– Это будет во многом зависеть, – тихо сказал Честер, – от того, какой Миллер остался.
– Ерунда. – Гард с сожалением смотрел на дно стакана. – Я стал умнее за эти два дня, а ты, кажется, поглупел, если противоречишь сам себе. Что говорил ты мне совсем недавно? Или забыл?
– Ах, Дэвид, тогда были только предположения, а теперь известно, что реальная установка в руках у Миллера. И если в живых остался не Миллер, а его двойник…
– Надо бежать в Анды? К дикарям? – Гард пьяно засмеялся. Его уже разбирал хмель. – Ты еще мучишься вопросом, какой Миллер остался? Плюнь! Не лезь в психологию одного человека. Что он может сделать? Помнишь, в той истории…
– А может быть. Двойник?
– Ах, все равно, Миллер или Двойник!.. Не путай меня, Фред… Не надо преувеличивать роль одного человека, даже такого, как Миллер… Когда теория…
– Нейтронного торможения, – подсказал Честер.
– Ну да, торможения… – машинально повторил Гард, – была только в его голове, Миллер еще мог раздумывать: спасать ему человечество или нет? Смешно? А ему было страшно, Фред. Очень страшно. С одной стороны, человечество, а с другой – Дорон… Я не хотел бы быть в его шкуре. Честер. Потом он понял, что роль всемирного спасителя ему не суждено сыграть, человечество обошлось своими силами… Не качай головой, Фред.
– Я это понял, старина… Но сейчас другое дело. И многое зависит от Миллера, настоящего или двойника.
– Ты сам меня научил: попробуй, проследив поведение Миллера в этой истории, сказать, какой он – хороший или плохой? Ну?
– Вот этого я и не пойму… – признался Честер.
– И не надо! Забудь. Ты, вероятно, думаешь, что убить в себе ангела или дьявола навсегда так просто? Ха-ха… Да какая разница, хороший ли Миллер остался, плохой ли? Обстоятельства есть обстоятельства, и никуда от них не денешься, и будет он, миленький, поступать то так, то сяк, как все мы, грешные, поступаем. Потому что остался живой Миллер! Живой! Понимаешь?
– Невероятно, – покачал головой Честер. – Я понял сейчас другое. Гард. Я понял, что, если живым остался хороший Миллер, ему придется иметь дело с Дороном, и кто из них победит – еще вопрос. Но если остался в живых Двойник, ему придется иметь дело со мной! И с такими, как я, Дэвид. Ты уже спишь? Зря спишь, старина! Ни в какие Анды я не поеду…
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ПЯТЬ ПРЕЗИДЕНТОВ (МЕСТЬ)
1. СНОВА ЧВИЗ
Темные квадраты окон слепо смотрели на улицы. Уже не выбирая дороги и топая прямо по лужам, спешили по домам одинокие прохожие. Подъезды всасывали их как губки.
Таратура вел машину медленно: улицы были слишком узки для «мерседеса». Кроме того, ему приходилось притормаживать у каждого перекрестка: профессор Миллер только в последний момент коротко говорил «направо» или «налево».
Он сидел рядом и, казалось, был весь погружен в раздумье. Таратура бросил на него взгляд и понял, что короткие приказы он отдает, не поднимая глаз. Или он знал дорогу на память, или угадывал ее каким-то шестым чувством.
За последний год они вообще ни разу не выезжали так поздно – во всяком случае вместе, – да еще с такими предосторожностями. Миллер обычно звонил Таратуре за полчаса до выезда и, оказавшись в «мерседесе», коротко бросал: «К Дорону!», или «В лабораторию!», или «Куда хотите, Таратура!» – и такое бывало.
На этот раз еще утром он пригласил Таратуру к себе в кабинет, усадил в кресло и, сделав непривычно долгую паузу, произнес:
– В час ночи вы должны быть у аптеки в районе Строута. Об этом никто не должен знать. Даже Ирен. Все. Да! До часу ночи занимайтесь чем угодно, только не ставьте машину в гараж.
Таратура давно отучился задавать шефу вопросы.
В час ночи он встретил Миллера у аптеки и за сорок минут, повинуясь его приказаниям, пересек почти весь город. Теперь они были в старом и грязном районе, который, как знал Таратура, не славился ничем, кроме своей древней архитектуры да, пожалуй, еще погребка «Указующий перст», куда ходили только его любители и приезжие туристы, чтобы поглазеть на любителей.
Асфальт отсвечивал, слепя глаза. Моросил дождь. Редкие неоновые рекламы, сиротливо приютившиеся на старомодных фасадах, выглядели лишними и нелепыми.
– Стоп! – вдруг резко сказал Миллер.
Таратура мгновенно остановил машину и замер, напряженно держа баранку и не выключая двигатель.
– Отсюда пойдем пешком, – продолжал Миллер. – Но прежде у меня есть к вам несколько, я бы сказал, контрольных вопросов. От них зависит, пойдете ли вы со мной дальше или останетесь ждать в машине. Выключите подфарники и двигатель.
Таратура выполнил приказание. Вокруг была тишина, нарушаемая лишь дождем, равномерно стучащим по кузову «мерседеса».
– Вам известно, Таратура, – сказал после паузы Миллер, – что я иногда посещаю этот район?
– Два раза в неделю, шеф, – сказал Таратура.
– Вы следили за мной?
– Нет, шеф, вы запретили мне это делать. Я просто догадывался, потому что каждая ваша минута была у меня на учете, кроме…
– И никому об этом не говорили? – прервал Миллер. – Даже Ирен?
Таратура улыбнулся:
– Само собой, шеф. Хоть я ваш телохранитель, я понимаю, что вы имеете право на личную жизнь!
– Благодарю, – сказал Миллер без тени иронии. – В таком случае нам пора.
Они вышли из машины. Таратура двинулся вслед за профессором, который, безошибочно ориентируясь в темноте, миновал какую-то арку, вошел в переулок и остановился у старинного трехэтажного дома, воздвигнутого, вероятно, лет двести назад. Таратура знал, что в подобных домах часто бывают многочисленные коридоры, террасы, спуски и подъемы и тысячи ступенек внутри, десятки ходов, в которых легко запутаться, как это и случилось с ним однажды, когда он расследовал убийство банкира Костена. Этот дом ничем не отличался от того дома, и Таратура, приблизившись к Миллеру, сказал:
– Здесь не меньше десятка входов и выходов.
– Вы знаете этот дом?! – изумленно воскликнул Миллер. – Так вы все же следили за мной?!
– Ну что вы, шеф! – обиделся Таратура. – Не забывайте, что в прошлом я полицейский сыщик.
Миллер внимательно посмотрел на Таратуру и остановился. Он явно не торопился или делал вид, что не торопится, потому что никак не мог решить, брать с собой Таратуру или не брать.
– Сколько сейчас времени? – спросил он.
Таратура посмотрел на часы и тихо ответил:
– Два ночи, шеф. Сейчас должны пробить часы на католической часовенке, что в двух кварталах отсюда.
И в этот момент действительно раздался гулкий перезвон, после которого два продолжительных удара в точности подтвердили слова Таратуры. Миллер уже совсем не знал, что делать.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});