Читать интересную книгу Дама в автомобиле - Себастьян Жапризо

Я оставил труп Коба в тире и запер дверь на ключ. В его спальне я собрал всю одежду, которая была на нем в тот день. Взял его бумажник с разными бумагами, среди которых оказались рецепт на дигиталис, адрес гаража в Авиньоне и авиабилет на Марсель-Мариньян. Я позвонил на телефонную станцию и попросил, когда будут вызывать его номер, отвечать, что абонент вернется после праздника. Аните я дал ключи Коба, чтобы она, когда будет уходить, все заперла. Я сказал ей, что привезу вас сюда и таким образом изолирую на одну ночь, и объяснил, под каким предлогом сделаю это. Я поручил Аните распихать по ящикам те вещи, которые могли бы навести вас на мысль, что вы не в нашей квартире. Анита была уверена, что вы знаете, где мы живем. Но в общем, то, что вы могли подумать, уже не играет никакой роли, так как назавтра вы должны были умереть.

Я предупредил Аниту, что через полчаса позвоню ей на авеню Мозар. Она должна переодеться, чтобы поехать на фестиваль рекламных фильмов, где мы намеревались быть. Я по телефону опишу ей, что вы наденете, чтобы она приготовила что-нибудь похожее для себя.

Она никак не могла понять, зачем это. Ее бледное лицо было испещрено черными полосками растекающейся туши для ресниц. Она была как потерянная. Я сказал, что ей необходимо сейчас хорошо выглядеть, естественно держаться, взять себя в руки.

Я сел в свою машину, которая стояла на улице в пятидесяти метрах от ворот Коба, и направился прямо в агентство. По дороге я закурил сигарету, первую сигарету с тех пор, как уехал с работы. Было уже около пяти часов. В моем кабинете сидел Моше, он хотел показать мне несколько объявлений. Я быстро утвердил их и отослал его. Наверное, этому бездарному недотепе впервые в жизни привалило такое счастье. Я буквально вытолкал его за дверь, достал из ящика справочник воздушных сообщений и выписал часы отлета и прибытия тех самолетов, которые могли мне понадобиться в течение ночи. Потом я вызвал свою секретаршу и попросил ее заказать два билета на швейцарский самолет в Женеву на завтра, на четырнадцать часов. Пусть их доставят вечером мне домой. Я также дал ей указание подобрать для меня дело Милкаби. После этого я выпил рюмку водки, да, кажется, водки, и поднялся этажом выше, в ваш кабинет.

С тех пор, как эта комната стала вашим рабочим кабинетом, я впервые вошел туда. Вас не было, и я хотел было попросить, чтобы вас разыскали, но потом решил, что не стоит зря привлекать внимание. Воспользовавшись вашим отсутствием, я осмотрел комнату, заглянул в ящики стола, в вашу сумочку, которая лежала на нем. Меня, конечно, не оставляла мысль найти какие-нибудь дополнительные детали для осуществления моего плана, но главное, я старался при помощи вещей, которые окружали вас, которыми вы пользовались в вашей повседневной жизни, ближе узнать вас. Чем дольше вы не приходили, тем больше я страшился той минуты, когда вы появитесь. Я уже не понимал, с кем мне придется иметь дело. Я посмотрел на ваше белое платье, висевшее на плечиках на стене. Я потрогал его. От него пахло теми же духами, какими пользовалась Анита, и это сначала неприятно удивило меня, а потом обрадовало. Если, паче чаяния, обратят внимание на то, что в доме квартала Монморанси или Вильневе чувствуется запах этих духов, — а Анита на днях ездила с Кобом в Вильнев, — то с одинаковым успехом могут приписать это и вам и ей. Но ваша комната вызвала во мне еще какое-то чувство, неопределимое и в то же время очень четкое, и оно занимало меня больше всего и даже страшило. Вы знаете, Дани, сейчас кажется, что это было предчувствие того, что случилось потом, вопреки всем моим расчетам — бесконечная гонка без сна и отдыха, днем и ночью, до самого конца, бесконечная гонка, в которой я был как одержимый. Впрочем, я всегда был одержимым.

Белокурое существо, которое внезапно появилось на пороге, было мне совершенно незнакомо, я никогда его раньше не видел. В этом залитом солнцем кабинете, который, как мне казалось, я целиком заполнил своей огромной тушей, ни одна ваша черта, ни одно ваше движение, Дани, ни одна интонация вашего голоса не совпадали с моим представлением о вас. Вы были слишком близкой, слишком осязаемой, я не знаю, как это объяснить. Вы держались так спокойно и уверенно, что я даже усомнился в реальности того, что со мной произошло. Я вертел в руках маленького слоника на шарнирах. Я чувствовал, что моя растерянность не ускользает от вас, что вы тоже делаете какие-то умозаключения, одним словом, что вы живой человек. Вести игру с Морисом Кобом, следуя моему плану, было просто. Я мог, как вещь, по своему усмотрению перебрасывать его куда хочу и даже заставить его совершать поступки, так как он был мертв. Вы же, как это ни парадоксально, вы были полной абстракцией, в вас было заложено несколько миллионов непредвиденных поступков, даже один из которых мог меня погубить.

