Читать интересную книгу Они и я - Джером Джером

Затем их бреют и причесывают; маникюрша занимается их ручками, и им срезают мозольки.

Когда туалет окончен, идут завтракать; их усаживают на стульчики, подают салфеточки; вкусное кушанье, полезное для них, кладется перед ними на тарелочки; питье наливается в стакан. Если им угодно играть — пожалуйте в детскую. Им только стоит сказать доброй нянюшке, в какую игру они хотят играть. Сейчас же приносятся игрушки. Им в руки дается ружьецо; из угла выкатывается лошадка; их ножки осторожно вставляются в стремена. Из ящика вынимается мячик и волан.

Или им вздумается подышать воздухом, как приказал мудрый доктор. Через пять минут готова колясочка; на них надеваются теплые шубки, под ноги ставится скамеечка; за спину кладется подушечка.

День кончен; всевозможные игры переиграны. Игрушки отобраны и спрятаны в шкаф.

Весь вкусный запас кушаний, дающих силу маленьким мужчинам и женщинам, съеден.

Их одевали, чтобы отправить на прогулку в парк, раздевали и снова одевали, чтобы повести их на чай к соседним мальчикам и девочкам; раздевали и опять одевали для вечера. Они читали книжки, посмотрели пьеску, видели красивые картины. Любезный длинноволосый господин играл для них на рояле. Они танцевали. Их ножки даже устали. Слуга отвез их домой. На них надевают ночные костюмчики. Свеча потушена, дверь детской тихонько затворяется.

Изредка какой-нибудь беспокойный человечек, наскучив в красивой детской, убегает за садовую калитку вдоль по длинной белой дороге; он хочет открыть Северный полюс, или, если ему это не удастся, так Южный, или истоки Нила, или просто ему хочется испытать ощущение, доставляемое бегством. Он собирается взобраться на горы на Луне, одним словом, сделать что-нибудь, отправиться куда-нибудь, лишь бы вырваться из рук няньки-цивилизации, избавиться от вечного хождения на помочах.

Или какая-нибудь неугомонная маленькая леди, любопытствуя, откуда берется весь народ, который проходит мимо детской, бежит себе да бежит, пока не добежит до большого города, где с изумлением увидит странных людей, изнемогающих под тяжестью труда. И мирная детская с ее игрушками, с хорошенькими платьицами уж никогда не будет для нее такою же, как прежде.

Но для девятнадцати двадцатых из всех обеспеченных людей мира за стенами детской неведомая земля. Ужасные вещи случаются там с маленькими мужчинами и женщинами, у которых нет хорошенькой детской, где бы они могли жить. Люди толкают и бросают их во все стороны, и если они не осторожны, наступают им на ноги. За дверями детской нет доброй, сильной няньки, которая вела бы ребенка за руку, ограждая его от всякой неприятной случайности. Тут каждому самому приходится стоять за себя. Часто при этом человеку приходится голодать и дрогнуть. Здесь уж каждый должен заботиться сам о себе; должен заработать обед прежде, чем съесть его; никогда не может быть уверен, что принесет ему будущая неделя.

Ужасные вещи происходят там: споры, вражда, соперничество; на каждом шагу опасности и неожиданности; люди появляются и исчезают; приходится бороться, стиснув зубы. Обеспеченные люди содрогаются.

Они опускают шторы своей детской.

У Робины была собачка. Она вела обычную жизнь комнатной собачки: спала в корзиночке на пуховой перинке, защищенная от сквозного ветра шелковой занавеской; молоко ей грели и подслащивали; зимой оставляли для нее удобное кресло перед камином; летом ставили ей стульчик на солнце; три раза в день кормили всякими деликатесами, даже блох обирали…

И несмотря на то, дважды в году приходилось прилагать особые заботы, чтобы она не пропадала на целые дни и ночи, отказавшись от всяких удобств и роскоши, предпочитая им долю увлечения и горя, приносимых жизнью на свободе. Два раза в году дул ветер, насыщенный ароматом вечной земной силы; и он шептал собачке о чудной земле, где самые острые камни кажутся мягче самых мягких подушек в неволе.

Одной зимней ночью произошел переполох. Бабетты нигде не оказывалось. Бабетта, Бабетта! — звала вся продрогшая Робина, но в ответ слышался только смех ветра, игравшего снежными хлопьями.

На следующее утро Бабетту на веревочке привела старушка из города, отстоявшего на четыре мили.

Бабетта была вся мокрая, грязная.

Старушка нашла ее у своей двери, дрожащую, несчастную, и, прочтя на ошейнике адрес, а может быть, отчасти надеясь на награду, решила доставить беглянку домой.

Робина была поражена и возмущена. Подумать только: Бабетта — эта изящная, избалованная Бабетта — вдруг вздумала ни с того ни с чего отправиться по грязи, в темноте, в город, словно какая бродяжка. Робина, для которой Бабетта была до сих пор идеалом собачки, отвернулась, чтобы скрыть слезы досады.

Старушка улыбнулась. Она рассказала нам, что у нее было одиннадцать человек детей. Нелегко их было вырастить, и несколько из них и выжили, и не все вышли удачны, но некоторые живут себе, слава Богу, хорошо…

Старушка простилась с нами, но, собираясь уходить, она, повинуясь как бы внутреннему движению, повернула к тому месту, где сидела Бабетта — комочек мокрой шерсти, пристыженная, но в несколько вызывающей позе, — нагнулась и приподняла собачку своими исхудалыми руками.

— Сама себе нажила беду, — проговорила старушка, — да что поделаешь, не совладала с собой.

Мелькнул розовый язычок Бабетты.

— Мы-то понимаем друг друга, — как будто сказала собачка. И они поцеловались.

Я думаю, что терраса будет моим любимым местопребыванием. И Этельберта также думает, что в солнечные дни ей будет приятно сидеть там. Оттуда, через просеку, которую я приказал прорубить, я могу видеть коттедж, до которого ровно миля от опушки леса. Молодой Бьют говорит мне, что именно такого места он искал. Большую часть времени ему, конечно, придется проводить в городе, но с пятницы до понедельника он любит жить в деревне. Может быть, я передам коттедж ему.

Мы можем также видеть трубы дома Сен-Леонара над деревьями. Дик говорит мне, что он решился сделаться сельским хозяином. Он считает, что ему выгодно будет, для начала, войти в долю с Сен-Леонаром. Но возможно, что благодаря неугомонному характеру последнего сельское хозяйство скоро надоест ему. У него в Канаде есть брат, делающий хорошие дела куплей и продажей разных вещей, и Сен-Леонар часто говорит о преимуществах жизни в колониях для человека, которому приходится растить большую семью.

Мне будет жаль потерять в нем соседа, хотя я и вижу некоторую пользу в том, если письма к Сен-Леонару придется адресовать в Манитобу.

И Вероника также думает, что терраса будет ее любимым местом отдохновения.

— Я боюсь, — говорит Вероника, — что, приключись что-нибудь с Робиной, вся вина падет на меня.

— Будет небольшое разнообразие, — утешал я ее, — до сих пор ты все свои вины сваливала на других.

— Ну а представь себе, что и я уже решила стать взрослой, — ответила она.