Читать интересную книгу Сорок третий - Иван Науменко

Толстый немец с полицаем сломя голову кидаются на Хлуды, только подошвы мелькают в воздухе. Куда, голубчики? Остановитесь на минутку, прислушайтесь! Может, и бежать не стоит...

Под Хлудами, возле Горохович, тем временем уже гремит. Партизаны пошли в наступление на железнодорожную охрану. Слаженно начали концерт.

Из вагона, лежащего под откосом, появляется вдруг немец. Стоит на карачках, потом медленно встает, отряхивает мундир. Даже седловатую шапку не потерял. В такого и стрелять неловко. Кто-то выпускает, однако, короткую очередь из пулемета.

На участке железной дороги, выделенном Домачевской бригаде, гомон, суета, как на ярмарке. Группа сельчан перемешалась с партизанами. За рельс, как муравьи за майского жука, хватаются сразу двадцать человек. Волокут скопом под откос, бросают, принимаются за следующий.

Коней сельчане пригнали с постромками. Даже крючьев наковали. Цепляют рельс, как борону, тащат несколько метров, топят в болоте. Чтоб сам черт днем с огнем не нашел.

Тут, на железной дороге, как когда-то на лесозаготовках: одни пилят, другие трелюют, третьи возят на склад.

Мужики даже шпалы с насыпи выдирают. Новые спихивают под откос, старые складывают в штабеля, тут же поджигают. Огромные дымные костры пылают вдоль железной дороги.

— Иван! — кричит неповоротливый, наверно, год небритый дядька. Костыли не разбрасывай, в кузницу заберем. На зубья.

— Будет тебе зубьев. Немцы и твои повыбивают.

— Голому разбой не страшен.

— Если б насыпь разровнять, так еще лучше. Не узнал бы, что была здесь железная дорога.

— Если б еще забороновать да гречку посеять. А что ты думаешь, росла б на песке.

— Без рельсов и так не поедет. Аминь.

— Подожди, немцы этого так не оставят. Слыханное ли дело — железную дорогу уничтожить.

— Пнем о сову, совой о пень — все равно. Жгут виновного и невиновного.

В огромной гомонливой толпе никто особенно не командует, не приказывает. Есть другая сила, что соединила воедино пестрое, разноголосое сборище. По железной дороге ездят немцы, они несут смерть. Так пропади она пропадом, эта дорога. Надо ее уничтожить.

Горбылевцы гайки не развинчивают, рвут рельсы толом. Так быстрей. Гремят взрывы на железной дороге. Это, может, и хорошо. Немцы не полезут сюда. Действительно, полезть они не могут. Возле Хлудов, Горохович железной дороги уже нет. В первую очередь ее рвали там. Бронепоезд сюда не пройдет. Бронепоезда по воздуху не летают.

Батьковичский отряд на дороге весь вместе с командиром Якубовским. Объявили перекур. Евтушик, лежа на животе, цыркая слюной, рассказывает:

— На моей памяти тут насыпь делали. В ту войну. Украинцев нагнали, бобруйчан. Железная дорога — это хорошо, но, с другой стороны, и вредна она. Уга, какие тут были леса! Дубы стояли как башни. Два человека руками не обхватят. У литвиновского пана Горвата кишка стала тонка или, может, что носом почуял. Приехал из Варшавы, продает лес. Купцов слетелось, как мух на падаль. Братья Равиковичи, помню, дубы валили. Одного звали Лейба, другого — Хаим. Заплатят мужику трояк, а тому что — таскает кряжи на станцию, в Хлуды. Кары — сани такие специальные — делали, по шесть коней запрягали. За два года лес как корова языком слизала.

Тракторист Максимук, который лежал рядом с Евтушиком, добавил:

— После революции фактически никакой власти не было. Тогда много лесу пропало. Года три волокли из лесу, кто только не ленился. Изгороди ставили из дубовых кольев.

Из-за гребня далеких сосняков неожиданно, как ворюга, вынырнул немецкий самолет. Летел низко, над самой дорогой. Хорошо были видны кресты с белыми разводами на крыльях и на корпусе. Начался крик, вопли, суета. Партизан, сельчан с насыпи как ветром сдуло. Вмиг будто вымерло все вокруг. Только три коня стояли на месте, пугливо стригли ушами. Но вот кто-то стеганул их кнутом, кони побежали, помчались.

