Читать интересную книгу 7 историй для девочек - Лидия Чарская

– Сир, это надо обдумать… – сказал Генрих.

– Что?

– Вы, ваше величество, поймете, почему мне нельзя участвовать в этом деле. Мне кажется, что мое присутствие будет неприличным. Я являюсь настолько заинтересованным лицом, что мое личное участие в этом возмездии покажется жестокостью. Ваше величество мстите за честь сестры нахалу, оклеветавшему женщину своим бахвальством, – такая месть вполне естественна с вашей стороны и поэтому не опозорит Маргариту, которую я, сир, продолжаю считать невинной. Но если в это дело вмешаюсь я, получится совсем другое; мое участие превратит акт правосудия в простую месть. Это будет уже не казнь, а убийство; жена моя окажется не жертвой клеветы, а женщиной виновной.

– Черт возьми! Ты, Генрих, златоуст! Я только что говорил матери, что ты умен, как дьявол.

И Карл доброжелательно взглянул на Генриха, благодарившего поклоном за этот комплимент.

– Как бы то ни было, но ты доволен, что тебя избавят от этого франтика?

– Все, что делает ваше величество, – все благо, – ответил король Наваррский.

– Ну и отлично, предоставь мне сделать это дело за тебя и будь покоен, оно будет сделано не хуже.

– Я полагаюсь на вас, сир, – ответил Генрих.

– Да! А в котором часу он обычно бывает у твоей жены?

– Часов в девять вечера.

– А уходит от нее?

– Раньше, чем прихожу к ней я, судя по тому, что я никогда его не застаю.

– Приблизительно когда?..

– Часов в одиннадцать.

– Хорошо! Сегодня ступай к ней в полночь; все будет уже кончено.

Сердечно пожав руку Генриху и еще раз пообещав ему свою дружбу, Карл вышел, насвистывая любимую охотничью песенку.

– Святая пятница! – сказал Беарнец, провожая глазами Карла. – Весь этот дьявольский замысел исходит не иначе как от королевы-матери; она только и думает о том, как бы поссорить нас, меня и мою жену, – такую милую чету!

И Генрих рассмеялся, как смеялся лишь тогда, когда его никто не видел и не слышал.

Часов в семь вечера красивый молодой человек принял ванну, выщипал портившие лицо волоски и, напевая песенку, стал самодовольно прогуливаться перед зеркалом в одной из комнат Лувра. Рядом спал или, вернее сказать, потягивался на постели другой молодой человек. Один был тот самый Ла Моль, о котором так много говорили в этот день, другой – его друг, Коконнас.

Вся сегодняшняя гроза прошла над Ла Молем так незаметно для него, что он не слышал раскатов ее грома, не видел сверкания ее молний. Возвратясь домой в три часа утра, он до трех часов дня пролежал в постели: спал, мечтал и строил замки на том зыбучем песке, который зовется – будущее; затем он встал, провел час у модных банщиков, сходил пообедать к мэтру Ла Юрьер и по возвращении в Лувр закончил свой туалет, намереваясь совершить обычный свой визит к королеве Наваррской.

– Ты говоришь, что уже обедал? – спросил, позевывая, Коконнас.

– И с большим аппетитом.

– Какой ты эгоист, почему ты не позвал меня с собою?

– Ты так крепко спал, что мне не хотелось тебя будить. А знаешь что? Поужинай вместо обеда. Только не забудь спросить у мэтра Ла Юрьер того легкого анжуйского вина, которое он получил на днях.

– Хорошее?

– Вели подать – уж я тебе говорю.

– А куда ты?

– Я? – спросил Ла Моль, изумленный таким вопросом своего друга. – Куда я? Ухаживать за моей королевой.

– А кстати, не пойти ли мне обедать в наш домик в переулке Клош-Персе; пообедаю остатками от вчерашнего; кстати, там есть аликантское вино, которое хорошо подбадривает.

– Нет, Аннибал, после того что произошло сегодня ночью, это будет неосторожно, мой друг. А кроме того, с нас взяли слово, что мы одни туда ходить не будем. Передай мне мой плащ!

– Верно, верно, я и забыл об этом, – ответил Коконнас. – Но какого черта! Где же твой плащ?.. А-а! Вот он.

– Да нет! Ты даешь мне черный, а я прошу вишневый. Я в нем больше нравлюсь королеве.

– Честное слово, его нет, – сказал Коконнас, посмотрев во все стороны, – ищи сам, я не могу найти.

– Как не можешь найти? Куда же он девался?

– Ты, может быть, его продал…

– Зачем? У меня осталось еще шесть экю.

– Надень мой.

– Вот хорошо – желтый плащ к зеленому колету! Я буду похож на попугая.

– Уж очень ты требователен. Тогда делай как знаешь.

Но когда Ла Моль, перевернув все вверх дном, начал посылать всевозможные ругательства по адресу воров, способных пробираться даже в Лувр, в эту минуту вошел паж герцога Алансонского с драгоценным плащом в руках.

