Читать интересную книгу Утерянная брошь - Монт Алекс

– Отчего Фрол решил, что те люди лихие?

– Дык по разговорам их воровским да по рожам колодников закоренелых, кои он разглядеть от огня кострова узрел, – удивился вопросу судебного следователя агент.

– Потом что было?

– Вестимо, погреться да пищу себе приготовить они затем огонь развели. Притом, многие на веселухе уж были, а бабы, что при них, желтобилетницы просроченные, пуще мужиков вином заливались да дурными голосами поляну оглашали. Студент зачал бивуак ихний стороной обходить, а мешок перед собой на весу держит. Один мазурик студента заприметил. С бревна поднялся да кричит эдак грозно, какого, мол, рожна тебе, мил человек, у нас надобно? Студент как воды в рот набрал и дальше себе по пустырю чешет. Вроде, как я – не я и хата не моя.

– Стало быть, страху нагнал тот мазурик на него.

– Фролка сказывал, что покамест в канаве хоронился, страху натерпелся немалого, что уж в таком разе о студенте судить.

– Ну, и что Фрол дальше рассказывал?

– Тот, кто с бревна поднялся, взъярился на студента. Наверное, главарь ихний, и злобно его вдругорядь спрашивает да матерными словами лает, а бабы гогочут да подначивают. Фролка даже револьвер достал, думал, студента защищать придется, и уж готов был из канавы стрелять, да тут студент сам себе подмогнул. Повернулся к ним да говорит. Мол, я вам зла, люди добрые, не желаю, а даже, напротив, готов за правду народную претерпеть, но и вы мне не мешайте и дело свое окончить дайте. Тут девка одна как заверещит. «Да он нигилист, православные! Из тех самых, кто в прошлом годе на цареву жизнь злоумышлял!»

– Ишь ты! Сознательные у нас бабы, как я погляжу!

– Не столь сознательные, а сколь хмельные и распутные, ваше высокоблагородие. Паскудство мерзкое учинить завсегда гораздые, – зрел в корень повидавший столичное дно филер.

– Как же Лиховцев вывернулся?

– Студент из мешка жестянку вытащил и спокойно им отвечает. Мол, или даете мне убраться подобру-поздорову, или пеняйте на себя. Бездомники гоготать зачли, а главарь ихний на руки поплевал да к студенту шагнул. Дескать, щас я тебе уши, молокосос, надеру, и вдругорядь слово матерное употребил. Студент от него попятился да ничтоже сумняшеся жестянку свою в огонь метнул. Громыхнуло, будто в грозу майскую. Фрол сказывал, как на Аптекарском шарахнуло. Тучи искр из разлетевшегося во все стороны костра поднялись, угли да головни горящие в небо, как при фейерверке, взметнулись да обратно на землю попадали. Главарь замертво где стоял, там и упал. Стоны, крики, вопли в один гомон смешались, а бабы, к ним приблудшие, дурными голосами еще пуще заверещали. Последующей картины Фрол уж не видал. Студент назад с великим поспешанием подался да с пустыря того со всех ног утек. Тока, когда на проспект Средний выскочил, зашагал не так шибко.

– Фрол сейчас где?

– Дык в карете, ваше высокоблагородие. Обожгло его малость, да башмаки, когда по выгону таскался, в навозе запачкал, но за квартирой едино наблюдает, не сумневайтесь, – предвосхитил вопрос судебного следователя агент. – Головня горящая по роже ему припечатала, хорошо, не по глазу, – пояснил он.

– Видать, мало науки на Аптекарском возле того сарая хлебанул, – бросил в сердцах Сергей. – Впрочем, благодарность ему, что хоть и раненый, а Лиховцева до квартиры сопроводил.

– У студента свет опять горит. Видать, происшествие то на него повлияло. Спать не может да про черный ход позабыл, парадной лестницей на квартиру возвернулся.

– Вот, возьми заживляющую мазь, да пусть сапоги от навоза оботрет, – отдал для Фрола медикаменты и прочитанную газету Сергей. – Надеюсь, опосля подобных приключений Лиховцев ночь дома проведет, а завтра решим, как в отношении его особы поступать будем.

– Дык, может, прямо щас заарестуем студента, и вся недолга, ваше высокоблагородие?

