Читать интересную книгу Инженер его высочества - Андрей Величко

Так, два поплавка, в каждом дизель сил на тысячу с хвостиком, трехдюймовая пушка и торпедный аппарат. На перемычке — жилые помещения. Экипаж человек пятнадцать. Тесноту и прочие сложности службы можно компенсировать сверхвысокой оплатой и специально разработанными моральными стимулами — космонавты вон по полгода вообще черт знает в чем летают и не жалуются. Кино там, кухонный комбайн в местном исполнении, стиральную машину не забыть… Естественно, такая лодка сможет только топить корабли, никаких призов. То есть притеснять можно исключительно японцев, с нейтралами, пусть и везущими военную контрабанду, потом скандалов не оберешься. А японцам надо будет однозначно дать понять, что в военное время ловить рыбу можно только удочкой с берега, да и то перед этим хорошо замаскировавшись. Учитывая, что прибрежное рыболовство дает больше половины рациона японцев, они слегка похудеют, а то и сделают чего похлеще, без букв "п" и "д".

Незаметно для себя я увлекся и начал прикидывать проблемы. Первая — где строить? Не вопрос, в Германии, по нашему эскизному проекту, так как немцы спохватились и второй месяц обивают пороги Гошиной приемной на предмет покупки лицензии на "Святогоры". Причем строить надо как мою личную яхту. Кстати, а почему "как", чем я не Абрамович? Пусть первый корабль из серии и будет моей яхтой, а с началом войны я ее патриотически пожертвую на общее дело. И заложенный еще при конструировании высокий уровень комфорта экипажа будет вполне понятен. Заодно и Гоша заткнется на тему, что я тут ничего на себя не трачу.

Решив не откладывать дело в долгий ящик, я собрался было сходить к Гоше и сказать, что тоже хочу корабль, но призадумался. Все-таки серьезную вещь прошу, а не домик или тройку с бубенцами… Надо родить официальную бумагу. Я сел творить. Возможно, недостаток опыта и сказался канцелярских достоинствах моей цидули, но мне она понравилась. Вот что у меня получилось:

"Его Высочеству Георгию Александровичу Романову,

цесаревичу, атаману, генералу, Великому Князю и вообще хорошему человеку

От дяди Жоры, технического директора всего,

что тут вертится, стреляет, летает и ездит, да к тому же полковника

Всеподданнейшая попрошайная бумага.

Гоша, доколе? Доколе я буду, как последний босяк, иметь в качестве личного транспорта только пару мотоциклов и квадр? "Святогоры" не считаются, это не транспорт, а геморрой. И не надо мне предлагать всякие там повозки с любым количеством лошадей спереди! Хочу яхту. Недорогую, тысяч триста вроде должно хватить. Могу ли я надеяться, что ты с истинно великокняжеским размахом придушишь свою жабу и накладешь поперек моей бумаги резолюцию "Согласен"?

С уважением

Дата

Подпись."

В Гошином кабинете кроме хозяина был и его брат, великий князь Михаил. Увидев меня, он встал по стойке смирно и выдал:

— Господин генерал, разрешите обратиться к полковнику Найденову? Господин полковник, курсант Романов к полетам готов! Разрешение от врача получено.

— Вольно, э-э-э… курсант. Гоша, что за дела, кто у нас тут главнокомандующий? Мишель в последнем полете проявил себя настолько хорошо, что должен был перестать называться курсантом еще позавчера.

— Согласен, поволокитили немножко, но и сегодняшнего дня стать сержантом — тоже неплохо.

Гоша выложил на стол украшенный печатями и чем-то еще приказ и подал брату пару погон.

— Поздравляю с первым авиационным званием, ваше благородие!

— Рад стараться, ваше высокопревосходительство, — серьезно сказал Михаил. Я с интересом глядел на него. Надо же, понимает, что полученные по факту рождения чины — это одно, а заработанное собственной, без преувеличения, кровью звание сержанта — совсем другое… Я сказал:

— Господин сержант, ваш полет в пятнадцать ноль-ноль. К моему приходу проверьте и примите самолет.

— Есть! — козырнул Михаил и вышел.

— Думаешь, из него будет толк? — спросил Гоша.

— Еще какой. Асом вроде Мишки ему, пожалуй, не стать, но нормальным летчиком он точно будет. А главное, есть подозрение, что у нас скоро появится первый хороший командир. А я к тебе, кстати, не просто так, а с официальным прошением.

— Это что же такое случилось? — изумился Гоша. — И где оно, кстати?

Я порылся по карманам и, наконец найдя искомую бумагу в заднем брючном, расправил ее и выложил на стол.

— Вот!

