Читать интересную книгу Лето - Оскар Лутс

Утром обитатели Заболотья видят у себя на хуторе некое диковинное существо, некую личность, которой никто и нигде не встречал, но голос которой всем кажется удивительно знакомым. Таинственный пришелец просовывает голову в окно и спрашивает хозяйского сына Йоозепа. Тот в это время как раз одевается, в одной жилетке выбегает он в переднюю комнату и с изумлением глядит на чужака. Тоотс как будто бы и узнает этого человека, и не узнает; узнает – и в то же время не узнает.

– С добрым утром, молодой барин Йоозеп! – произносит пришелец. – Чего это вы так уставились да всматриваетесь в меня – я же тот самый Кристьян Либле, каким и вчера был, и испокон веку. Выйдите-ка на минутку, выйдите, есть дело до вас.

– Подумать только – Либле! – изумляется теперь вся семья. – Что за комедию ты разыгрываешь? Лицо бритое, голова как яйцо голая.

– Так я на барина больше смахиваю, – отвечает звонарь, исчезая за окном.

Управляющий имением быстро выходит во двор. В коленях он ощущает вдруг мелкую дрожь. Либле стоит во дворе у забора и крутит цигарку.

– Ну, молодой барин Тоотс, – начинает звонарь, – сбегал я вчера туда, как и обещал.

– Ну? – затаив дыхание, спрашивает Тоотс.

– Все правда! Все в точности так, как люди говорят.

– Чего ты мелешь! – заикаясь лепечет Тоотс. – Быть не может!

– Ей-богу, правда, не сойти мне с этого места. Мне и самому никак не хотелось верить, хоть кол на голове теши, но раз человек сам говорит и уверяет, тогда уж…

– Какой человек?

– Да Тээле.

При этих словах Тоотс чувствует, как сердце его твердеет – хоть режь им стекло. То, что он потерял Тээле – еще полбеды. Саое нелепое то, что хозяйская дочь с хутора Рая достанется Кийру.

– Да, таковы дела, дорогой друг, – продолжает Либле. – И башка у меня сейчас голая, как телячья морда, да и вообще все сделано так, как вчера условились.

При этом звонарь снимает шапку и отвешивает управляющему имением низкий поклон. Действительно, наголо обритая голова его напоминает брюкву и ни в чем теперь не уступает головам аптекаря и старого Кийра. Несмотря на все свои душевные терзания Тоотс не может сдержать улыбку.

– Я бы дал совсем ее снять, голову эту, – продолжает Либле, – ежели б знал, что это поможет. Но дела таковы, что и этим уже не поможешь. Ну да, молодой барин спросит, конечно, почему я вчера не пришел обо всем рассказать? Вчера…

– Отойдем подальше, – взглянув на окно горницы, говорит Тоотс, – там поговорим. Пойдем на выгон, к сараю, там никто нас не увидит и не услышит.

– Ну так вот, вчера… – рассказывает Либле, направляясь к выгону. – Вчера уходил это я оттуда – сердце так щемило, хотел было прямо сюда помчаться, а как до перекрестка добрался, тут дьявол меня и попутал. Ступай, говорит, старый осел, в кабак, да опрокинь для куражу пару шкаликов, не то еще заревешь по дороге. Ну, я туда-сюда, топтался долго у перекрестка, думал: «Ждет же тебя человек, хочет правду знать», – Да куда там! Подался все-таки под эту самую длинную крышу, дернул две-три чарки горькой – будь что будет! И сразу ушел. Обратите внимание, господин управляющий, – сразу же ушел. Да вот какое дело: откуда ни возьмись – арендатор и мастер с шерстобитни, цап меня за хвост! «Куда бежишь, Либле, за каким ветром гонишься, пойдем, садись-ка сюда, поговорим толком». Я им в ответ: «Ну вас к лешему с вашими толковыми разговорами, некогда мне со всякими пьяницами в кабаке лясы точить, у меня дела поважнее». А те опять: «Ишь ты, какой! Так скажи и нам, какие такие дела могут быть поважнее, чем с друзьями стакан пива выпить». А я им: «Ну и сидите себе, пейте свой стакан пива хоть до завтрашнего вечера, а я пойду велю себе усы сбрить и голову наголо остричь…» Бес его знает, зачем я им это сказал, но так и выпалил: голову наголо остричь. Сам не знаю, видно, зашумело в голове от тех стопок, что в спешке да на пустой желудок выпил. Такая у меня беда: уж ежели разойдусь, так мне и море по колено. Ну, как услышали это арендатор да чесальщик – оба уже сильно под сухой, бес их знает, кто их там вчера свел, – так арендатор сразу мне в ответ: «Слушай, Либле, коли дашь себе усы и голову обрить – ставлю корзину пива». – «А я – вторую!» – добавляет чесальщик. Ну, молодой барин Тоотс… две корзины пива как с неба валятся! Хм, что тут поделаешь! Думаю, думаю… обрить голову все равно придется… а тут тебе нежданно-негаданно две корзины пива… хм… «Ладно! Ставьте пиво, – говорю, – а я через полчаса вернусь». А сам думаю: не умрет же господин управляющий из-за этого одного дня. Будь это бог знает какая радостная весть, тогда бы еще… Успеет и завтра узнать, что собаке колбасу на шею повесили, а свинье седло на спину надели. Ну, я и давай бегом к мельникову ученику: «Снимай, – говорю, – с моей дурацкой головы всю шерсть, какая на ней ни есть». Тот бритву наточил… и через полчасика я фьюить – обратно в трактир! Там, конечно… «хо-хо-хо!» да «ха-ха-ха!» Там мы и прокуковали за двумя корзинами пива до поздней ночи.

