Эти планы нам еще предстоит попробовать осуществить, а несколько лет назад, сразу после того, как мы приступили к реинтродукции розовых голубей, у нас было все готово для подобной акции с другим представителем фауны, млекопитающим, а именно с ямайской хутией. Все сулило успех, однако ход событий показал, что кажущийся на первый взгляд достаточно простым проект может натолкнуться на неожиданные препятствия.
Хутиевые — обособленное семейство грызунов, обитающее на островах Карибского моря и представленное разными родами на Кубе, Ямайке и Багамах. Ямайский вид (местные жители называют его кроликом), величиной с малого пуделя, одет в серовато-коричневый мех и смахивает на увеличенную морскую свинку. Это единственный уцелевший на острове крупный эндемичный представитель млекопитающих. Некогда хутии водились здесь в большом количестве и были важным источником питания как для исконных жителей Ямайки, так и для ямайского удава, однако вырубка лесов и охота с применением современного оружия явились подлинной катастрофой для этих зверьков. Благодаря любезной помощи одного члена нашего Треста мы в 1972 году получили наших первых хутий — двух самцов и самку, пойманных в горах Джон-Кроу; еще восемь особей приобрели в 1975 году. Они принесли первое (насколько нам известно) потомство в неволе, и в последующие десять лет был получен шестьдесят один помет, насчитывающий девяносто пять детенышей. Из них, сохраняя верность принципу — не держать все яйца в одной корзине, девятнадцать мы одолжили для размножения в шесть других коллекций в четырех разных странах.
Вернемся, однако, в 1972 год. Когда близилось к завершению строительство нашей новой великолепной обители для хутий, мне позвонила одна из попечительниц Треста, Флер Коулз, и сообщила, что ждет в гости голливудскую звезду Джимми Стюарта с женой Глорией и собирается показать им Джерси. Большой любитель пользоваться удобными случаями, я спросил, не согласится ли мистер Стюарт открыть центр размножения хутий, чтобы сделать рекламу Тресту. Мне ответили, что он будет счастлив.
В назначенный день я отправился в аэропорт встречать гостей. Стюарт был сама непритязательность — ковбойская походка, голос с хрипотцой, тягучая речь. Глория — прелестная женщина, выхоленная, какой может быть только состоятельная американка, чрезвычайно обаятельная, однако с особым блеском в глазах, свидетельствующим, что она легко может уподобиться одной из знаменитых тетушек мистера Вудхауса, если что-то будет ей не по нраву. Весьма энергичная особа, перед какими метрдотели тотчас начинают услужливо лебезить во избежание скандалов, превосходящих самые страшные их кошмары. Пока мы, выйдя из аэропорта, ждали, когда Джон подгонит такси, Джеймс Стюарт вдруг исчез. Только что был здесь — долговязый, мило улыбающийся — и в следующее мгновение беззвучно испарился. Казалось бы, для такого большого (во всех смыслах слова) человека просто невозможно исчезнуть так незаметно.
— Где Джимми? — спросила вдруг Глория укоризненным тоном, словно мы прятали его от нее.
Мы внимательно обозрели окрестности.
— Может быть, решил воспользоваться удобствами, — употребил я обожаемый мной американский эвфемизм.
— Уже пользовался в самолете, — ответила Глория. — Куда он мог деться?
Исключив «удобства» из ряда возможных укрытий, я совершенно не представлял себе, куда мог деться Джимми Стюарт. Растущее волнение Глории заставило и меня ощутить некую тревогу. Уж не похитили ли его? Я живо представлял себе крупные заголовки в малограмотной мировой прессе: «Джеймс Стюарт похищен на вечеринке в честь хутий — знаменитый актер исчезает, подобно животным, которых решил навестить». Не такой рекламы желал я для нашего Треста…
В эту минуту подъехал в такси Джон.
— Пойти сказать мистеру Стюарту, что машина подана? — спросил он.
— Где он? — дружно воскликнули мы.
— Он там, у ангаров, осматривает какой-то самолет, — сообщил Джон.
— Сходите за ним, умоляю, — сказала Глория. — Он не может равнодушно смотреть на самолеты.
— Как он проник туда? — недоумевал я: Джерсийский аэропорт охраняется очень строго.
— Неужели думаешь, кто-нибудь станет останавливать Джеймса Стюарта? — ответил Джон вопросом на вопрос.
Наконец самовольщик прошагал вразвалочку обратно к нам.
—Э… ничего самолетик там, славненький,-объяснил он. — Да, ничего игрушечка, аккуратненький. Уютный такой… Конфетка. Первый раз такой вижу.
— Садись в машину, Джимми, — распорядилась Глория. — Ты всех задерживаешь.
— Нет, в самом деле, — настаивал Джимми, не обращая внимания на призыв супруги. — Приятно было увидеть эту игрушку.
После ленча он, излучая обаяние, открыл наш питомник хутий, объявив, что сразу полюбил «Хут Ирз», когда впервые их увидел (то бишь пять минут назад). После сего тяжкого испытания мы пригласили гостей отобедать в доме одного из моих друзей.
Пока мы чокались в теплице и за последовавшим затем великолепным обедом я заметил, что Джимми чем-то озабочен. Решил, что он еще не пришел толком в себя от быстрой смены часовых поясов, которая хоть кого может выбить из колеи. После трапезы мы перешли в гостиную, где Джимми осторожно опустил свою нескладную фигуру в лоно обширного дивана. Рассеянно поведя по комнате глазами, он вдруг сосредоточил взор на заинтересовавшем его предмете.
— Гляди-ка, пианино, — сказал он, не отрывая загоревшихся глаз от приютившегося в углу маленького рояля.
— Джимми, умоляю, — предостерегла его Глория Стюарт.
— Точно, пианино, — повторил Джимми с таким восторгом, будто сделал открытие века. — Этакое маленькое, крошечное пианино.
— Джимми, я запрещаю, — сказала Глория.
— Песенку…— задумчиво произнес Стюарт с фанатичным блеском в глазах, медленно отрываясь от дивана. — Песенку… Как она называется, моя любимая?
— Прошу тебя, Джимми, не трогай пианино, — отчаянно взмолилась Глория.
— А, вспомнил… Регтайм «Ковбой Джо»…— сообщил Джимми, подходя к инструменту. — Ну конечно, регтайм «Ковбой Джо».
— Джимми, я прошу тебя, — вымолвила Глория срывающимся голосом.
— Щас, больно песенка хорошая, свинговая. — Джимми опустился на стул перед роялем, поднял крышку, и клавиши оскалились, будто пасть крокодила. — Так… ну-ка, поглядим… ага, как там…
Он принялся тыкать длинными пальцами в клавиши, и мы тотчас уразумели две вещи. Во-первых, Джимми Стюарту явно медведь наступил на ухо, во-вторых, он не умел играть на рояле. К тому же он позабыл все слова песни, кроме самого названия. Сколько лет наблюдал я его триумфальное шествие по экранам кинотеатров, но такое я видел впервые. Он истязал инструмент и фальшиво пел, тщетно силясь добиться лада. Хриплым голосом снова и снова повторял название песни, когда ему казалось, что он что-то пропустил. Это было все равно что смотреть на безрукого человека, задумавшего переплыть Ла-Манш. Меня разбирал смех, но я изо всех сил сдерживался, очень уж он гордился своим исполнением. Расправившись наконец с регтаймом «Ковбой Джо», Джимми повернулся к нам с довольным видом.