– По закону действовать надо, любезный Шнырь, но ежели вдруг какой сюрприз заметишь, приходи не колеблясь, – напутствовал филера Чаров и посмотрел на часы.

О том, чтобы снестись с Шуваловым и испросить его дозволения на арест Лиховцева, не могло быть и речи. «Через полчаса ударят полночь, и граф, надо думать, почивает. К тому же он не теряет надежды, что Лиховцев выведет на неизвестные связи Нечаева, хотя учитель Закона Божия в самообразование ударился и пока что о революции не помышляет. Однако студента арестовать следует немедля, здесь Шнырь прав, пока он новых бед натворить не успел», – размышлял о возможностях покушения на Марсовом поле судебный следователь, когда ноги сами привели его в переднюю, и он оказался возле филерской кареты.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Глава 25. И на старуху бывает проруха

Когда Казимир вернулся домой, Зося спросила из-за двери спальни: «Это ты, Казик?» и, получив утвердительный ответ, в переднюю выходить не стала. Собираясь ложиться, Глафира молилась в своей комнате и нос в коридор не казала, хотя позднее появление молодого барина не укрылось от ее вездесущих ушей.

«Чудно, однако ж. Польская потаскуха, слава богу, убралась, а Казичка опять где-то шлялся? И кто ж тогда наверху у них дверью стучал?» – недоумевала безнадежно влюбленная в молодого человека горничная и, тяжело вздохнув, загасила свечу.

Сбросив грязные, с прилипшим навозом башмаки, студент прошел к себе и, закрывшись на ключ, повалился в изнеможении на диван. Великая радость переполняла его. Он не тужил ни о гибели несчастных бродяг на Смоленском поле, ни о миновавшей его смертельной угрозе, ни о стоявшей против его окон карете. Главное, у него получилось!

«Соберу запал для второго снаряда, благо, взрывчатая смесь готова, да посплю немного», – определился с ближайшими планами Казимир, как тягучая усталость пригвоздила его к дивану, а веки налились свинцом. «Не спать, не спать!» – неимоверным усилием воли он заставил себя подняться и усесться за письменный стол. Заполнив серной кислотой стеклянную трубку, он запаял ее и, вставив в трубку большего диаметра, залил ее конец расплавленным сургучом. Оставалось заполнить пространство между стенками трубок смесью бертолетовой соли и сахара и получившийся сосуд опять наглухо запечатать сургучом. Как ему подсказал Кройц, для гарантированного взрыва следовало подготовить две такие трубки, расположенные перпендикулярно друг другу, а в центре каждой из них поместить груз, который надежно раздавил бы стекло той или иной трубки при ударе о поверхность под любым углом.

«Черт, бертолетова соль окончилась, а в аптеку уже не сунешься, полчаса до полуночи», – ругал себя Казимир, как вспомнил, что дома у Кройца оная субстанция точно имеется, притом ключ от инженеровой квартиры лежит у него в кармане.

«Не сочтите за труд, привезите мне завтра склянку с серной кислотой. Вам же до меня и десяти минут ходу много будет, – напомнил об их близком соседстве Кройц. – В кабинете на верхней полке в лабораторном шкапу найдете. Возле склянки с бертолетовой солью стоит, да и мешок кизельгура прихватите, что-то он скоро вышел, – вручая ключи, растерянно обронил инженер. – Длинный от парадной, а эти два – от квартиры и кабинета, – указал, какой ключ к чему, Кройц. – Ежели горничная дома окажется и любопытствовать станет, скажете, я приказал. И не дай вам бог столкнуться в парадной или на лестнице с моим соседом Зининым. А коли такое несчастие приключится, не сообщайте ему, что вы мой ассистент. Гениальный ум, но характер прескверный. С некоторых пор, а я полагаю, после знакомства с господином Нобелем, достопочтенный академик стал подозрителен до сумасшествия», – закончил с наставлениями Кройц.

Надев новые ботинки, купленные давеча матерью и стоявшие у дивана в его комнате, дабы Казичка не забыл их примерить, он накинул шинель и, сложив в мешок полусобранный снаряд, вышел через кухню на черную лестницу, оставив керосиновую лампу зажженной. Когда Чаров со Шнырем, оставив Фрола в карете, заявились к Лиховцевым, Казимир уже был на квартире Кройца.

– Что делать будем, ваше высокоблагородие? – возвращаясь к карете, поинтересовался Шнырь.