Самолет развернулся над другим краем леса, полетел вдоль насыпи, стрекоча из пулемета. В ответ — лежа грудью на откосе насыпи, на спине, партизаны палили из винтовок. Летчик, видно, почувствовал опасность. Самолет исчез за лесом и больше не появляется.

Убитых не было, ранен парень с длинной шеей из Хлудов. Разорвав рукав сорочки, медсестра Соня из Горбылевского отряда перевязывала ему плечо.

Больше недели шло разрушение. Была железная дорога — и нет ее. Мужики из ближайших деревень возят шпалы на дрова.

Восстанавливать дорогу немцы как будто не собираются. Смирились. Что-то это да значит...

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

I

К началу лета сорок третьего года на приднепровско-припятском Полесье и в прилегающих к нему районах произошло почти полное территориальное размежевание партизанских и оккупационных сил. Оккупационная власть с помощью вооруженных гарнизонов сохраняет относительную стабильность в городах, местечках, крупных поселках, которые прилегают к железной дороге и к важным в военном отношении дорогам. Вся остальная, преимущественно сельская, местность контролируется партизанами.

Есть переходная или, если можно так сказать, нейтральная зона, где назначенная немцами власть формально выполняет свою роль. Ночью в деревнях этой полосы хозяйничают партизаны, днем иной раз заглядывают немцы.

Размежевание двух лагерей, как бы оформленное территориально, засвидетельствовало тот факт, что оккупационная администрация с ее жандармерией, полицией, так же как и охранные воинские части, размещенные на железных и шоссейных дорогах, не могут больше справиться с бурливой, вышедшей из берегов рекой партизанского движения. Это обстоятельство вынуждает оккупантов перейти к обороне.

Оккупация, с точки зрения немца-администратора, становится призраком, теряет политическое и экономическое значение. Захваченная партизанами местность не платит податей, не дает Германской империи хлеба, молока, мяса. Завоевывая эту землю, немецкий солдат полил ее своей кровью в сорок первом году. Теперь он вынужден снова вести войну, если хочет получить тонну картошки, реквизировать в деревне стадо коров или свиней.

Оккупация тут, в Белоруссии, все больше выливается в отчаянную попытку сохранить хотя бы какой-нибудь порядок на железных и других дорогах, имеющих стратегическое значение, связывающих Германию с фронтом.

С точки зрения руководителей партизанского движения, их положение тоже сложное. Оно определяется, с одной стороны, победой над оккупационным режимом, а с другой — драматизмом и даже трагичностью дальнейших путей борьбы с врагом, который не считается ни с какими международными законами по отношению к мирному населению. Уничтожают народ — только так можно назвать поведение фашистов.

Наступает новый этап партизанского движения. Сущность его не только в том, что движение становится массовым, что к нему присоединяются новые тысячи сельских и городских жителей, но и в том еще, что создаются своеобразные, в политическом и экономическом отношениях автономные партизанские районы, которые, однако, в случае вмешательства воинских частей гитлеровцев очищенную от оккупантов территорию удержать не в силах.

Мирно сосуществовать с оккупационным режимом партизаны не могут. Партизанское движение и возникло как патриотический, социальный протест народа, который нашел выход в вооруженной борьбе с врагом. Масштабы этой борьбы еще больше расширятся, выльются в самые разнообразные формы сопротивления, партизанская же стратегия останется неизменной. Всячески вредя оккупантам, срывая их мероприятия, помогая фронту нападениями на железные и другие дороги, уничтожая вражескую живую силу, технику, партизаны, однако, не в состоянии вести позиционную войну, защищать от врага мирных жителей, их имущество, занятые ими деревни, сельсоветы, если останутся один на один с регулярным войском. Тут начинается противоречие. Но война сама по себе является величайшим противоречием...

II

Штаб соединения вместе со штабом Горбылевской бригады перебрался из Литвинова в большое лесное село Лужинец. Расчет Бондаря был прост: поблизости действуют отряды Гомельского соединения, а им, полешукам, теперь, как никогда, нужна помощь соседей. Тем более что соседи — сильнее. Многие из их руководителей, областных и районных, находились в лесу с первых дней войны. Да и за Птичью гомельские отряды фактически оставались только месяц, вернулись в свои районы еще зимой.

Лужинец — село видное. Прямая улица тянется версты на две. Мало осталось такого леса, как в этом удаленном от железной дороги, от реки уголке. Суходольные боры чередуются с темными грабняками, дубравами.

Штаб обосновался в школе. Бондаря не покидает тревога. Работу штаб развернул: из всех отрядов, бригад регулярно поступают сведения.