предыдущего пятимиллионного жителя была еще более подходящей, Русаков, но и Шаркова тоже годится. Не Шарикова. Есть в звучании что-то хищное, от акулы, но кому в голову придет в корнях копаться. Власти обещали предоставить квартиру? Пожалуйста, будет, и так квартира полагается по закону как многодетной семье. И тут хорошо, экономия средств.
* * *
Диалог двух реаниматологов во время обхода.
Первый докладывает:
– Больной такой-то, поступил вчера, с диагнозом. При поступлении состояние тяжелое, кома…
Второй перебивает:
– Да он не в коме был, когда я его интубировал, он разговаривал, матерился на все отделение.
– Так зачем ты его тогда интубировал, если он матерился?
– Потому и заинтубировал, чтоб не матерился. Не хер тут матом выражаться, превратили больницу в х… знает что.
Пример славянской солидарности
Гость из Украины, приехавший на заработки со Львова, бьется привязанный к кровати. Белая горячка. Кажется, что ощущаются физически исходящие от него потоки ненависти к москалям. Крик с сильным украинским акцентом:
– Ты москаль, педераст! Урот! Урот!
Дежурный врач без эмоций:
– Ну что, у рот, так у рот, только смотри, сам просил.
Почувствовав недоброе, больной примолк. Но было уже поздно. Он не знал, что врач носил польскую фамилию, чем явно гордился. И слово «москаль», услышанное в свой адрес, считал обидным. Листенон в вену.
– Доктор, была ли у вас мать? – спросила медсестра и вышла.
Трудно описать ощущения человека, которому ввели в вену миорелаксант, не отключая сознание. Говорят, запоминается на всю жизнь. Когда ты в сознании, но не можешь сделать вдох. Кажется, что твоя смерть, вот она, сейчас наступит. Непревзойденное средство для воспитательной работы. Задача врача – не пропустить момент, когда надо начать искусственную вентиляцию. Момент настал. Пора. Маска. Аппарат РО-6. Ларингоскоп. Интубация трахеи. Два дня товарищ проводит на ИВЛ при постоянном введении релаксантов. Достаточно времени подумать, полюбить москалей и осознать свою ошибку.
В понедельник приходит заведующий, сам родом с Украины. Действия врачей безусловно одобряются. На чистом украинском языке звучит пожелание:
– Прокинувся, хлопчик? Давай, з першим автобусом швидко дми до хаты.
Это окончательно сносит крышу алкашу, он в слезах целует руки врачам, просит прощения. Кричит, что любит россиян. При этом вспоминает, что знает русский язык:
– Можно я возьму на память немного российской земли?
Исчезает только под угрозой повторного сеанса.
* * *
Эндоскопист во время процедуры колоноскопии убаюкивает пациента колыбельной, вполголоса напевая куплеты:
«Опачки да опачки,
Разорву вам попочки».
Лицо больницы
В приемном отделении на полу маневрирует пьяный организм. Пытается встать, но выше коленно-локтевого положения подняться не удается. Так и стоит раком, задом к входной двери. Широченная задница обтянута белыми короткими шортами с многочисленными отпечатками ног. Каюсь, не удержался, оставил и свой след, аккуратно приложив подошву. Не без гордости отметил, что мой размер самый внушительный. Только после этого шорты неожиданно расползлись по центральному шву, показав всем, что трусов товарищ не носит. Дежурный терапевт требует немедленно забрать его в реанимацию. В больнице ожидается высокая комиссия.
– Извини, но мне на хер не нужен пьяный мудель. У меня не вытрезвитель.
– А нам главный врач категорически запретил держать пьяных в приемнике, он говорит, что приемный покой – лицо больницы.
– Тем более, пусть так и стоит. Это и есть наше настоящее лицо.
Терапевт удивленно:
– Так ведь это же не лицо.
– А что это, по-твоему?
– Это жопа.
– Ну так какова больница, такое и лицо…
* * *
Народ стал активно требовать допуска в реанимацию к своим родственникам, ссылаясь на какой-то якобы принятый закон, обязывающий врачей всех в реанимацию пропускать. Требовать активно, порой до драки. Правда, с не стоящими на ногах родственниками справляться удается быстро. Плохо, когда силой пытаются ворваться трезвые. Не знаю, реально такой закон приняли или пока только обсуждается проект, но считаю, что его надо дополнить и обозначить не только права родственников, но и их обязанности. Особо активно рвущихся в реанимацию обязать не только круглосуточно наблюдать за процессом лечения, включая все манипуляции и операции, но и присутствовать в морге при вскрытии родственников, а также при их кремации, причем наблюдая процесс не через стекло в печке, а находясь рядом со своим близким.
Последний звонок
Понять можно, люди переживают за своих родственников, но зачем по нескольку раз на день звонить в реанимацию и спрашивать:
– А как здоровье моего Васечки?
Ведь прекрасно тебе известно, что у твоего Васечки давно никакого здоровья нет, пропил твой Васечка свое здоровье, а последние его остатки вместе с мозгами вытряхнул из своего организма, упав по пьянке с мотороллера. Ты бы лучше ему ключи от мотороллера не давала, пусть бы пешком прогулялся до маркета, может быть, по дороге немного протрезвел. Ну, а если помрет твой Васечка, а скорее всего, он так и поступит, тебе позвонят, а случится чудо, что поправится, и переведут его на отделение, сообщат тоже: «Приходи, ухаживай за своим любимым». А по телефону никто никакой информации не даст, если только ты с дежурным врачом не знаком лично. Ответят кратко, состояние тяжелое, могут сказать температуру. Если подсчитать, получается всего около тридцати звонков в день, а если на каждый уходит по минуте, полчаса рабочего времени тратится впустую. А их можно потратить с большей пользой для тех же больных, например поспать. Вдруг тот же Васечка ночью захиреет, а ты сонный, допустишь ошибку, недооценишь ситуацию, реакция будет не та, чтоб помочь ему, хотя бы дотянуть до новой смены. Даже если и кажется, что шансов нет, желание передать человека живым своим коллегам с одной только целью, пусть они, а не ты, пишут посмертный эпикриз, спасло не одну человеческую жизнь.
Только одна бабушка ежедневно звонит по делу, иногда раза по три в день. Звонит уже года два и таким дребезжащим старушечьим голосом спрашивает:
– Милай, а скажи-ка ты мне, ваш заведующий-то еще не сдох? А то я свечку в церкви поставила, чтоб забрал его господь. Он моего мужа убил. Я даже на Валаам ездила, молилась, чтоб он подох. – Иногда добавляет: – Да чтоб они сдохли вместе с заведующим терапией. Они стояли, ничего не делали, смотрели, как мой муж умирает.
Пару лет назад в больнице умер ее муж, поступив в отделение уже в агонии, и теперь она желает смерти всем, кто принимал участие в его лечении, считая всех виновными в его смерти. Два года пытаются ее звонки пресечь, писали на бабку заявления в полицию, купили телефон с АОНом, чтобы