Я ушел, но тут же вернулся, так как забыл одну важную деталь. Вы не должны говорить своим сослуживцам о том, что вечером будете работать у меня. Потом я зашел в бухгалтерию и взял толстую пачку денег из своего личного сейфа. Я сунул деньги прямо в карман пиджака, как делал это когда-то двадцатилетним юношей во время войны. Между прочим, именно война помогла мне обнаружить единственный мой талант — умение продавать кому угодно все, что угодно, включая и то, что покупается легче и дороже всего, а именно — воздух. Новенькая машинистка, я не знаю ее имени, с глупым видом наблюдала за мной. Я попросил ее заниматься своим делом. Позвонив секретарше, я сказал, чтобы она отнесла ко мне в машину дело Милкаби, пачку бумаги для пишущей машинки и копирки. Я видел, как вы проходили по коридору в своем белом пальто. Я зашел в комнату редакторов, откуда доносился такой знакомый мне гвалт. Это Гошеран раздавал конверты с премиальными. Я попросил его дать мне ваш конверт. Затем я вернулся к вам в кабинет. Я был уверен, что вы оставили записку, в которой объясняете свой неожиданный уход.

Когда я увидел листок, прикрепленный к настольной лампе, я не поверил своим глазам. Вы написали, что вечером улетаете на самолете, а ведь я именно только об этом и мечтал — чтобы все думали, что вы куда-то уехали. Но, как я вам уже сказал, Дани, голова у меня работает быстро, и моя радость была недолгой. Вы уже сделали один шаг, который сверх всякого ожидания совпал с моим планом, и уже один шаг мог все разрушить. Я задумал послать ту знаменитую телефонограмму в Орли от вашего имени, в которой бы говорилось, что если Коб улетит в Вильнев, вы последуете за ним. Но ведь вы не могли решить, что едете, за три часа до того, как узнали, что он наплюет на ваши угрозы и все равно улетит. Конечно, пока что я еще имел возможность выбрать, чем мне воспользоваться — вашей запиской, которую мог увидеть любой служащий в агентстве, или все-таки телефонограммой, которую я задумал отправить. Ведь одно исключало другое. Если бы я об этом не подумал, если бы я вовремя не сообразил, что получается нелепица, которую заметил бы даже самый тупой флик, вы бы, Дани, сразу победили, даже если б я убил вас. Я выбрал телефонограмму. Я сложил вашу записку вчетверо и сунул к себе в карман. Она никому не была адресована и после отправления самолета, на котором должен был лететь Коб, могла мне пригодиться. Да, время — это действующее лицо, Дани, и наша с вами жизнь в течение последних дней была дуэлью, в которой мы пытались завоевать его благосклонность.

Я нашел вас внизу, под аркой. Вы стояли спиной к свету, и ваша высокая, неподвижная фигура была резко очерчена. Под предлогом, что я хочу дать вам возможность захватить необходимые вещи, а на самом деле для того, чтобы побывать в вашей квартире и суметь потом проникнуть туда, я повез вас на улицу Гренель. Помню, как мы ехали, ваш спокойный голос, ваш профиль с коротким носиком, неожиданно упавший луч солнца, который осветил ваши волосы. Я боялся самого себя. Я понимал, что, чем меньше я буду с вами разговаривать и смотреть на вас, тем меньше я буду думать о том, что за этими темными очками, за этим гладким лбом ритмично бьется чужая жизнь.

К вам домой мы приехали позже, чем я рассчитывал. Едва я переступил порог вашей квартиры, как в моей памяти всплыли все подробности Анитиного признания и тех кошмарных снов, которые мучили меня по ночам. Вы скрылись в ванной комнате. Я позвонил на авеню Мозар и тихо сказал Аните, чтобы она с Мишель ждала нас в квартале Монморанси. Она с беспокойством спросила: «С Мишель? Почему с Мишель?» Я ответил, что так лучше. Больше я ничего не мог сказать, потому что лично я прекрасно слышал каждое ваше движение за стенкой. Мне подумалось, что вы отнесетесь ко всему с большим доверием, если, войдя в «наш» дом, увидите в нем нашу дочь. Но не только это руководило мною: я хотел, чтобы Мишель была рядом со мной. Я, по-видимому, боялся, что если дело примет дурной оборот, то в тот момент, когда у нас еще останется возможность удрать за границу, ее не окажется с нами. И это была правильная мысль. Ведь сейчас и Анита и Мишель в надежном укрытии.