объяснять смысл картины; порой он повторял предостережение, впервые высказанное столичной норвежской газетой, что его картина настолько вредоносна, что от нее можно заболеть ветрянкой. Он отпечатал черно-белые литографии с «Криком» для европейских журналов и предлагал их на продажу, уверяя, что в черно-белом варианте они не заразны. Трудно придумать более потрясающую историю картины.
«Крик» стал одним из самых узнаваемых образов в истории искусства и популярной культуре. Его воспроизводили и коммерциализировали чаще какой-либо иной картины, не считая «Моны Лизы» Леонардо да Винчи. На ее экзистенциальный ужас ссылались все — от Энди Уорхола до Гомера Симпсона, который назвал ее «лицом, которое отправило в путь тысячу психотерапевтов»[14]. Маколей Калкин сымитировал выражение ужаса с открытым ртом в рекламе вышедшего в 1990 году фильма «Один дома».
Мунк создал четыре варианта «Крика» между 1893 и 1910 годами. Норвежские власти разрешили вывезти один, который и был выставлен на аукцион, в то время как остальные три остаются в Норвегии: одна в Национальной галерее и две в Музее Мунка. Вариант 1895 года — третий из четырех и единственный, который когда-либо появлялся на аукционе. Самый известный вариант и, как считается, самый ценный написан темперой на картоне и хранится в Национальной галерее. Картина пастелью на дереве, выставленная на аукционе «Сотби», считается второй как по известности, так и по ценности.
Аукционный вариант написан в 12 цветах; у фигуры на переднем плане одна ноздря синяя, другая коричневая. Некоторые арт-дилеры считают, что, так как картина написана пастелью, это снижает ее ценность; другие говорят, что линии и цвета на ней живее, чем на других версиях. У варианта «Сотби» есть одно уникальное отличие: на раме написано стихотворение Мунка 1892 года о его прогулке вдоль фьорда, которая, как говорят, и вдохновила его на картину: