приехали к своему другу Владимиру просить денег, потому как в столице вас видеть больше не желали. Думали отправиться в Европу, Париж, возможно? Владимир Александрович вам отказал, за что вы ему и отплатили – обокрали его, кстати, аплодирую вашим глубоким познаниям в алхимии, взяли самые дорогие ингредиенты. Не побрезговали даже залезть в лабораторию к Иванову. Но потом дом заснул.
– Зачем мне было убивать собственного камердинера?! – Долгорукий уже побагровел от гнева.
– Не знаю, – пожал плечами Андрей. – Не договорились о сумме? Или, подождите… Дайте угадаю, Илья начал вас шантажировать?
– Вы просто набитый идиот, – резюмировал Долгорукий.
– Я бы на вашем месте тоже не признался. – Андрей встал. – Если больше ничего не хотите мне рассказать, ваше сиятельство, думаю, мы закончили.
Андрей вернулся в библиотеку. Он поймал себя на мысли, что, пока дело касалось давно минувших дней, злополучного Рождества двадцатилетней давности, он не воспринимал происходящее всерьез. Даже смерть Михаила казалась странной, но скорее напоминавшей сон, выдумку. Но смерть Ильи все изменила.
В библиотеке, однако, его ждал сюрприз в виде знакомой фигуры, склонившейся над раскрытым «Магическим вестником».
– Нашел что-то интересное?
Баум вскинул голову и улыбнулся, неторопливо отстранился от стола.
– Живые артефакты – ужасно интересно, не находишь?
– Нахожу. – Все это Андрею страшно не нравилось. Филипп хоть и выглядел со всех сторон хорошим, да только было в нем что-то, что прямо кричало об опасности.
– Что ж, я чрезвычайно рад, что ты согласен. – Баум вновь улыбнулся, но вышло неестественно. – Обязательно расскажи, если найдешь что-то любопытное.
С этими словами Баум уже двинулся к двери, но Андрей его остановил.
– Филипп, насчет того юноши со второго этажа…
Баум остановился и обернулся с выражением вежливой заинтересованности.
– Да-да?
– Ты сказал, что дворецкий не знает, кто он. Но я только что встретил в коридоре Остина – и он сказал, что назвал тебе его имя.
Филипп моргнул, но вежливая улыбка осталась на месте, как приклеенная.
– Ты что-то путаешь.
– Разве?
– Конечно, я сказал еще тогда, что это подмастерье графа Владимира Адлерберга – Михаил Плотников.
Андрей даже опешил. Он совершенно точно помнил, что Филипп этого не говорил.
– Я точно помню, что ты развел руками и сказал, что дворецкий ничего полезного не сообщил.
Филипп нахмурился, во взгляде его мелькнуло беспокойство.
– Андрей, ты уверен, что тебе не стоит отдохнуть? Ну посуди сам, разве я мог сказать такое? Парнишка постоянно бывал в поместье Адлерберга, как прислуга могла его не знать?
Андрей заколебался. Может, он и правда уже сходит с ума с этим домом? С самого начала поездки все здесь не слава богу. Маг тряхнул головой. Нет, если он начнет сомневаться в себе, то чему тогда верить?
– Нет, подожди…
– Это ты подожди, – перебил Филипп, скрещивая руки на груди. – Может, дело вовсе не в Михаиле? Кажется, я понял. Я с самого начала чувствовал, что ты относишься ко мне с подозрением. Это все из-за моего происхождения, верно? Ты никак не можешь смириться с тем, что я выбился в люди.
– Да при чем здесь это…
– О-о-о, я все понял, Андрей! Ты как в магкорпусе был спесивым дураком, так им и остался.
– В магкорпусе? – Андрей почувствовал, как теряет почву под ногами. Как они вообще перешли к магкорпусу?
– А ты не помнишь? – Филипп прищурился. – Ну же, вспоминай! Ты со своими дружками и мальчик на пару лет младше, который не мог позволить себе дорогие игрушки, гостинцы. Как вы делали из моей постели болото, как разливали на китель чернила, полагая, что это крайне удачная шутка. А как вы меня называли, помнишь?
– Жердя, – тихо отозвался Андрей. Он и правда вспомнил. Маг не помнил, почему козлом отпущения был выбран именно этот мальчишка, но в двенадцать почему-то все это казалось до крайности забавным. Тощий, щупленький даже, с темными кругами под глазами, потерянный весь. Идеальная жертва. Андрей в жизни бы никогда не подумал, что тот мальчишка и есть Филипп Баум.
– Потому что я был худой, как палка, а знаешь почему? Потому что из-за вас меня лишали то обеда, то ужина. – Он сжал кулак у солнечного сплетения. – Знаешь, что я испытывал постоянно? Днем и ночью, на уроках и плацу. Голод. Жуткий, сосущий голод.
– Филипп, ради бога, прости, я не знал, что это ты…
– Не знал! А какая разница? Вы выбрали себе удачную жертву. И что теперь? Не можешь смириться с тем, что Надя выбрала не тебя? – Филипп резко расчертил ладонью воздух. – Пора взрослеть, Андрей. – Баум помолчал некоторое время, переводя дух. Андрей так и не нашел, что ему ответить, и Филипп снова развернулся к выходу. – Все, извини, мне некогда больше предаваться ностальгии. – И вышел, оставив Андрея в одиночестве и полной растерянности. Мысли путались. Магкорпус, Михаил, Филипп, Надя…
Андрей с размаху ударил кулаком об стол.
Для описи всех найденных предметов Надя вместе с портфелем устроилась в курительной комнате позади одной из гостиных. Здесь за дверью можно было отгородиться от чужих взглядов, которые постоянно ждали от нее чего-то. Каких-то слов, каких-то важных решений.
Надя отложила карандаш, прикрыла глаза и потерла виски. Они здесь всего два дня, а кажется – целую вечность. Надя снова и снова прокручивала в голове события этих дней, начиная с поезда. Какая страшная и глупая случайность!
А случайность ли?
Надя решительно встала. Что было бы, если бы они доехали до станции? Существовало ли вообще Догадцево? Нет, так можно бог знает до чего дойти. Все полицейское управление знало об этом деле, начальник лично передал ей распоряжение. Деревня значилась на карте.
В отличие от дядиного поместья.
Дядя Владимир. Надя попыталась вызвать в памяти образ брата матери: дядя никогда не ругал ее и не наказывал, поощрял неестественную тягу маленькой Наденьки к алхимии или магии, с увлечением рассказывал про диковинные растения в своей оранжерее.
Но как странно – чем больше Надя пыталась вспомнить о том моменте, когда она в последний раз видела дядю, тем мутнее, расплывчатее становились воспоминания. Она задумчиво коснулась пальцем шрама над губой. Ссора между матерью и дядей… Помнит ли она ее – или это ложная память благодаря более поздним рассказам матери?
Впрочем, ничего удивительного: после того Рождества последовал развод родителей, отец, ее обожаемый papa, уехал, и теперь Надя видела его до обидного редко, лишь по большим праздникам, и несколько раз в год получала письма. Ссора мамы и дяди отошла на второй план.
Перед глазами всплыл образ Овального зала, а следом за ним лицо юноши. Бледное, испуганное.