Читать интересную книгу По обе стороны Днестра - Евгений Габуния

- А что вас там интересует? - Фаркаши сделал ударение на слове "там". - Могу только сказать одно: власть большевиков крепнет, они и не думают никому ее уступать. К прошлому возврата нет. Тот, кто считает иначе, глубоко ошибается. Я реалист, господин Новосельцев, и не питаю никаких иллюзий. Поверьте, мне очень нелегко далось решение покинуть Россию, тем более, что у меня, как и у вас, насколько я понимаю, на той стороне остались близкие.

Новосельцев задумчиво сказал:

- Наверное, вы правы, господин Мачек, - он взглянул на фотографию, которую только что рассматривал Фаркаши. - Это все, что у меня осталось в России.

- Не так уж и мало, - серьезно сказал Фаркаши. - Где сейчас жена и сын? Вам что-нибудь известно об их дальнейшей судьбе? - Фаркаши показалось, что его собеседник подавил вздох.

- Первые годы переписывался с Машей, она жила в Петрограде. А потом писать перестал: боялся повредить ей своими письмами. Чека, как вам известно, очень не любит жен царских офицеров, тем более эмигрантов. Может, замуж вышла. Она ведь красавица. Павлику двадцатый год пошел. Совсем взрослый. Так и умру на чужбине, не повидав. Однако заговорил я вас, господин Мачек. Вы уж простите старика.

- Ну какой же вы старик, Александр Васильевич, - запротестовал Фаркаши. - Вам еще жениться не поздно. Вы же один живете? Нет, что ни говорите, а хозяйка в доме нужна.

- А у меня и дома своего нет, - Новосельцев горько улыбнулся. - Разве это дом? - он обвел рукой комнату. - Да и кому я вообще нужен? Нет, так и умру бобылем на чужбине. А до России отсюда рукой подать, вот она, рядом.

- А если вернуться? - Фаркаши решился на откровенный вопрос.

- Чтобы в расход?

- А если бы к стенке не поставили? Другие же возвращаются - и ничего, живут. - Он, кажется, нащупал самую болезненную струну в душе сидевшего напротив него человека: тоска по жене и сыну, страх перед надвигающейся старостью... На этой струне можно было сыграть.

- Странный у нас разговор получается. Вы, добровольно покинувший Россию, как будто бы уговариваете меня вернуться. Здесь нет логики, господин Мачек, если это действительно ваше настоящее имя.

Фаркаши слегка опешил, собираясь с мыслями. "Неужели он о чем-то догадался, не перегнул ли я палку?"

- Логика здесь простая, господин Новосельцев. Мой отец был одним из самых богатых людей в Одессе. Я уже говорил об этом вашему приятелю. Еще до войны он предусмотрительно поместил ценности в швейцарском банке. Кое-что удалось спрятать при обыске. Мне не было смысла оставаться там, если за границей можно жить припеваючи. В общем, уби бене иби патрия, как говорили римляне. Где хорошо, там и родина. Ну, а насчет фамилии вы правы. Отец давно поддерживал не только деловые, но и дружеские связи с чехами. Влиятельные люди помогли получить чешский паспорт, а заодно сменить фамилию. Так, знаете, ли проще. Фамилия отца - Колобов, Старо-Портофранковская, 12. Будете в Одессе - можете убедиться, - с улыбкой закончил Фаркаши.

- Все может быть, - неопределенно отвечал Новосельцев. Но Фаркаши чувствовал: он ему не верит.

- Кстати, и здесь немало бывших русских, - с неприязнью в голосе сказал Новосельцев. - Вчера был Дмитриев, сегодня, глядишь уже Димитриу, Васильев - Василиу, Петров - Петреску, Пономаренко - Паскалуца. И так далее. Однако черт с ними. Я родился русским и умру русским.

- Будем надеяться, это случится еще не скоро. Куда торопиться?

Непритязательная шутка немного разрядила напряженную обстановку. Они расстались не столько довольные, сколько заинтересованные друг другом.

XVIII

Стоял поздний вечер, однако никто из обитателей ремесленного училища не спал. То тут, то там возникали и распадались группки. Люди возбужденно шептались, оглядываясь по сторонам.

Самая многочисленная кучка, в которой были Думитру Затыка и Николай Потынга, сбилась в углу, возле нар Симиона, который только что пришел из города и был немного под хмельком.

- Это что ж такое получается, люди добрые? - горячился Симион. - У кого и там, за Днестром, была земля, тому и здесь дадут, а мы, безземельные, куда денемся?

- На фабрику, сказывают, работать пошлют. И карнеты какие-то выдадут. Заместо паспорта.

- Да на кой... - Симион выругался, - мне их карнет? Мне земля нужна. На фабрике или заводе могли и дома работать.

- Правильно говоришь, Симион! Какой хозяин с этим карнетом на фабрику возьмет? Своих безработных девать некуда. И делать мы ничего на этой фабрике не умеем. Видели, как рабочие у них живут. В магазине, на базаре всего полно, а покупателей не видно. Денег нет у людей.

- В том-то и дело, люди добрые! - все больше распалялся Симион. Обманули нас, дураков, словно детей неразумных. - Он уже почти кричал, забыв об осторожности.