Гоша с сомнением оглядел непрезентабельный листок, почитал, взял паркер и, написав на моем творении что-то явно длиннее, чем просто "согласен", положил в папку "к исполнению".

— Э, ты что это там накарябал, мне почитать можно? — забеспокоился я.

— Я точно не знаю, высочайшие резолюции просителям дают почитать в подлиннике или просто через секретаря осведомляют о результате? — задумалось высочество. — Ладно, конкретно в этом случае можешь ознакомиться лично, в знак признания некоторых заслуг. И в воспитательных целях тоже.

Гоша подал мне мой листок. Внизу было написано:

"Ну вот вечно так, придумал что-то интересное, и сразу себе. Эгоист! А о начальстве кто думать будет? Короче, повелеваю — строить это самое сразу в двух экземплярах. Я тоже хочу!

Дата

Подпись."

Глава 22

Незаметно наступила весна. Как раз к восьмому марта, которое еще не было никаким женским днем, Тринклер подготовил опытный образец своего двухтактного дизеля к сдаточным испытаниям. Кстати, этот двигатель по моему настоянию именовался "тринклером" — с творением господина Дизеля его роднило только воспламенение от сжатия, остальное весьма отличалось.

Здоровенный чугунный картер на станине, цилиндр с хорошее ведро, выхлопная труба, уходящая в потолок, двухступенчатый топливный насос и компрессор — вот что я увидел. В торец к маховику, от которого шли ремни отбора мощности, был установлен электромотор на чем-то вроде рельсов.

Густав пододвинул этот стартер к торцу вала и включил рубильник. Провернувшись несколько раз, движок завелся. Я, честно говоря, впервые видел одноцилиндровый мотор такого объема, а тут он еще и работал! На глаз было примерно оборотов двести, пол под нами трясся, но терпимо. И шум был всяко меньше, чем от испытывавшегося ранее авиационного мотора. Во всяком случае, в помещении можно было говорить, а не орать.

Двадцать литров объема, сто пять лошадиных сил, сто семьдесят оборотов, — пояснил Густав.

— А расход какой?

— Пока двадцать пять литров в час, но может быть, удастся немного уменьшить.

— И сколько он, интересно, будет так крутиться?

— Думаю, две тысячи часов продержится, — предположил Густав, — но это еще не все интересное. Вы же мне не зря давали материалы по наддуву? Пока он электрический, но потом можно будет сделать турбину от выхлопа. Смотрите.

Он подсоединил к двигателю толстый резиновый шланг, включил еще один рубильник. Движок чуть не заглох, но Густав, регулируя подачу топлива, вывел его на режим. Теперь мотор уже не чухал, а гудел, обороты увеличились раза в два, а то и больше. Вибрация, кстати, немного уменьшилась.

— Триста пятьдесят оборотов, почти двести сил, — прокомментировал Тринклер. — Но сколько он так проработает, я не знаю.

— Давайте прогоним его часов пятьсот в спокойном режиме, а потом дадим форсаж — и до конца, — предложил я.

— Хорошо, тогда я здесь организую вахты и завтра, пожалуй, запустим.

— А сколько цилиндров можно будет объединять в один блок?

— Я рассчитывал на восемь, — пояснил Тринклер, — в ряд. Такой двигатель будет весить тонн семь, без наддува, про вес аппаратуры наддува я пока сказать не могу.

— И мы сможем их производить серийно?

— Если будем пытаться все делать сами — нет, — твердо сказал Густав. — Во всяком случае, не в ближайшие два года. Коленвалы точно придется заказывать где-то не в России, да и топливную аппаратуру тоже.

— Хоть весь движок по частям заказывайте, — вздохнул я, — если найдете где. Поздно его секретить.

— Почему?

— Потому что до большой войны осталось не больше трех лет.

Тринклер пару минут молча смотрел на свой двигатель, потом спросил:

— Вы это точно знаете?

— Нет, не точно. Но процентов восемьдесят уверенности у меня есть, в смысле что война будет. А вот что мы ее выиграем, я и наполовину не уверен, а проигрыш будет означать конец Российской империи. Это я вам вчерне объяснил смысл всей нашей деятельности.

— И вы, с вашими возможностями, ничего не можете сделать?

— В смысле?

— Вы знаете и можете гораздо больше, чем просто талантливый инженер. И чем талантливый медик тоже, я беседовал с вашим недавним гостем, господином Чеховым. По слухам, вы обладаете еще и влиянием на императора, а то, что Витте вас опасается, я видел сам. Я не прошу раскрыть ваши тайны, просто скажите — все настолько плохо, что вы действительно ничего не можете сделать?