Читать интересную книгу Новый Мир ( № 12 2010) - Новый Мир Новый Мир

Он убрал руку с моего лба и по старой своей привычке почесал себе за ухом.

— Навредишь ли ты им, если завтра сделаешь вид, будто раскаялась, если принесешь мраморным болванам жертвы и потопчешь забавную игрушку своего гостя? Смотри, им осталось не более трех дней пути до цели. Даже если завтра полетит приказ в Сиараман, тамошнему наместнику придется потратить немало времени, чтобы во все концы выслать ищеек. Вспомни, это же огромный край. “Где-то в предгорьях”, — передразнил он. — Там можно лунами искать, годами. А за три дня? Вероятность такая есть, но не более, чем если, скажем, государь захочет уйти с трона, дабы у себя на огороде капусту выращивать. Или, к примеру, чем если дурочка Миумах тайком стихи об устроении мира сочиняет.

Наставник поднялся на ноги, расправил члены и, встав у противоположной стены, оперся на нее спиной. Странное дело, лунные лучи почти не достигали этой стены, но фигура его светилась так, будто он стоял прямо напротив окошка.

— Я понимаю, — помолчав, усмехнулся он, — ты думаешь о всяких дорожных превратностях. Бывают превратности, нам ли с тобой не знать? Но гляди, у них лошадь, у них четыре полных бурдюка с водой и еще один с вином. У них хорошая еда, не портящаяся — вяленое мясо да лепешки. Они пойдут по степи — значит, никому не попадутся на глаза. Тамошние племена в такую жару отгоняют скот к северу. Да, воды они могут не найти. Значит, где-то примерно через седмицу конь падет и далее они пойдут пешком. К тому времени у них останется два бурдюка. Если беречь воду в пределах разумного, этого вполне хватит. Ничего, потащат на себе. Ты недооцениваешь их силу. Просто потому, что почти все время видела Алана израненным, беззащитным. На самом деле он довольно крепкий мужчина. Мальчик тоже очень неплохо развит для своих лет. Ты подумай, прежде чем встретиться с тобой, они не менее года странствовали по землям Высокого Дома. Думаешь, тогда им не приходилось страдать от жары, от жажды, от голода? Не приходилось таскать тяжестей, избегать хищников, ядовитых гадов и опасных людей? К тому же ты послала с ними Гхири, а он умен. Он лучше человека чует близость воды, он быстрее заметит ядовитую змею и загрызет ее. Да, я понимаю, несмотря на все предосторожности, могла случиться беда. Но в этом случае оба уже погибли, давай смотреть правде в лицо. Ты не вернешь их никакими своими подвигами. Однако это маловероятно. Скорее всего, они прекрасно доберутся до своего укрытия, вызовут с неба лодку и улетят из наших земель.

Слова скреблись у меня в горле, просились на язык, и я с трудом сдерживала себя. Только бы не разорвать эту хрупкую связь между нами!

А он, похоже, и не нуждался в моих ответах. Он говорил сам — негромко, спокойно и уверенно.

— Теперь посмотри, что будет, если ты найдешь в себе мужество преклонить колени, изобразить покорность. Крайне сомнительно, что этим ты навредишь своим... Зато вернешься в Огхойю и продолжишь свое дело — помогать людям. То, в чем мы с тобой и видим смысл нашей жизни. Ты будешь лечить больных, будешь принимать роды, будешь спасать попавших в беду — как старика Иггуси, как вдову Таурмай, как ту девочку из Хайомийи... А когда ума твоего, целебных трав и книг будет недостаточно — тогда ты будешь брать меч, крайнее наше средство. Подумай, скольким ты еще способна помочь. Тебе пять дюжин, но ты еще крепка, у тебя нет ни одной серьезной болезни, ты протянешь долго — дюжину, две... Если же завтра ты сгоришь на костре — кто поможет всем этим людям? К кому они пойдут? Кто их утешит, кто вылечит, кто отдаст им частичку своего сердца? Мы ведь с тобой давно поняли: нельзя жить для себя. Нужно жить для них — слабых людей в безжалостном мире. Этот мир холоден и мертв, и кто его согреет, кроме нас? Да, мы умрем, и от нас не останется ничего. Нижние Поля — утешение для простых сердец. А мы знаем, что с последним вздохом нас не станет — ни в этом мире, ни в каком другом. Лишь пустота и чернота, которых мы уже и не заметим. Но после нас будут другие, такие же, как мы. Ты ведь не единственная моя ученица, и мой наставник Аалагу-тхе был не единственным учеником слепого Гал-Меная... Мы — искорки в жизненной ночи, звездные птицы. Нас мало, но пока мы есть, мир не окончательно утонул во тьме. Не гаси же свою звезду, Саумари!

