— Не знаю никакого плато, — ответил я.
— Хотите покажу на карте?
Я спросил заинтересованно:
— А насколько ваши карты точны?
— Увы, — сказал он, — они ничего не имеют общего с… народными.
— А-а-а, — сказал я разочарованно. — В общем, мы спешим навстречу Мунтвигу, как и он спешит поскорее захапать побольше. У нас одни слезы, а не армия, но и Мунтвиг выслал далеко вперед только легкую конницу, что весьма уязвима без смычки с другими родами войск. Что у нас получится, только Всевышний знает. Так что нам будет совсем не до научно обоснованного, хоть и не оправданного будущей моралью грабежа древних могил, если вы это имеете в виду. Пусть они даже и принадлежат к чуждым нам культам.
Я перекрестился, глядя на него требовательно, однако он только наклонил голову, вроде бы из почтения перед Творцом, но креститься не стал.
— Как жена и Берхт? — спросил я.
Он кивнул:
— Спасибо, они в порядке. Я ценю, что вы поинтересовались о них в самом конце. Если я правильно понял ваш вопрос в такой постановке, то семейная жизнь весьма привлекательна, но не настолько, какой казалась, когда я встречался с сестрой королевы тайком, всякий раз рискуя жизнью. Так что все хорошо, жена и ее сын счастливы, а я… могу продолжать заниматься еще и своими исследованиями.
— Вдобавок к семейному счастью?
— Да, ваше высочество. Иначе оно не выглядело бы счастьем. Так мне позволено будет ехать с войском? Я постараюсь затеряться в арьергарде, чтобы не докучать вам и вообще не попадаться на глаза.
— Да-да, — сказал я, — мудрое решение. Ослы и ученые в середину!.. Прекрасная команда, не правда ли?.. Вы будете лететь с нами или вам нужно подобрать коня? Желательно, такого же интеллигентного?
— Ваше высочество, — воскликнул он обрадованно, — вы читаете мои мысли! Увы, лететь не смогу, даже одноразовое применение магии требует огромного ее расхода. Если не по мелочам, конечно… Хорошо бы, конечно, коня. У ваших людей почти сотня заводных.
— Хорошо, — проворчал я. — Эй, Алан! Найди коня сэру Хреймдару!
— Я не сэр, — сообщил Хреймдар.
— Тогда будете хворост таскать, — сказал я, — рыбу чистить и коней поить.
Он проворчал задумчиво:
— Да, что-то в этом сэрстве есть… С другой стороны, лучше хворост таскать и рыбу чистить, чем подставлять голову под чужие мечи или когти огров.
Глава 10
С утра в низинах лиловатый туман, даже солнце смотрит сперва сквозь него, странно огромное и красное, но пока поднимаемся, седлаем коней, короткое утро незаметно переходит в день.
Сегодня едва выехали, Норберт насторожился, начал ерзать в седле. Я быстро проследил за его взглядом, высоко в небе в нашу сторону двигается большая стая птиц, за нею еще одна, побольше, но не это встревожило, как понимаю, чуткого командира полевой разведки.
Еще несколько стай несется ниже, а над самой землей их вообще масса: куропатки да перепелки, им никогда высоко не взлететь, как и толстозадым дрофам, что идут тяжело, как перегруженные медом шмели.
Алан за нашими спинами сказал с удовлетворением и даже как-то игриво:
— А кто это их там гонит, а?
— Типун тебе на язык, — сказал я.
Он спросил обиженно:
— Разве не должна нас охватывать радость при виде приближающегося неприятеля?
— Меня охватит радость, — сказал я, — когда сюда подойдет хотя бы двадцатитысячная армия Шварцкопфа.
Норберт заметил осторожно:
— Мне кажется, еще раньше должны подойти из Турнедо войска барона Максимилиана фон Брандесгерта. Я видел его пехоту нового образца и, скажу честно, впечатлен. Благородный человек взялся за командование простолюдинами — это не столько рыцарский поступок, как христианский, исполненный глубокого смирения.
Алан важно кивнул, я нахмурился и ответил чуточку резко:
— Он уже не барон, а граф, это первое. Второе — он непревзойденный мастер тактики и умелого перестроения войск. Меня мало впечатляют герои, что в одиночку бросаются на стотысячное войско и красиво погибают в первые же мгновения без всякой пользы для моего высочества или хотя бы для Отечества и демократии. Меня впечатляет то, что пехота Макса выдерживала все удары рыцарской конницы, а потом переходила в наступление!
Норберт проговорил смущенно:
— Ну, как бы… я это и хотел сказать… только у меня получилось не так… Ваше высочество, мне кажется, надо бы пойти неприятелю навстречу. К вечеру он обязательно расположится на ночлег…
— А так как опасности пока не чувствует, — поддержал Алан, — то обоснуется свободно. Даже часовых если и поставит, то просто по привычке.
