Читать интересную книгу С петлей на шее - Ник Трой

— А почему именно мальчик? — удивился я. — Вдруг родилась девочка?

— Я же сказал, — нагло ухмыльнулся коммандос. — Мальчик подрастает, если не было осечки и не родилась девочка!

— Феминист! — фыркнул я.

Дэйсон мощно заржал, его тут же поддержал Джексон. А после небольшой паузы присоединился и я. Но смех быстро угас, силы остались только на то, чтобы слушать. Оторжав необходимое, замолчали и американцы. Но, вопреки моим ожиданиям, новой истории с обязательными Мэри-колготки-выпивка-хот-дог не последовало. Тишина как-то незаметно вползла в подвал. Загрустил Дэйсон, видимо, вспоминая родину. Замолчал Джексон, задумчиво почесывая горбинку на носу. Загрустил и я, вспоминая милое лицо с каштановыми волосами…

— Те твари в Гарнизоне… ну, что с поясом и арматурой в руке… — вдруг смущенно начал Джексон. Покосился по сторонам, но мы не возражали. Ободренный, он продолжил: — Разумны?

Дэйсон подбросил в костер заледенелый обломок ящика. Вверх брызнули багровые искры, в пламени зло зашипело, затрещало. Американец, не отрывая взгляда от огня, тихо спросил:

— Скэн… ты помнишь, как мы… в Японии…

Джексон смутился, краска медленно подступила к лицу. Коммандос попытался всунуть руку в прорезь шлема, по всегдашней привычке почесать горбинку на носу. Будто каждый раз проверял, на месте ли она.

— Тогда мы тоже гадали, с кем или… с чем нам пришлось столкнуться. Из-за этого едва ноги унесли, слишком уверовав в сверхлюдей и еще черт знает во что…

— Но то же было совсем иное! — горячо, но так же тихо возразил Скэн. Смущенно добавил: — Х-11 вообще нельзя сравнивать ни с чем… и Длинного, и гладиаторов…

— Иное, — согласился Джеймс. Потом поправил: — Чужое. Но там все равно было легче. Нам дома сказали — не лезьте не в свое дело, парни. Америка нуждается в спецах, а не в философах…

— Какая здесь связь? — уже громче спросил Джексон, видимо, с неудовольствием вспоминая неведомый мне эпизод.

Джеймс ответил не сразу, будто собираясь с силами. Вздохнул, словно выдирая с болью и мясом из себя слова, процедил:

— Тогда нас заставили не думать. И мы с радостью согласились. Что нам неведомое? Зачем?.. а здесь… Здесь я просто боюсь того, что окажется правдой…

Несколько минут в развалинах слышен был только треск костра. Наконец, Скэндел пробурчал:

— Но ведь сейчас иная ситуация. И нам нужно разобраться, есть ли у этих тварей сознание или нет. От этого напрямую может зависеть наше выживание.

— Вообще-то, — вмешался я, ежась от холода. — Есть такая наука — психология. Я, правда, ей никогда не увлекался, но в универе по предмету имел пять… за пять сотен… Так вот психология, не помню как там точно, но она вроде бы доказала, что сознание есть только у человека. А вот интеллект есть у всех живых тварей. Или не у всех. У муравьев нет?.. нет, не помню. Что я хочу сказать. Если говорить о разуме как о сознании…

— Ты не запутался еще? — с сочувствием спросил Джеймс.

— Иди ты, — беззлобно отмахнулся я. Потом сказал, уже распаляясь неожиданной мыслью: — Были такие опыты: подвешивали бананы и давали обезьяне палку и коробки…

— Ага, помню! — радостно осклабился Джексон, наводя меня на мысль, будто он и был подопытным.

— Короче, обезьяна быстро и без подсказок брала палку и сбивала банан. Так же, без подсказок, становилась на коробки, которые выстроила в пирамиду и допрыгивала до цели. И все это без сознания… или разума, что, в принципе, одно и то же!. Но с интеллектом… Блин, тяжело-то как… Короче, насколько я помню, интеллект — способность адаптироваться к окружающим факторам. Может быть, эти твари как раз на уровне обезьян, ты же видел, как они похожи. Взяли палку в руки, стукнули по башке. Поняли, что это круто…

Наступило такое зачарованное молчание, будто я только что открыл что-то чудесное. Или, на крайний случай, сказал: «Улыбнитесь, вас снимают». И кошмар сейчас закончится. Только вот кто снимает? И почем?.. или все же снимают, глядя в оптику?

— А давайте, — подал голос Дэйсон. — Давайте пока считать, что теория хантера нас полностью удовлетворила? И «обезьяны» просто пользовались всем, что попадается под руку…

Джексон радостно посмотрел на товарища, с облегчением выдохнул, стараясь, чтобы мы этого не заметили. Вроде бы даже общее напряжение схлынуло. Только у меня, уже разогретого размышлениями, промелькнула донельзя поганенькая, отдающая отчаяньем мысль:

«И все-таки на развитие и эволюцию тех же обезьян ушли тысячи лет. Миллионы. А эти твари, да и вся „метель“, откуда взялись? И можем ли точно утверждать, кто разумен, а кто, наоборот, сошел с ума?!»

