Читать интересную книгу Жрецы Марса (ЛП) - Грэм Макнилл

— Сейчас позже, чем я думал, — сказал он.

— Точное время, как я и ожидала. Мои внутренние часы синхронизированы со "Сперанцей", хотя у неё есть необычные идеи касательно релятивистского потока звёздного времени.

Робаут пожал плечами. — Поверю на слово, — сказал он, наблюдая, как тусклый свет играет на резных изгибах её скул. Он и раньше считал Линью привлекательной, но сейчас она выглядела прекрасной. Как он не замечал это? Робаут отдавал себе отчёт об алкоголе в организме, но фильтр в искусственной печени уже рассеял большую часть.

— Ты очень красивая женщина, Линья Тихон. Ты знаешь это? — произнёс он, прежде чем понял, что делает.

Улыбка исчезла с её лица, и Робаут понял, что пересёк черту.

— Извини, — сказал он. — Это было глупо. Слишком много даммассина…

— С вашей стороны очень любезно сказать такое, капитан Сюркуф, но было бы неблагоразумно для вас питать какие-нибудь мысли о романтических отношениях со мной. Я вижу, что нравлюсь вам, но не могу ответить взаимностью.

— Откуда ты можешь знать, если не попробуешь? — возразил Робаут, понимая, что это безнадёжно, но до конца не сдаваясь.

— Вам будет трудно понять.

— Я попытаюсь.

Она вздохнула. — Нервные пути моего мозга настолько сильно были изменены хирургической аугметикой, химической обработкой и когнитивным перераспределением, что процессы, происходящие в нём не приравнять к таким понятиям, как привязанность или любовь.

— Но ты же любишь своего отца, не так ли?

Она ответила не сразу. — Только в том смысле, что я благодарна ему за то, что он подарил мне жизнь, да, но это не любовь в вашем понимании. Мой разум не способен уменьшить комплексную асимметрию моего синоптического взаимодействия до чего-то столь…

— Человеческого?

— Иррационального, — поправила Линья. — Робаут, вы человек с богатой историей, немалая часть которой очень импонирует другим людям. Вы обладаете личностной матрицей, и я уверена, что она делает вас интересным, но не для меня. Я вижу вас насквозь и знаю каждую грань вашей жизни, начиная с клеточного уровня до гоминидной архитектуры вашего мозга. Для меня ваша жизнь с самого рождения до этой минуты — открытая книга, и я могу обработать каждую её страницу за микросекунду. Вы развлекаете меня, но ни один неаугметированный человек не обладает достаточной сложностью, чтобы долго удерживать моё внимание.

Робаут слушал её слова с растущим чувством, что ступил на зыбкую почву. Он ошибся, предположив, что раз Линья похожа на женщину, то она и является женщиной во всех отношениях. Она оказалась также далека от его сферы существования, как он от приручённого домашнего животного.

Это оказалось отрезвляюще, и он сказал. — Должно быть, это очень одинокое существование.

— Ровно наоборот. Я говорю эти вещи не для того, чтобы причинить вам боль, Робаут, а только чтобы уберечь от любого эмоционального расстройства, которое вы могли бы получить, неудачно пытаясь завоевать моё расположение.

Робаут поднял и руки сказал. — Согласен, я понял, расположение невозможно, а дружба? Это понятие, которое ты можешь… обработать? Мы можем быть друзьями?

Она улыбнулась. — Мне хотелось бы этого. А теперь с твоего позволения мне нужно проанализировать логические синтаксические компоненты загруженных данных.

— Тогда спокойной ночи, — сказал Робаут и протянул руку.

Линья приняла её, рукопожатие оказалось крепким и приятным.

— Спокойной ночи, Робаут, — ответила она, повернулась и направилась к помосту маглева.

Сзади показались Эмиль и Адара, раскрасневшиеся от жирной пищи и выпитого даммассина. Адаре вернули нож, и он вращал его между пальцами, что казалось рискованным, учитывая сколько юноша выпил.

— И что это сейчас было? — спросил Эмиль.

— Как оказалось ничего, — ответил Робаут.

МИКРОКОНТЕНТ 11

Они блуждали по внешнему спиральному рукаву галактики, как околдованные окружающей красотой путешественники по зачарованному лесу. Зал астронавигации омывал свет. Карты сектора, эллиптические звёздные диаграммы и блестящие облака пыли вращались вокруг Линьи и Виталия Тихонов, подобно множеству невероятно сложных атомных структур. Каждая из них представляла собой совершенную схему звёзд и туманностей и Линья протянула руку, чтобы увеличить масштаб внешних границ системы на пути курса "Сперанцы".

— От этого промежуточного пункта отказались? — спросил отец, вытягивая пальцами потоки данных с кружащихся планет, словно выброшенную материю с поверхности солнца.