Он замолчал, и я молчала, глядя в его карие — даже в лунном свете было видно, что карие! — глаза. И понимала я, что наставник ждет ответа. Был у меня ответ, но слишком уж печальный. С трудом я произнесла:

— Наставник, где ты? Если ты жив, то как пришел сюда, сквозь каменные стены? Ты сам всегда учил меня, что нет никакой магии, что волхвы — искусные обманщики, мастера морочить людей. Но тут мертвый камень, его не заморочишь. Выходит, ты лгал мне? А если мертв — откуда пришел ты? Если есть мир теней, Нижними ли Полями или как-то иначе называемый, — значит, ты опять мне лгал. Ты сейчас говорил, что с последним вздохом не остается от нас ничего. И вот ты здесь. Кто же ты? Молчишь? А я знаю. Ты — это я, это память, живущая в моем сознании. Сон придал памяти твою фигуру. Но ты ничего не можешь мне сказать такого, что я сама не сказала бы себе. А уж с собой я как-нибудь разберусь.

И когда он, кивнув седеющей головой, медленно погас, теряя очертания, когда ничего уже не светилось на темной стене, я разрешила себе плакать. Да вот беда — не осталось у меня слез.

 

 

Глава двенадцатая

 

Южный ветер махди уж скоро кончится, настанут осенние луны, посыплются с посеревшего неба холодные дожди. Но пока стоит жара, такая, что камни от нее трескаются. Не обмотав голову платком, в полдень и выходить на улицу опасно — глядишь, и ударит солнце горячим кулаком...

Платка мне, конечно, никакого не дали. Так и повезли в телеге, запряженной тремя черными козлами. Локти за спину завели, обмотали колючей веревкой, и ныли вывернутые вчера суставы. Ничего, утешил меня помощник палача, плюгавенький мужичонка в черной набедренной повязке. На костре-то все одно больнее будет.

Редко приходилось бывать мне в государевой столице. По правде говоря, всего два раза, и оба — с наставником Гирханом. Первый-то раз сумела я погулять, осмотреть все, а второй — таились мы, под чужими личинами прятались. Целую седмицу сидели в доме старой Ориглами, ждали корабля подходящего... И вот сейчас вновь ехала я по этим широченным улицам, мощенным гранитными плитами. В огромных мраморных вазонах, локтя четыре в поперечнике, росли южные деревья миамгу, синеватые их листья чуть слышно звенели под легким ветерком.

Народу собралось — черным-черно. В лучшее вырядились, малых детей на руки взяли. Еще бы, не каждый год бывает казнь великой мятежницы, что океан крови выплеснула от полудня до полуночи, от восхода и до заката. Может, и не случится боле в жизни такого удовольствия. Зато будет что детям да внукам рассказать.

Воины в сверкающих на солнце доспехах (как они в них не изжарились?) древками копий разгоняли толпу. Лупили нещадно, и правильно делали — иначе бы телега до рыночной площади только к вечеру и добралась. От Вороньей Башни до нее путь неблизкий.

Сидела я на охапке соломы и сама не понимала, страшно мне или нет.

С одной стороны глянуть — страшно до одури. И мука меня ждет безумная, и пожить-то, оказывается, еще хочется. Неужели вот настанет сегодня закат, а меня боле не будет? Ни здесь, ни где еще? Звездные птицы на небо вылетят — и чужие глаза их увидят, не мои? Луна встанет над острыми городскими крышами и на кого угодно ее свет прольется, только не на меня?

С другой стороны, успокаивала я себя, это все равно бы случилось. Раньше ли, позже, а не отвертишься. И может, лучше уж так, чем совсем дряхлой, немощной, когда и ум твой тебя покинет, и тело взбунтуется, и будешь ты в теле своем сидеть точно в крысиной яме. А главное, не без пользы умираю, от них, от родных моих, беду отвожу. А что ни капли моей крови нет в их жилах — так что с того? Говорил наставник, что все люди едины по природе своей, стало быть, все от общего корня пошли...

С третьей стороны, коли я тут сижу, рассуждаю, стороны между собой сравниваю, значит, не совсем ушла душа в пятки, не выел ее страх дочиста.

А если с четвертой глянуть...

— Вылезай, ведьма! — послышался приказ, и я зашевелилась. Легко сказать вылезай, а коли руки связаны, коли о борт нечем опереться?

Вот и приехали. Главная рыночная площадь. Где-то вдали прилавки, ряды торговые, лавочки — только сейчас не разглядишь их за морем человеческих лиц. Тут, наверное, надо великую дюжину на саму себя помножить, чтобы всех счесть.

А впереди — за ночь сколоченный помост. Не поскупился государь на древесину. Хорошие доски, свежие, смола еще не всюду просохла...