class="p1">Все прекрасно знали, что жрецы забирают домой приготовленное для жертвоприношений мясо. Они сжигали самые священные органы на алтарях, но да, кормили свои семьи остальным. Восприняв эту правду, Эпикл, казалось, унизил и опорочил ее своим выбором слов. Ксантипп покачал головой, когда друг попытался заговорить снова. Тот неохотно уступил.
Пникс заполнился людьми. Ни один афинянин не мог спать или идти на работу в такой день. Фемистокл тоже был там, взъерошенный, как будто его только что вытащили из постели.
Аристид стоял на другой стороне, уже окруженный старшими архонтами совета ареопага и людьми его племени, пришедшими послушать отчет Мильтиада. Здесь все были равны, у каждого только один голос и не более. Богатые и бедные, строители, валяльщики и землевладельцы стояли плечом к плечу, каждый имел такое же право, как и любой другой, спорить по вопросам законности и морали.
– Утро выдалось оживленное, – заметил Эпикл. – Ты чувствуешь? Это бьющееся сердце города, Ксантипп. Интересно, ощущал ли Гиппий то же самое, когда вставал с постели? Сегодня утром мы – тиран Афин.
– Собрание не может быть тираном. В этом его назначение, – сухо ответил Ксантипп.
– Скажи это толпе, когда они начнут царапать имена на черепках. Мы должны, по крайней мере, обеспечить защиту от остракизма. Хотел бы ты провести десять лет вдали от города, вдали от Агаристы и детей?
– Здесь нет никакой толпы. Чтобы склонить стольких людей против одного человека, потребовалось бы нечто большее, чем прихоть или простая злоба! Такое трудно заслужить.
Оба посмотрели туда, где, словно в изнеможении склонив голову, сидел Мильтиад. Ему не дали возможности помыться или переодеться, перед тем как прийти на Пникс. Сын архонта достал откуда-то сверток и развернул на сиденье рядом с собой, чтобы показать несколько оливок, кусок черствого хлеба и пару серебристых рыбок не толще пальца. Исполненный сыновнего долга, Кимон передал завтрак отцу вместе с чашкой холодной воды. Ксантипп наблюдал за ним, чувствуя настроение толпы.
– Раньше он был неприкасаемым.
– Теперь уже нет, – горько улыбнулся Эпикл и пристально посмотрел на друга, заметив затаенный гнев. – С тобой все в порядке? Ты не в духе с самого утра.
Ксантипп нетерпеливо махнул рукой:
– Агариста… ей было… нехорошо. Мне пришлось оставить ее, чтобы прийти сюда. Ради вот этого человека.
Он впился в Мильтиада свирепым взглядом. Эпикл забеспокоился, отчасти потому, что Ксантипп вообще упомянул о жене. Обычно друг ничего не рассказывал о своей домашней жизни, которую считал чем-то другим, совершенно обособленным.
– Надеюсь, брат, она скоро поправится, – сказал Эпикл.
Ксантипп резко обернулся, ища хоть какой-нибудь намек на легкомыслие, но Эпикл был совершенно серьезен. Он кивнул и снова замолчал.
Эпистатом в этот день служил человек из филы Антиохиды – племени Аристида. Назначили его накануне на закате, и он только что занял свой пост. Это был высокий, чрезмерно худой мужчина лет тридцати с небольшим, с таким злобным выражением изможденного лица, как будто съел на завтрак что-то неудобоваримое.
Он поднялся на камень ораторов и обратился к собравшимся:
– Кто будет говорить?
Голос у него был тонкий и пронзительный – ни громыхания Фемистокла, ни жесткости Аристида, который мог заставить людей броситься выполнять его приказы. Ответа не последовало, поскольку все повернулись посмотреть, как отреагирует Мильтиад. Он заметно вздохнул, его массивные плечи приподнялись и упали, как у человека, признавшего поражение. Покряхтывая, он встал и оперся на посох, заканчивавшийся крестовиной под мышкой. Его сын Кимон стоял рядом, готовый поддержать отца, если тот споткнется или начнет падать.
– Я бы высказался первым, – произнес Мильтиад, запрокинув голову. – Если ты этого хочешь.
Ксантипп отметил, что за несколько месяцев разлуки его борода заметно отросла и растрепалась. Это все еще был тот самый человек, который сдерживал фланг на Марафоне. Человек, который едва не навлек беду на свой город.
– Я знаю тебя, – прошептал Ксантипп.
Эпикл, прищурившись, оглянулся на старого друга.
Еще двое мужчин вышли вперед, чтобы помочь Мильтиаду подняться по последним ступеням к трибуне. Толпа зашумела, а ветер вдруг донес далекие стенания женщин и плач детей.
Они собрались, чтобы узнать все, что можно, так же отчаянно нуждаясь в новостях, как и любой из голосующих мужчин. Молодые и старые, они заполонили все улицы вокруг и даже вскарабкались, темные, как муравьи, на скалистый холм Ареса, где обычно заседал совет ареопага. В этот день все архонты были на собрании. Ни у кого не хватило духа послать стражу, чтобы прогнать женщин. В тот год они все что-то потеряли вместе с Мильтиадом.
Заняв место, архонт поднял голову и глубоко вздохнул.
– Я Мильтиад из рода Филаидов, победитель при Марафоне. Я потомок Ахилла, который был внуком царя Эака, сына Зевса. Мой отец Кимон участвовал в Олимпийских играх в гонках на колесницах. В его честь я назвал сына, который достиг зрелости и присоединился к этому собранию афинян, чтобы сегодня встать рядом со мной. Я благодарю богов за свое возвращение и скорблю о тех, кто не вернулся.
Он снова вздохнул. Ксантипп увидел, как заблестели от слез его глаза, но заподозрил очередное представление. Те, что сзади, ничего не поймут. Вытрет ли архонт слезы, чтобы и они заметили его печаль?
– Я покинул Пирей с семьюдесятью триерами, – продолжил Мильтиад. – Мы направились на восток, намереваясь поохотиться на персидские корабли у побережья Ионии и вблизи островов. С самого начала всякий раз, когда мы причаливали и расспрашивали рыбаков, нам говорили, что их видели. Думаю, мы шли по их следу около месяца. У нас закончилась пресная вода, и пришлось остановиться на островах, которых я не знал. Там я услышал о восставших, объявивших войну Персии. Это были острова, некогда верные Афинам, но потом отвернувшиеся от нас.
Он подождал, пока по толпе пройдет волна беспокойства. Возможно, сам того не осознавая, Мильтиад слегка приподнял раненую ногу, чтобы облегчить дискомфорт. Это напомнило всем о его ране. Ксантипп наблюдал за ним с недоверием.
– Я следил за слухами и платил серебром капитанам торговых галер – пиратам и искателям приключений. Они сказали, что остров Парос сдался Персии, и поэтому я отправился туда, расширяя поиски врага. Наши бочки с водой снова иссякли, и мы умирали с голоду. И все же я продолжал идти вперед, и мои люди доверяли мне.
Он сделал паузу, чтобы глотнуть воды из чашки, которую держал его сын. Ксантипп стоял очень неподвижно, весь обратившись в слух.
– Мы нашли их на Паросе. Персы высадили там, может, сотню галер, может, двести – не знаю. Они лежали пустые, заброшенные, но на берегу