— Да, — ответила Линья. — Система Некрис.

— Конечно, системный мир Адептус Астартес.

— Если верить слухам, — согласилась Линья. — Образцовые Десантники, говорят, что их крепость-монастырь расположена в этой системе, но данная информация никогда не подтверждалась с достаточно высокой степенью точности, чтобы я добавила примечание.

— Космическим десантникам нравится уединение, — сказал отец, быстро переходя через визуальное воспроизведение системы Некрис, словно уважая волю скрытного ордена.

Линья кивнула, бросив последний взгляд на разрозненные планеты системы, вращавшиеся на бесшумных орбитах. Одни казались одинокими, далёкими от живительного солнца, холодными и синими из-за льда; другие, пути которых пролегали слишком далеко от разнонаправленной гравитации звезды, чтобы оставаться геологически активными, стали не больше чем бесплодными охряными пустынями.

Флот достиг первого промежуточного пункта, когда "Сперанца" выпрыгнула из варпа на границе субсектора Геракл, бесчисленные топографы ковчега поглощали новую информацию и данные окружающего космоса, передавая в проложенный курс. Систему Некрис рассмотрели и отклонили в качестве промежуточного пункта, её точка Мандевиля оказалась в слишком узком промежутке дуги спокойных попутных варп-маршрутов.

И она лежала несколько в стороне от пути флота через Валетте.

Зал, в котором они находились, представлял собой купол из полированного железа в сто метров шириной, созданный из единственного огромного слитка с горы Олимп и обшитый тонкими золотыми пилястрами, как и аркбутаны, поддерживающие огромный темплум. В центре рядом с вытравленным символом Механикус стояла отделанная деревом панель с несколькими тактильными клавиатурами и ручными рычажками. Из старой дополнительной клавиатуры торчало множество кодовых дисков, каждый из них содержал выборку данных, полученных логистами астронавигации "Сперанцы".

Энтоптические машины неустанно и скрупулёзно поддерживали точную модуляцию суспензорных полей, проецирующих столько света в воздух, что происходящее напоминало прогулку в аквариуме, объединённом с оранжереей. Небесные тела мелькали подобно стоическому живому корму, кометы проносились стремительными насекомыми, а призрачные облака газа и пыли напоминали дрейфующую медузу. Курс "Сперанцы" отмечала мерцающая красная линия, хотя отображались только реальные космические участки путешествия. Нанесение на карту бурлящих глубин варпа лучше оставить навигаторам, если такое вообще возможно.

— Проложенный тобой курс похвально точен, дорогая, — произнёс отец, наблюдая, как всё больше информации вливается в непрерывные уравнения. — Я не гексамат, но полагаю, что архимагос доволен.

Линья чувствовала гордость в тёплых эманациях его системы жидкообращения и послала безмолвное подтверждение, что разделяет его радость.

— Курс точен до одной световой минуты, — ответила она. — Новая астрономическая информация только улучшит его по мере продолжения путешествия.

— Пока мы не выпрыгнем из варпа у Шрама Ореола, — напомнил отец.

— Я знаю, но достигнув Валетте, мы сможем лучше… оценить то, что ожидаем увидеть.

— Ты ведь хотела сказать "предполагаем"?

— Я рассматривала такой вариант, но решила, что он подразумевает слишком большую долю погрешности.

— Место, куда мы направляемся скрыто завесой неопределённости, доченька. Нет ничего постыдного в неведении, чего нельзя сказать о его отрицании. Зная, что мы не знаем, мы можем предпринять шаги, направленные на исправление нашего незнания.

Виталий Тихон шагал сквозь течения звёздной информации с непринуждённостью человека, который провёл жизнь, изучая небеса. Его руки двигались, как у виртуозного дирижёра, дружелюбно и по-отечески тщательно просеивая поток данных, словно каждая система и звезда принадлежали ему. Он направился вдоль стен зала, минуя области космоса, где свет звёзд превращался в немногим больше чем в релятивистские пятна, к системам вблизи галактического ядра.

Он подошёл к проекции Шрама Ореола, изображение которого рябило и мерцало и не могло сфокусироваться, как будто проекторы испытывали затруднения в расшифровке искажённых данных. Машины, шипя, выплёвывали в воздух кольца свистящего кода, гневаясь, что приходится визуализировать столь уродливую область космоса. Растекавшиеся красные и фиолетовые кровоподтёки, испещрённые жёлтыми и зелёными вкраплениями, распространяясь, подобно инфекции вдоль границы галактики, переходя в полосу звёздных полей, которые не имели никакого эмпирического смысла. Проецируемая информация мерцала и исчезала, прежде чем появиться обновлённой под гул схем и неослабевающий шум раздражённого оборудования.