Я замотал головой, отгоняя отчаянную мысль. Нет! Тысячу раз прав сейчас Дэйсон, когда говорил, что есть проблемы посерьезнее. А такие вещи, как изучение тварей, — потом, все потом!

Пламя уютно потрескивало в импровизированном очаге. На миг даже сложилось впечатление, что нет ничего. Ни Катастрофы, что сгубила мир, ни страшной «метели» за стенами развалин, ни кровожадных тварей, поджидающих на каждом шагу. Сразу вспомнились все те счастливые времена, что раз и навсегда канули в лету…

А ведь когда-то точно так же мы с Вичкой сидели в зимнем сосновом лесу, жгли костер посредине января. Обнявшись, что было невероятно трудно в пухлых зимних одеждах, мы смотрели в огонь. Мечтали и любили. Строили планы на будущее… раньше мы частенько отрывались от цивилизации и мотались в походы. Иногда даже в середине рабочей недели садились в машину и выбирались далеко за пределы Москвы, чтобы вот так уютно посидеть у костра… Интересно, удастся ли нам когда-нибудь еще посидеть вместе? Помечтать? Насладиться друг другом?.. Не в плотском, физиологическом значении, а в духовном. Поговорить по душам, вспомнить все, что было. И плохое, и хорошее. Посмеяться над глупостью, вновь попытаться жить заново…

Голос Джексона вывел меня из сладких грез и воспоминаний.

— Слушай, Костя, а за что она тебя так ненавидит?

Я вздрогнул. Непонимающе посмотрел на коммандос. Тот смутился от моего взгляда, отвернулся. Извиняясь, пробормотал:

— Ну, это, конечно, твое личное дело. Можешь не отвечать. Прости, если что…

Я вдруг вопреки всему ответил:

— Ты Вичку имеешь в виду?

Джексон кивнул, все еще смущенно пробормотал:

— Хантер, прости. Я влез не в свое дело. Если тебе неприятно, не отвечай. Я понимаю.

— Да чего уж там, — махнул рукой я. — Отвечу. Как-никак мы вместе в одной… беде…

Почесав бровь, я протянул озябшие руки к костру. Воспоминания вновь горькой волной хлынули в меня. Перед глазами встало веселое, улыбающееся лицо Вички. Наша квартира в Южном Бутово, что только-только начали обустраивать. Улыбающийся беззубым ртом пухлощекий малыш в колыбели. Я вдруг ощутил томление в груди, затаенную грусть и боль.

— У нас был сын… Женька… Ему тогда только год исполнился… резвый такой малец, весь в меня пошел… но… понимаешь, сначала были месяцы беременности… Потом роды… — слова давались с трудом, но каждое новое слово будто снимало с меня тяжелый груз. Постепенно речь стала более плавной, насыщенной. — В общем, соскучился я за супругой очень. А у меня еще и работа была творческая. Отвлекаться нельзя, да и в тишине работать нужно. Понимаешь, день проходит с нервами. То ребенок заплачет, то еще чего по дому сделать нужно. Жене помочь… Все это мелочи. Я их обоих люблю и с радостью возился с Женькой и помогал Вичке. Но по счетам платить нужно, еду покупать тоже нужно… Родителей у нас обоих в живых не осталось. Помощи никакой нет. Только на себя и можешь рассчитываешь, как на войне… Вот меня и достало все. Расслабиться не получается, работа почти не двигается, тело требует разрядки…

Я замолчал, все ближе и ближе подходя к самому сокровенному. Момент, что навсегда изменил и разрушил наши жизни.

Вздохнув, я продолжил:

— В ту ночь я потребовал переселить сына. Сослался на то, что он мужчина и должен спать один. Детская у нас была, но колыбель постоянно торчала в нашей спальне. А мне нужно хотя бы ночью спокойно выспаться… Да и с супругой при ребенке я не могу… не мог…

Американцы тихонько слушали. Никто даже не пошевелился, никто не вставлял тупых комментариев, никто не хлопал по плечу с утешениями. Будто не тупые вояки-коммандос, а заправские психологи, американцы внимательно слушали.

— Вичка согласилась перенести колыбель… Я, вдохновленный быстрой победой, переселил спящего Женьку. Вернулся в постель к жене… И все было хорошо…

Я неожиданно смутился. Никогда не понимал мужиков и баб, что вдохновенно рассказывают о том, кто кого и в какой позе. Всегда считал, что для любящих сердец, несмотря на все сексуальные революции, должно оставаться место интимности. Чему-то такому, что знаешь только ты и твоя вторая половинка. И плевать на тех самовлюбленных уродов, которые нагло говорят: «Вторая половина?! Я не такой, я здоровым родился, целым. Нерасполовиненным!» Я гордился всегда тем, что жил вместе с девушкой, что всегда стремилась к совершенству и саморазвитию. С девушкой, которая смотрела всегда со мной в одну сторону…