Читать интересную книгу Я угнал машину времени - Феликс Кривин

— В настоящее время не могу утверждать безоговорочно, опасности подстерегают на каждом шагу. С одной стороны — англичане: я ведь против них воевал на стороне французов. С другой стороны — французы: я против них воевал на стороне англичан. Ну, и еще феодалы, против которых я воюю вместе с восставшими крестьянами, и восставшие крестьяне, против которых я тоже веду войну. — Вид у него был жалкий. — Вы знаете, я недавно взял Париж. Да, представьте себе, взял столицу, но это меня не обрадовало. И вот я приехал мириться, просить прощения. А меня не принимают, держат в приемной…

Ручной времяискатель показал присутствие инородного времени в коротком диапазоне. Инспектор внимательно посмотрел на герцога, но не обнаружил на его лице ничего, кроме смятения, понятного в сложившейся вокруг него обстановке.

— Почему-то мне сегодня целый день вспоминается Людовик Орлеанский. Все считают, что я его убил, хотя я не принимал в этом непосредственного участия. И вообще дело давнее, прошло двенадцать лет… Да… — вздохнул Иоанн. — Мне почти пятьдесят, пора на покой. Наработался я, навоевался. Он встал, словно собираясь немедленно идти на покой: — Я, пожалуй, не дождусь самого, пойду к дофину. Не хочется идти к дофину, но… — он грустно покачал головой. Очень уж ему не хотелось идти к дофину.

Лишь только он скрылся за дверью, инспектор вытащил справочник. Иоанн Бургундский… прозванный Бесстрашным… родился в 1371 году, умер… Инспектор не поверил своим глазам: герцог умер в 1419-м. И даже не умер, а убит во время визита в Монтро, в тот самый замок, в котором он в данный момент находился… Видно, не зря он вспоминал убитого Людовика Орлеанского, не зря у него у самого совершенно убитый вид…

От короля вышла его супруга, королева Изабо, в сопровождении лекаря.

— Скажите, доктор, это не опасно? — спрашивала она, слишком явно желая, чтоб это было опасно, потому что ей не терпелось избавиться от безумного мужа.

— Для его величества не опасно, а вот для королевства…

— Королевство в полном отчаянии, — без всякого отчаяния сказала королева. И тут она заметила постороннего: — Вы к его величеству? Откуда?

— Из Испании.

— О Испания, в моих жилах течет испанская кровь! — и королева наградила инспектора таким взглядом, от какого с королем, видимо, и приключилось его несчастье.

— Типичная шизофрения, — сказал медик, имея в виду короля, а инспектор лихорадочно принялся вспоминать, существовало ли в пятнадцатом веке понятие шизофрении. — В старину подобные болезни лечили голодом.

В старину… О какой старине он говорил, инспектору было непонятно. Где-то он читал, что шизофрению лечили голодом в двадцатом веке, но, может быть, ее так лечили и во втором? Ведь события повторяются, и на смену старой приходит новая старина.

— Может быть, его полечить голодом? — прикидывала королева. — Я могу распорядиться, чтоб ему не давали есть.

— С голодом покамест повременим. У вас и так полкоролевства голодает, а если будет голодать еще и король… — в качестве приезжего медика он мог позволить себе подобные вольности.

Если он действительно медик, раздумывал инспектор Шмит, то для него интересно познакомиться с шизофренией, которой давно уже нет в его времени. Ради этого можно и угнать Машину.

— Так вы считаете, что его величество поправится? — спросила королева с тревогой то ли за здоровье, то ли за болезнь короля.

— Вам нет основания беспокоиться, ваше величество, — сказал медик, почему-то подмигнув при этом инспектору, с которым они даже не сказали двух слов. — Однако я должен откланяться, меня ждет мой пациент.

И тут раздался истошный крик его пациента.

— Вы себе представить не можете, как мне надоела эта вечная резня, сказала французская королева, оставшись наедине с испанским послом. Каждый день одно и то же, одно и то же…

Глядя на эту хрупкую женщину, трудно было поверить, что она предалась англичанам, поддерживая их против мужа и своей страны. В угоду англичанам она сделала официальное заявление, что сын ее, дофин Карл, не является сыном ее царствующего мужа, не только поставив под сомнение свою репутацию, но и развеяв все сомнения на этот счет. Тем самым она лишила сына права наследия, отдав это право английскому Генриху, который, однако, вскоре умер, потеряв не только чужой престол, но и свой собственный.

Однако преданный матерью дофин тоже не был кристальным человеком. Он был замешан в убийстве герцога Иоанна Бургундского (то-то герцогу так не хотелось идти к дофину), а когда умер его отец Карл Безумный, наследного дофина никто не хотел короновать, пока это не сделала Жанна д'Арк, преданная ему и преданная им англичанам.

