Всего их было восемь. Они разбились на двойки и принялись обыскивать виллу.
Я остался в прихожей, посмотреть и послушать, как будут разворачиваться события. Время от времени до меня доносились восклицания – так кричали завсегдатаи бара в Плимуте, когда забивали мяч в настольный пинбол. «Наверняка полиция что-нибудь нашла, не иначе, – решил я. – А вдруг они что-нибудь подкинут мне? Подсунут в носок или в белье?» Меня очень беспокоила коррумпированность полиции.
Наконец, вся восьмерка вышла с черного хода, неся несколько сумок. Внутрь сумок я заглянуть не мог, но утешил себя мыслью, что сумки-то не мои. Но полицейские довольно ухмылялись. Значит, что-то накопали. Говор их я понимал с пятого на десятое, но разобрал: мы должны проследовать с ними куда-то, наверно, в участок. Я вышел на крыльцо. Оказывается, к вилле успели подкатить еще две полицейские машины.
Меня запихнули в старый «остин-универсал». Он был рассчитан на пятерых, но нас в нем ехало восемь. Полицейский из туземцев сидел у меня буквально на коленях. «Если мы попадем в автокатастрофу, он смягчит удар», – прикинул я. Всю дорогу этот туземец молчал как рыба. Еще один всю дорогу ехал на подножке. Я все ожидал, что если наш водитель слишком резко нажмет на тормоза, то этот рисковый парень полетит под колеса. Но ничего такого не случилось. Наверно, парень привык ездить на подножке. Он все улыбался, будто катался на серфе по морским волнам.
Мы въехали в Плимут и остановились перед каменным зданием. Тюрьма. Ну, конечно, с поправкой на тропики. Каменные стены тюрьмы были толщиной в три фута. Тут выяснилось, что участники обыска – это вся полиция острова, и то их было меньше восьми, поэтому для веса они прихватили на облаву кое-кого из своих собутыльников. Полицейский были в восторге! Как же, такой богатый улов. Мы.
– А ну, встали пряменько. Улыбнулись, сказали «сы-ыр», сейчас вылетит птичка. Фотка пойдет на ваши футболки, сделайте веселые лица.
Сфотографировав нас, они столпились и стали ждать, что получится. Снимали они нас на поляроидную камеру. У деда была такая в шестидесятые годы.
Главный сказал:
– Я инспектор Винсент, предъявите документики! Ну-ка, давайте паспорта!
– У меня нет паспорта, только удостоверение личности, – ответил я.
– Ну, гони удостоверение, браток.
Я протянул ему свое удостоверение из студгородка – дома, в Массачусетсе, оно гарантировало владельцу свободный допуск в бар на девятом этаже университета. Удостоверение полагалось сдать администрации университета, а я оставил себе. Инспектор записал мое имя-фамилию, адрес, дату рождения – все это крошечными буковками на каталожную карточку, а карточку бережно спрятал в каталожный ящичек. Поскольку на студенческом пропуске моя фамилия и дата рождения были записаны с ошибками, то и в картотеке плимутской полиции на острове Монтсеррат мои данные тоже оказались искаженными. Я был доволен.
Обыскивать меня никто не стал. Похоже, полицейские просто забыли это сделать. Я пожалел, что у меня нет ни ножа, ни пушки. Но туземцы держались так дружелюбно, что неохота было бы кого-то подстрелить или пырнуть. Я попытался бочком двинуться к выходу на улицу. Один из подручных инспектора вежливо, но цепко ухватил меня за руку и подтолкнул обратно внутрь, показав на стул.
– Нет, браток, уйти нельзя. Садись. Тут тебе не что-нибудь, а тюрьма.
Переписав наши данные, инспектор распорядился отвести нас в камеру. Камера оказалась без окон, но с ржавыми решетками. Что ж, по крайней мере, тут было не холодно.
– Черт, надеюсь, у них тут хоть крыс не водится! – воскликнул наш гитарист Майк. Пока он об этом не упомянул, мысль насчет крыс мне и в голову не приходила.
– А может, у них тут змеи?
Да, не вовремя у Майка разыгралось его пылкое воображение.
Прошибить толстенные каменные стены было немыслимо, поэтому я подергал за ржавые прутья решетки. «Вырваться можно, но на это уйдет много времени и сил», – понял я. И понадеялся, что устраивать побег не понадобится. Кроме нас, в тюрьме был только один арестант – опустившийся старик, который убил свою жену.
Особых тягот заточения мы не изведали. Среди подчиненных инспектора Винсента было несколько музыкантов. Когда суматоха немного улеглась, они отперли нашу камеру и принесли свои гитары. Мы дали им денег, и они принесли нам из города еды и кока-колы. Лимонад был в стеклянных бутылках, не пластиковых. Я таких не видел с детства. Когда мы осушили все бутылки, один из полицейских налил туда воды и давай играть на них палочками. Звучало красиво, и я был бы впечатлен, не сиди я, черт возьми, в тюрьме под замком.
У Питера на острове был знакомый, который знал кого-то из местных, и так, по цепочке, Питеру удалось договориться, чтобы нас выпустили на поруки. К обеду мы уже были на свободе. На следующее утро приятель Питера нашел нам адвоката, маленького морщинистого старичка, ужасно язвительного. Кажется, он нас сразу невзлюбил. «Может, он живет здесь и у него есть дочери или внучки», – подумал я. О наших соседках – девушках, сбежавших из дома, слышал уже весь остров.
Когда мы собрались все вместе, адвокат осведомился:
– Известно ли вам, молодые люди, что по законам английских колоний за хранение некоторых видов наркотиков полагается виселица?
Мы молчали.
– Да, к наркоманам в колониях применяют, кхм, драконовские меры, – присовокупил старый адвокат.
– Да легавым только дай волю – они обожают прикапываться к музыкантам. Надеюсь, нас не запрут тут насовсем, – сказал Майк.
– Типун тебе на язык, – буркнул я. Майк сегодня был крайне оптимистично настроен.
Похоже, по законам Монтсеррата семена марихуаны считались просто тягчайшим преступлением. И нам предъявили обвинение именно из-за них: нашли чуточку на дне одной из сумок. Раз семена – значит, мы их выращиваем. Курить траву можешь сколько влезет, тебя подержат за решеткой да выпустят, а вот за выращивание марихуаны полагается казнь. Хотя мои приятели, завидев полицейских на дороге, засуетились и спустили в унитазы и в раковины что могли из своих припасов, все равно в багаже у них осталось еще сколько-то кокаина, грибов, ЛСД, «спида». Но на это полиции было наплевать. Они явились искать семена марихуаны, они нашли эти семена, и нам полагалось за эти семена наказание.
Судебное слушание было назначено на среду. Мы все приоделись, почистились и, как было велено, явились в суд утром. Похоже, слушалось только наше дело, в зале суда никого не было, кроме нас, судьи, судебных приставов, адвокатов и нескольких зрителей. Мы предстали перед судьей, который щеголял таким париком, что в Нью-Йорке его приняли бы за трансвестита. Однако, уверен, сам он полагал себя образцовым представителем закона и порядка.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});