– Ага! Вот он! Наконец-то! – воскликнул Ла Моль.

– Это ваш плащ, месье? – спросил паж. – Да?.. Его высочество посылал взять его у вас, чтобы решить одно пари по поводу оттенка вашего плаща.

– О, мне он был нужен только потому, что я собираюсь уходить, но если его высочество желает его пока оставить у себя….

– Нет, граф, вопрос уже решен.

Паж вышел, а Ла Моль пристегнул свой плащ.

– Ну как? Что ты решил делать? – спросил Ла Моль.

– Сам не знаю.

– А я тебя застану здесь сегодня вечером?

– Ну разве я могу сказать это наверно?

– Так ты не знаешь, что будешь делать через два часа?

– Я знаю, что буду делать я, но не знаю, что мне велят делать.

– Герцогиня Невэрская?

– Нет, герцог Алансонский.

– В самом деле, – сказал Ла Моль, – с некоторого времени я замечаю, что он уделяет тебе много внимания.

– Ну да, – ответил Коконнас.

– Тогда твоя судьба обеспечена, – смеясь, сказал Ла Моль.

– Фу! Младший сын! – ответил Коконнас.

– О-о! У него такое желание сделаться старшим, что небо, может быть, совершит для него чудо. Так, значит, ты не знаешь, где будешь сегодня вечером?

– Нет.

– Тогда иди к черту… или, лучше, ну тебя к богу! Прощай!

«Ла Моль – ужасный человек, – рассуждал пьемонтец сам с собой, – вечно требует, чтобы ты сказал, где будешь вечером! Разве это можно знать? Впрочем, похоже на то, что мне хочется спать».

И Коконнас опять улегся в постель. Что касается Ла Моля, то он полетел к покоям королевы. В коридоре, нам уже известном, он встретил герцога Алансонского.

– А-а! Это вы, месье де Ла Моль? – сказал герцог.

– Да, ваше высочество, – ответил Ла Моль, почтительно его приветствуя.

– Вы уходите из Лувра?

– Нет, ваше высочество, я иду засвидетельствовать свое почтение ее величеству королеве Наваррской.

– В котором часу вы уйдете от нее?

– Ваше высочество желаете что-нибудь мне приказать?

– Нет, не сейчас, но мне надо будет поговорить с вами сегодня вечером.

– В котором часу?

– Так между девятью и десятью.

– Буду иметь честь явиться в этот час к вашему высочеству.

– Хорошо, я полагаюсь на вас.

Ла Моль раскланялся и продолжал свой путь.

«Иногда этот герцог вдруг бледнеет, как мертвец… странно!..» – подумал он.

Затем он постучал в дверь к королеве; Жийона, словно ждавшая его прихода, проводила Ла Моля к Маргарите.

Маргарита сидела за какой-то работой, видимо очень утомительной; перед ней лежала исписанная бумага, пестревшая поправками, и том произведений Исократа. Она сделала знак Ла Молю не мешать ей дописать раздел; довольно быстро его закончив, она отбросила перо и предложила молодому человеку сесть рядом.

Ла Моль сиял. Никогда еще не был он таким красивым и веселым.

– Греческая! – воскликнул он, посмотрев на книгу. – Торжественная речь Исократа. Зачем она вам понадобилась? Ага! Я вижу на вашем листе бумаги латинское заглавие:

Ab Sarmatiae legatos Margaritae contio.[39]

Так вы собираетесь держать этим варварам торжественную речь на латинском языке?

– Приходится, потому что они не говорят по-французски, – ответила Маргарита.

– Но как вы можете готовить ответную речь, не зная, что они скажут?

– Женщина более кокетливая, чем я, оставила бы вас в заблуждении, что она импровизирует; но по отношению к вам, мой Гиацинт, я на такие обманы не способна: мне заранее сообщили их речь, и я отвечаю на нее.

– А разве польские послы прибудут так скоро?

– Они уже приехали сегодня утром.

– Об этом никто не знает.

– Они прибыли инкогнито. Их торжественный въезд в Париж перенесен, кажется, на послезавтра. Во всяком случае, то, что я сделала сегодня вечером, – в духе Цицерона, вы услышите, – добавила Маргарита с легким оттенком самодовольства и собственного превосходства. – Но бросим эти пустяки. Поговорим лучше о том, что с вами было.

– Со мной?

– Да.

– А что со мной было?

– Вы напрасно храбритесь, я вижу, что вы немного побледнели.

– Вероятно, я переспал и смиренно винюсь в этом.

– Бросьте, бросьте! Не прикидывайтесь, я все знаю.

– Будьте добры, неоцененная, объяснить мне, в чем дело, потому что я ничего не знаю.

– Ответьте мне – только откровенно: о чем расспрашивала вас королева-мать?

– Королева-мать, меня?! Разве она собиралась говорить со мной?

– Как?! Вы с ней не виделись?

– Нет.