В приемный зал вышел Карл VI, худой, болезненный человек, с застенчивой, почти робкой улыбкой.

— Вы ко мне? — осведомился он у инспектора, послав королеве воздушный поцелуй. — Ради бога, извините! Мне не сказали, а я не догадался выглянуть, виноват! Нет-нет, без церемоний, заходите, пожалуйста!

Стены королевского кабинета были сплошь увешаны щитами, надписи на которых свидетельствовали о миролюбивом характере их обладателя. «Блаженны миротворцы». «Все понять — все простить». «Не ведаете, что творите». Были надписи призывные: «Отойди от зла и сотвори благо!», «Перекуем мечи на орала!», «Не зарывай талант в землю!» Были полные отчаяния: «О времена! О нравы!», «Да минует меня чаша сия!», «Бей, но выслушай!» Надпись на одном щите, казалось, обобщала все остальные: «Вот как делается история!

— Какая удивительная коллекция! — воскликнул инспектор.

— Это не коллекция, это жизнь. Я никогда не знал мирного времени. Когда я родился, уже шла война. Она началась за тридцать лет до моего рождения и будет продолжаться еще тридцать лет после моей смерти.

Поразительно, что он ошибся всего на один год: война началась за тридцать один год до его рождения и окончилась через тридцать один год после его смерти. Жизнь безумного короля приходилась на самую середину безумной войны, и в этом была какая-то безумная закономерность.

— А мечей вы не собираете? — спросил инспектор.

— Нет, — отрубил король, — мечей я не собираю. У нас хватает тех, кто собирает мечи. Не собирали б они мечи, я бы не собирал щиты.

Вдруг он подмигнул гостю:

— Сейчас я вам кое-что покажу. Мой шут — он хоть и дурак, но светлая голова, можете мне поверить, подарил мне колпак. А я ему за это отдал корону. — Он достал из шкатулки колпак и надел его. — На вид он не очень внушительный, но зато удобный.

Странно, что шутовской колпак вовсе не делал короля смешным, он придавал его лицу даже некоторое выражение скорби. Колпак печально свисал на одну сторону, словно подчеркивая однобокость судьбы, которая, давая все с одной стороны, с другой стороны — все отнимает.

Вслед за тем король забыл о госте и принялся гоняться за мухой. Поймал ее, сунул куда-то под крышечку и сказал:

— Здесь она будет в безопасности. У нас так безжалостно уничтожают мух. Приходится их ловить, чтобы спасти от уничтожения.

Он печально посмотрел на инспектора, снял колпак и сказал:

— Война тянется почти сто лет, даже не верится, что бывает мирное время. Преданья говорят, что бывает, но мне не верится. Я родился во время войны и умру во время войны. Война была до меня и будет после меня… — Он снял со стены щит с надписью: «Сим победиши», прикрылся им и сказал: Аудиенция окончена.

В приемном зале инспектора ждал медик.

— Все в порядке, можно отправляться. Нам, кажется, по пути? — Он засмеялся: — Только не прикидывайтесь испанским послом, я слышу, о чем вы думаете!.. Что? Не расслышал… Нет, я не тот человек, который вам нужен. Я не из сорок второго, я из гораздо более позднего. Но я могу вас подвезти…

— Машина ваша собственная? — на всякий случай уточнил инспектор.

— Какая Машина? Времени? Старо, инспектор, старо! Так передвигались наши далекие предки. Наш способ — проекция вечности на любую секунду и проекция секунды на вечность. Что это значит? Это значит, что в каждую секунду я проживаю целую вечность, а поскольку в среднем жизнь человека нашего времени составляет тридцать миллиардов секунд, то, значит, я проживаю тридцать миллиардов вечностей. Не так уж мало, а? Как вы думаете?

Инспектор подумал, что этот врач-психиатр, видимо, сам спятил, и тот немедленно отозвался:

— Да нет, я вполне нормальный человек, и век мой, с точки зрения моего века, вполне нормальный. Но мы действительно передвигаемся по времени без машин, проецируя себя, так сказать… Ну, ладно, не буду перегружать ваше воображение. Так поедемте? Можете не отвечать, я слышу, что вы отказываетесь. — Он поклонился по здешнему обычаю. — Может, встретимся в каком-нибудь столетии. Кстати, через два года мне предстоит поездка в 1934 год. Приход к власти Гитлера, любопытный случай массового психоза. Вы туда не собираетесь? Ну, тогда всяких вам благ. — Он исчез, спроецировав себя в какое-то другое время.