Тоотс и звонарь усаживаются на пороге сарая, звонарь попыхивает цигаркой, выпуская в воздух мощные клубы дыма.

- Ну, а про Кийра, – спрашивает после короткого молчания Тоотс, – о том, что Кийр едет в Россию на управляющего учиться, ты тоже что-нибудь слышал?

– А как же, золотко мое! Сразу же после помолвки Жорж сложит свои пожитки и уедет. Уедет немедля. Ах да, и рекомендательные письма уже заготовлены.

– Что за рекомендательные письма?

– А вот когда вы в воскресенье к кистеру в гости ходили, вы же видали там молодую барышню, не то Эркья, не то Эрнья, не знаю уж, как ее там звать. Отец этой барышни или же ихний папаша – так у господ-то именуется – служит, говорят, где-то в России управляющим большого имения. Ну вот, эта самая барышня и дала Жоржу письмо к папаше, чтобы тот взял Жоржа к себе и сделал из него толкового земледельца или управляющего.

– Ах так, – задумчиво говорит Тоотс. – Значит, эти разговоры тоже правда.

– Правда, правда! Сущая правда!

– Ну да, за портного выходить негоже, так перекраивают его в опманы. Но, черт подери, какой из Кийра управляющий! Я-то знаю, как тяжело мне вначале пришлось, разве Кийр все это выдержит? Вообще непонятно, кто такой план придумал – ехать в Россию и учиться на управляющего?

– Я тоже не знаю. Хоть я теперь лысый и, значит, должен бы поумнеть, ведь говорят, все лысые – мудрецы, но этого никак не могу понять. Видно, кто-то башковитый придумал, еще умнее, чем я.

– Нет, – рассуждает Тоотс. – Умный такого совета не даст. Это был остолоп и остолопом останется, так и помрет остолопом. Ну ладно, а когда же помолвка?

– Вот этого Тээле и сама точно не знает, но думает – пожалуй, в будущее воскресенье.

– Гм… в будущее воскресенье. А что она сейчас делает, эта самая Тээле?

– Ничего. А чего ей делать невесте-то. Наверно, будет приданое готовить. Нет, она все же славная девушка, прямодушная, все, что думает, то и выложит откровенно. Всем хороша, только вот за такого обормота замуж идет… Ну, так вот я и говорю: «В лавке болтали такие удивительные вещи…» А она сразу же: «Какие удивительные вещи? Ах, о том, что я замуж выхожу? А что в этом удивительного? Все девушки стараются непременно выйти замуж». А я ей: «Ну да, это-то верно, тут ничего удивительного нет. Но женишок этот… в лавке говорили, будто…» А Тээле снова: «Женишок, ну… женишок как женишок. Не станешь же ты, Либле, моего жениха хулить?» – «Ну нет, говорю. Чего мне его хвалить или хулить, не мне с ним жить, барышня Тээле сама знает, чего он стоит, раз она Жоржу этому и сердце свое и хвост – ох, да что я говорю! – сердце и руку отдала». А она мне: «Ну вот, это другой разговор. А то некоторые тут норовят жениха моего охаять – мол, рыжий он… и портной… А другие и такое говорят, будто у рыжих всегда дурной нрав и все они страшные злюки. Но я знаю – у Жоржа золотое сердце. А портным он тоже не на всю жизнь останется: скоро сложит свои пожитки и поедет к папаше барышни Эркья или Эрнья ландвиртшафту обучаться». И все она с этакой усмешкой, а сама видать, радуется, словно невесть какое сокровище ей выпало. Вот и пойми этих женщин, особливо молодых. Нет, вообще-то она девушка толковая, богатая, образованная, любезная… да вот только…

Звонарь растерянно пожимает плечами и крутит себе еще одну здоровенную, как палка, цигарку.

– Ну да, – добавляет он под конец, – попробовал я еще повести разговор эдак сторонкой. В Паунвере, говорю, найдутся и готовые управляющие, а тут жди еще, когда из Кийра толк выйдет. А девушка тут же в ответ:

«У этих готовых управляющих далеко не такое доброе сердце!». Подумать только – далеко не такое доброе сердце! Тоже – нашла себе золотой самородок! Ну да, «ради сердца золотого можно годик подождать…»

– М-м, – бормочет Тоотс, – золотое сердце… А в воскресенье у кистера об этом сердце были совсем другого мнения. Но все равно! Безразлично! Если эта кантсе[5] история так обстоит, значит, так и должно быть. Ну и черт с ними, ну их к дьяволу со всеми их золотыми сердцами!