Нет, не будет бродить Лева по Откосу, не пойдет он и в домик Каширина музей детства Горького, не увидит нового города автозаводцев. Ничего не увидит.
Проплывали дымчатые берега. За старинным Печорским монастырем начинались дачные места. Вот так называемые «Моховые горы», еще дальше «Великий Враг». Все это, конечно, интересно, красиво, но можно ли спокойно любоваться белеными берегами, если рядом с тобой стоит подчеркнуто равнодушный Митяй и, хмуро посапывая, смотрит на часы (ждет, передачу с «Альтаира»)! Женечка занят своими делами, расчетами, ему не до Левки.
А как хочется поговорить, поспорить, — например, о том, какая будет первая пристань или с какой скоростью идет теплоход. Митяй, ужасный спорщик, ничего не принимает на веру и всегда требует исчерпывающих доказательств. Почему он не верит Леве? «Не из-за своего же удовольствия задержался на фабрике», мысленно оправдывался он.
Усикову казалось, будто день померк и небо над Волгой не голубое, а грязное, серое. Женечка хмурится, а лучший друг Митяй стоит рядом, притих обиженно, и нет для Левки в жизни никакой радости.
А день хорош все-таки. Солнце расплескалось на волнах — глазам больно смотреть. Ветер, свистит в ушах, поет. Чайки плавают в синеве.
Не выдержал Лева, взмолился:
— Ну, что ж теперь делать со мной? Это самое… убивать?
Он сказал это искренне, без всякой тени усмешки. Надоело молчание, надоело слышать обиженное сопение Митяя. Все надоело. Он готов вынести худшее — позор, унижение, — только бы все оставалось по-старому.
Женя не выдержал и рассмеялся, но Митяй был неумолим. Сколько раз прощал Левке все его прегрешения! Сколько раз мирился! Понимал ли он великодушие? Нет. Ну и не надо. Терпи, жук-притворяшка! Маленького жучка, который в минуту опасности притворяется мертвым, Митяй помнил еще с детства. Левка на него удивительно похож. Накуролесит, а потом, когда дело до расплаты доходит, лапки вверх.
— Вот честное слово, больше не буду, — канючил Левка, и Митяй не мог различить, притворяется ли тот ребенком или это, как говорится, «крик наболевшей души».
— Ну, что ты ноешь? — разозлился Митяй. — Слушать противно! Здоровый парень, а корчит из себя младенца. Но Левка не отставал:
— Уговор у нас был… это самое… вместе довести дело до конца. Был или нет? Я тебя, Митяй, спрашиваю! — В голосе его появились настойчивые нотки.
— Предположим, был, — уклончиво ответил Митяй, искоса посматривая на Женю. — Ну и что же из этого?
— Да не «предположим», а говори точнее: был или не был?
— Не понимаю — к чему ты клонишь? — Митяй пожал плечами и равнодушно отвернулся, чувствуя какой-то очередной Левкин подвох. На это он был мастер.
— Теперь скажи, — продолжал допрашивать Усиков, — если мы будем стоять спиной друг к другу, что получится?
Митяй буркнул:
— Софистика!
Лева пришлепнул ладонью спадающую тюбетейку и заговорил искренне, волнуясь, — уж очень хотелось, чтоб все оставалось по-старому, иначе ничего не получится. Есть хорошие слова: «самолюбие», «гордость». И если он, Левка, буквально пресмыкается перед Митяем, стараясь вызвать его на разговор, просит прощения, умоляет об этом, то вовсе не потому, что у него нет гордости и самолюбия, а потому, что он не меньше Митяя заинтересован в успехе общего дела.
Когда он закончил свою сумбурную речь, Митяй зевнул, прикрыв рот ладонью.
— Декламация!
— Позируешь, Митяй! — раздраженно воскликнул Левка. — И, главное, перед кем? Да мы тебя знаем, как таблицу умножения. Чудак человек! Нельзя стремиться к одной цели и при этом не смотреть друг другу в глаза.
— Лева прав, — сказал Журавлихин. — Делай выводы, Митяй.
До этого Женя не вмешивался в разговор, мысленно соглашаясь с Усиковым.
Митяй молчал, чувствуя не свойственную ему растерянность. Левка прав. Так почему же не признать его правоту, не протянуть руку и, позабыв о ссоре, тут же не поспорить с ним, ну, окажем, насчет происхождения «собачьего рая» на неизвестной планете, о чем еще вчера рассказывал Женя?
Нет, не повинуется рука, язык не в силах вымолвить обыкновенные слова, вроде: «Согласен, Левка. Без дружбы действительно у нас ни черта не получится. Предупреждали тебя, но ты не послушал. Потому и виноват, сам это дело признал. Ну да ладно, замнем на сей раз. Действительно, не убивать же Тушканчика».
Лева ждал, тихонько насвистывая, уверенный, что инцидент исчерпан. Митяй покорится логике вещей и силе убеждения, пробурчит что-либо невнятное и грубовато пожмет ему руку.
— Самолюбие и гордость присущи каждому человеку, — солидно заявил Лева, не дождавшись выводов Митяя. — Я сейчас, как видишь, поступился ими. А тебе нужно бросить свою привычную амбицию. Не ахти какое прелестное свойство характера!
Увы, Лева рано торжествовал. Митяй обиделся всерьез. Еще бы! Значит, Левка не понял своей вины, он даже издевается, «У него, как и у всех людей, самолюбие, а у меня амбиция, — думал Митяй, все бойчее распаляясь от незаслуженной обиды. — Притворялся, прощения просил. Палец дашь, а он всю руку оттяпает».
— Жук-притворяшка, — громко сказал Митяй и, взглянув на часы, направился в каюту.
Лева растерянно посмотрел ему вслед, в отчаянии стукнул кулаком по барьеру и, не оборачиваясь, засеменил в противоположную сторону.
Сложная задача стояла перед руководителем группы Женей Журавлихиным. Конечно, пользуясь предоставленным ему правом, он должен был сейчас же принять меры: вызвать ребят в кабинет, то есть в свою одноместную каюту, выяснить причины разногласий, произнести прочувствованную речь о необходимости строжайшей дисциплины и, памятуя о пользе самокритики, признаться перед коллективом в своей «мягкотелости», о чем весьма убедительно говорил сегодня утром Митяй.
Но вряд ли это поможет делу. Ребята согласятся с авторитетом Журавлихина, протянут руки друг другу и… разойдутся в разные стороны. Женя в этом не сомневался, вспоминая свой небольшой опыт воспитательной работы, когда был пионервожатым. Правда, восемнадцатилетние комсомольцы давно уже не пионеры, не дети и мыслят совсем иначе, но Женя знал, что еще многое осталось в них от детской непосредственности. Они могут ссориться и тут же мириться, ребятишки.
«Так не лучше ли оставить все как есть? — думал Журавлихин, глядя на меняющиеся берега. — Ссора обязательно закончится миром и без участия «старших наставников». Митяй страшно злится, когда его поучают. Пусть ребята успокоятся…»
Он облегченно вздохнул, как бы соглашаясь с принятым решением, и, провожая взглядом цветущий луг, увидел рядом с собой пассажира огромного роста. Его крепко посаженная седеющая голова чуть не касалась крыши палубы. Иногда он высовывался за борт, отчего стукался о низкий карниз. Обтекаемая, прижатая к воде форма глиссирующего теплохода явно не рассчитывалась на пассажиров такого роста.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});