На какой-то миг стало тихо, и в тишине отчетливо раздалось:

- Не слушайте его, добрые люди, не верьте ему, он продался большевикам, я давно его хотел вывести на чистую воду. Такие, как этот большевистский смутьян, заодно с другими врагами великой Румынии - жидами, венграми и болгарами - продают нашу родину. Бейте большевистского шпиона!

Никто не тронулся с места. Все только повернули голову в сторону невесть откуда подкравшегося Марчела. Первым пришел в себя Симион. Он шагнул к Марчелу, рванув на груди рубаху.

- На, стреляй, гад! - он подошел почти вплотную. Марчел попятился. Испугался?! А стрелять в наших людей там, на Днестре, не боялся? Я же все видел, пусть мои глаза лопнут, если вру! Это он убил наших, а не советские пограничники. Он!

На крики Симиона со всех концов большой комнаты сходились остальные. Растерянный, оцепеневший от страха, Марчел оказался в плотном людском кольце. Опомнившись, открыл было рот, чтобы ответить, но его опередили громкие, исполненные ненависти голоса:

- Так это ты, гад, убил мою жену!

- И мой Павелаш... сынок, тоже там остался... на льду...

- Брат мой погиб.

Марчел затравленно озирался. Углядев небольшую брешь, он метнулся туда, но люди сомкнулись, и он так и остался в кольце. Страшный удар вскинул ему голову, он сделал еще одну попытку вырваться, но тщетно. Со всех сторон обрушились удары. Били куда попало, не разбирая, давая выход отчаянию, безысходности, гневу. Марчел жалобно охал, потом повалился на пол, прикрывая руками голову. Пошли в ход тяжелые башмаки. Он затих, бессильно раскинув руки и закатив глаза. Все молча, загипнотизированно смотрели, как струйка алой крови медленно вытекала из полуоткрытого рта и стекала на грязный, заплеванный пол.

- Мы же его убили. Мы пропали, люди, - послышался в тишине голос.

- Собаке - собачья смерть, - жестко, без сожаления сказал Симион. Туда ему и дорога.

- Теперь уже ничего не исправишь. Надо уходить, скорее, пока они не спохватились, скорее, - торопил Думитру Затыка.

- А куда? Они же везде нас найдут, - раздались неуверенные голоса.

- Домой, за Днестр, больше некуда. Там они нас не достанут. Только быстро, немедленно, - повторял он. - Уходим по два-три человека.

- Вы что, совсем с ума сошли? - раздался злой голос Федора Круду. - В Сибирь захотели?

- Врешь ты все про Сибирь, кулацкое отродье. - Думитру снова поторопил группу замешкавшихся было односельчан. - Скажем, что обманули нас такие, как этот, - он ткнул пальцем в сторону Круду.

В ту же ночь им удалось проскользнуть мимо румынских пограничников и перейти Днестр по еще крепкому льду.

XIX

Выпавший ночью обильный снег быстро таял под мартовским солнцем, растекаясь грязным месивом по проезжей части дороги и тротуарам. Проклиная городские власти за отсутствие ливневой канализации, Новосельцев с трудом ковылял в свою лавочку. Несмотря на ранний час и непогоду, старик-газетчик, русский эмигрант, с которым он уже успел познакомиться, занимал свое обычное место на углу. Перекинувшись с ним парой слов о капризах местного климата, Новосельцев купил "Бессарабское слово". Непогода распугала покупателей, и он развернул газету. Пробежав заголовки и несколько сообщений из-за рубежа, он хотел уже отложить газету, как внимание его остановила заметка в разделе "Происшествия". Тигинский корреспондент сообщал, что в местном ремесленном училище, где временно размещены беженцы из СССР, обнаружен труп некоего Марчела Кравченко со следами тяжких побоев. Подробности пока неизвестны, однако предполагают, что несчастный беженец, которому удалось проскочить невредимым сквозь огонь чекистских пулеметов, стал жертвой большевистских агентов. Полиция уже приступила к анкете.

"Анкета"! Неужели нельзя сказать по-русски - "расследование", поморщился Новосельцев и перечитал заметку. Его не волновала участь, постигшая Марчела. Скорее, наоборот. В глубине души он даже почувствовал нечто похожее на удовлетворение. "Закономерный конец, этого следовало ожидать", - холодно констатировал Новосельцев. И тут же со смутным чувством тревоги и беспокойства вспомнил о русском коммерсанте из Чехословакии, с которым его познакомил покойный Марчел. Этот неведомо откуда взявшийся русский с чешской фамилией не выходил у него из головы. Он интуитивно чувствовал, что это не тот человек, за которого себя выдает. А вдруг существует связь между смертью Марчела и появлением этого русского? Если этот Мачек - советский агент, то в его интересах было убрать Марчела, который их познакомил. Теперь никто, кроме них двоих, не знает, что именно Марчел их познакомил, если Марчел сам не проболтался кому-нибудь из сигуранцы. Неужели этот Мачек все так хорошо рассчитал и подбирается к нему? Не зря же говорят, что искусство разведчика состоит в том, чтобы оказаться в нужное время в нужном месте среди нужных людей. Рассказать обо всем комиссару Георгиу или Тарлеву? А если его и след простыл? Георгиу и Тарлев спросят: где вы были, господин Новосельцев, раньше? Опять он виноват. Да и о чем, собственно, докладывать, фактов у него никаких нет.