Норберт отдал приказ двигаться навстречу со всей скрытностью, использовать овраги, ложбины, прятаться за лесами и рощами.
Птиц становилось все больше, а затем показались бегущие нам навстречу стада оленей, косуль, дикий свиней.
Алан сказал сожалеюще:
— Эх, сколько дичи… Но рука не поднимется бить.
— Почему?
— Беглецы, — ответил он. — Им помогать надо. Беженцы, как-никак.
— Дай им травки, — издевательски сказал один из воинов, однако и сам удержал руку с копьем, пока на расстоянии броска пробегало целое стадо обезумевших от страха оленей.
Через пару часов мы рассмотрели темную массу, что медленно двигается в нашу сторону. Я сосредоточился, в голове зазвенело, а перед глазами задвигались увеличенные ветви кустов. Долго всматривался, но везде только кони, стиснутые так плотно, словно двигается одно тысячеголовое чудище.
— Кони, — сказал я с недоумением. — Огромный табун…
— Значит, — откликнулся Норберт, — табунщики сзади. Молодец Мунтвиг!.. Запасных коней вперед, в обозе катапульты и стенобитные машины, справа и слева везут продовольствие войску… Все рассчитано точно.
— Точно табун? — спросил Алан с надеждой. — Тогда мы лишим Мунтвига такого сокровища. Они остановятся на привал скоро, вот увидите!.. Двигаются ночью, чтоб жара не докучала, днем спят, а кони пасутся до вечера, как заведено. Вы, главное, разузнайте насчет стражи!
— Я разузнаю, — вызвался один из воинов.
— Пусть идет, — сказал Норберт. — От него ни один муравей вон в том дальнем лесу отсюда не укроется!
— Только не попадись, — сказал я добровольцу.
Он благодарно улыбнулся, соскользнул с коня и, пригнувшись за кустами, неслышно исчез.
Мы ждали, затаившись там же в лесу, наконец он появился и прошептал так тихо, словно противник уже в паре шагов:
— Табун в самом деле хорош, кони отборные, их около трех тысяч.
— А охрана?
— Охраны нет, — сказал он счастливо, — только табунщики, они же и охрана.
— Сколько?
— Пятьдесят человек. А зачем им больше? С табуном управятся, а впереди, как они знают, на сотню миль нет противника.
Я сказал властно:
— Всем затаиться и ждать.
Время течет медленно, земля уже подрагивает от тяжелого топота двенадцати тысяч копыт, хорошо хоть не подков, вообще бы все тряслось, но пыли почти нет, кони двигаются по высокой траве, уже предвкушают, как и попасутся, и поваляются в ней…
Норберт прошептал Алану, чтобы тот взял свой отряд и, обойдя табун, спрятался на той стороне. Его люди исчезли вслед за командиром так же неслышно, словно не воины, а призраки.
Табун тем временем остановился перед широким ручьем. Кони сперва пили с жадностью, но некоторые сразу разбрелись в поисках самой сочной травы, явно не голодные, отдельные весельчаки сразу брыкнулись на спины и весело катаются, приминая траву, то ли нежатся, то ли сгоняют оводов.
Мы наблюдали, как табунщики покидают седла, коней стреножили и отвели в тень, а сами там же на опушке быстро разложили костер, из мешков появилось мясо, хлебные лепешки, из седельных сумок принесли бурдюки с вином.
Даже я ощутил запах жареного мяса, а табунщики, тихо переговариваясь, обедали сперва сыром и хлебом, а когда мясо на прутьях прожарилось, быстро разобрали и пожирали с довольным чмоканьем: мясо — еда мужчин, а не всякий там сыр, как же он надоел…
Мы терпеливо наблюдали, как они насыщаются сперва быстро и жадно, потом уже сыто и лениво, отсапываясь и поглаживая вздувшиеся животы.
Наши все шептали мне и Норберту, что пора напасть, я молчал, не снисходя до общения, Норберт порыкивал, а самым нетерпеливым подносил молча под нос огромный кулак.
У табунщиков после обильной трапезы по рукам пошел бурдюк с вином, затем второй, народу много, и хотя все схоронились в тени от солнца, но воздух прогрелся так, что и в кустах, как нам известно по себе, жарко.
Я видел, как то один, то другой обрывает вялый разговор, голова падает на грудь, и слышится мерный спокойный храп.
Норберт, как самый опытный в подобных набегах, заставил нас прождать еще около четверти часа, пока табунщики не разомлели совсем, наконец сказал тихонько: