В себя парень пришел, подавившись спиртом: видя состояние товарища, летун сунул ему фляжку, к которой тот основательно и приложился, лишь на третьем глотке осознав, что льющаяся в глотку жидкость – отнюдь не вода. Продышавшись и утерев выступившие слезы, Алексей вдоволь напился воды, успокаивая пылающее горло, показал виновато отводящему взгляд Борисову кулак и понял, что отпустило. Можно жить дальше.
Несколько секунд въезжал в окружающую обстановку, осматриваясь и слушая торопливые объяснения Василия. Летун в отличие от него, наоборот, пребывал в эйфории от удачной посадки и спасения от, казалось, неминуемой смерти и тараторил без умолку. Обстановка в целом радовала: во-первых, они были среди своих, во-вторых, пленный и портфель не пострадали. Фон Грисенбек, правда, пока не очнулся, но особых опасений это у Лехи не вызывало: не так уж и сильно он башкой приложился, выживет, никуда не денется. «Шторьх», кстати, сгорел – то ли сам вспыхнул, недаром же бензином воняло, то ли немецкий пилот со злости полоснул по трофею из пулемета, – но сейчас самолетик жарко полыхал в трех десятках метров от лесной опушки. Даже жалко как-то, здорово он их выручил…
Правда, имелось еще и «в-третьих» – и это довольно сильно напрягало. В лесочке располагалась какая-то стрелковая часть, успевшая вчерашней ночью вырваться из окружения перед самым замыканием гитлеровцами очередного «колечка». Точнее, то, что от нее осталось после двухдневных боев и прорыва, – около полутора сотен бойцов, две «сорокапятки» с десятком снарядов и несколько прибившихся по дороге легких танков. Проблема крылась в том, что штаб в лице комбата, политрука и особиста уцелел в полном составе. И, со слов летуна, сейчас все трое прямо-таки жаждут с ними поговорить. И насчет трофейного самолета, и насчет бегства из немецкого тыла, и насчет пленного с его портфелем, и… вообще.
В принципе понятно, уж больно эффектно они им на голову свалились, причем в самом прямом смысле слова. На немецком самолете, с немецким майором в кабине, с немецким же оружием и ранцами. Глупо думать, что они с ходу поверят их рассказу, прямо скажем, весьма фантастическому, словно сошедшему со страниц приключенческого романа. И скакать от радости по поводу ценного пленного и секретных документов тоже вряд ли станут. Скорее тот же контрразведчик первым делом подумает, что все это – немецкая провокация с целью вброса нашим дезинформации. А они с летуном при таком раскладе – предатели и вражеские шпионы. Ведь на лбу у немца не написано, что он и на самом деле адъютант командующего группой армий «Север». В его личных документах-то наверняка указано, но опять же, как доказать, что это именно настоящие документы, а не фрицевская липа? Вот то-то и оно. Самое смешное, нет никакой гарантии, что они вообще поймут, что фон Лееб – не просто один из многих германских генералов, а весьма серьезная фигура, одна из ключевых для лета – осени сорок первого. И его порученец с целым портфелем неких бумаг – тоже весьма серьезный улов. Война-то всего неделю идет, откуда им такие подробности знать? В штабе-то разберутся, конечно, но до штаба еще добраться нужно и пленного живым довести. Даже не столько пленного, сколько портфель. Хотя, если поглядеть с другой стороны, они с Васькой, как ни крути, герои. И если все пройдет более-менее гладко, лучшего способа легализоваться в этом времени просто не найти.
А ведь если так подумать, документы из портфеля могут многое изменить. Нет, избежать блокады Северной столицы вряд ли удастся. Даже почти наверняка не получится, не тот расклад сил. Но вот существенно снизить количество жертв – вполне. Например, начать массовую эвакуацию. Особенно детей – поголовно и в приказном порядке. Может, не сейчас, чуть позже, но вывезти всех. Плюс – тоже бабуля рассказывала – огромное количество жертв блокады составляли беженцы из Ленинградской области, которых можно направить куда-нибудь к Вологде, а не в город. А сотни тысяч строителей Лужского оборонительного рубежа? Тоже отправить в тыл, придумав соответствующую легенду, мол, и там есть где оборону крепить.
Ну, и чисто военные мероприятия – минирование мест, удобных для размещения дальнобойной артиллерии, ведущей обстрелы Ленинграда. Минные ловушки на местах переправ и бродов, которых именно на юге области просто немерено. Остановить фрицев это не остановит, но задержит точно. А это и лишние потери у гитлеровцев, и дополнительное время на эвакуацию мирного населения. Если все так и будет, глядишь, и не придется его бабушке детишек истощенных по Дороге жизни вывозить, каждую минуту рискуя вместе с машиной под ладожский лед провалиться. И ноги не отморозит, когда полуторка все-таки провалится в пробитую немецкой авиабомбой полынью…
В этот момент рядом забухали солдатские ботинки, отрывая парня от размышлений, и около сидящих на земле товарищей остановился немолодой боец в вылинявшей красноармейской форме. Судя по «лысым» малиновым петлицам с черным кантом – рядовой, это даже Леха знал. Или как тут у них правильно говорить? Красноармеец? Да вроде так.
– Здравия желаю… – Красноармеец замялся, видимо, не зная, какое звание добавить. И вышел из положения с поистине крестьянской смекалкой, заменив все на свете звания объединяющим советских людей словом «товарищи». – Там это, вас, значится, товарищ майор срочно кличут. Комбат наш, стало быть. Просят проводить.
– Ну, ежели просят, тогда, конечно, – хмыкнул Степанов, незаметно подмигивая летуну. Поднимаясь на ноги, обратил внимание, что пулемета рядом нет, так что из оружия только «ТТ» в кобуре и штык на поясе. Интересно, «эмгэшку» у них специально отобрали, или он просто не помнит, где его оставил? Жалко, хороший пулемет, правда, боеприпасов всего одна неполная лента осталась, та самая, из которой он для Васькиного карабина патронов надергал. Кстати, интересно, куда летун его подевал? В самолете оставил? Ладно, на войне, как выяснилось, с Лехиными умениями оружие раздобыть – ни разу не проблема. Сейчас главное первую проверку пройти, а уж там разберемся.
Утвердившись в вертикальном положении, парень слегка покачнулся, схватившись за плечо Борисова, – принятый «на нервах» и на голодный желудок спирт неслабо ударил в голову. Блин, только этого не хватало! За такое могут и под трибунал отправить. Ну, летун, твою ж мать… И нефиг на меня виноватыми глазами зыркать, сам напоил, сам и отдувайся, если командование докопается! Скосил взгляд на бицепс – тут все в ажуре, скрывавший стремную татуировку бинт не сполз. Правда, сама повязка изгваздалась по полного изумления, теперь не сильно отличаясь цветом от несчастного «рябчика». Подхватив ранцы, товарищи потопали за провожатым.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});