Читать интересную книгу Криптономикон, часть 2 - Нил Стивенсон

Он ожидал попасть на молитвенное собрание в подвале бакалейной лавки, однако выясняется, что Внутренних йглмцев выселяли в Австралию гуртами. Многие осели в Брисбене — и соорудили в центре Объединенную Духовную Церковь из бежевого песчаника. Она выглядела бы внушительной и даже подавляющей, если бы через улицу от нее не стояла Всеобщая Духовная Церковь в два раза большего размера, из гладко отесанного известняка. По темным от времени ступеням Всеобщей Духовной Церкви поднимаются Внешние йглмцы в черном и сером либо во флотской форме. Они изредка оборачиваются, чтобы осуждающе взглянуть на Внутренних йглмцев, которые одеты по сезону (в Австралии сейчас лето) или в военную форму. Уотерхауз догадывается, что злит их на самом деле: звуки органа, льющиеся из Объединенной Духовной Церкви всякий раз, как открывается красная узорчатая дверь. Хор репетирует, орган играет, но Уотерхауз за квартал чувствует: с инструментом что-то не так.

Вид женщин в светлых платьях и ярких шляпках отчасти рассеивает опасения. Не похоже, что здесь совершают человеческие жертвоприношения. Уотерхауз старается легко взлететь по ступеням, как будто на самом деле идет в церковь с охотой. Ах да, он ведь и впрямь хочет здесь быть, потому что это единственный способ трахнуть Мэри.

Прихожане говорят по-йглмски и ласково приветствуют Рода — его здесь, по всей видимости, уважают. Уотерхауз не в силах разобрать ни слова; утешает, что большинство йглмцев, вероятно, понимает не больше. Он идет по проходу между скамьями и смотрит в алтарь: хор поет замечательно, Мэри исполняет альтовую партию, упражняя свои дыхательные пути, мило обрамленные белой атласной пелериной, как на остальных хористках. Старый орган распростер над ними темные деревянные крылья, словно чучело орла, просидевшее пятьдесят лет на сыром чердаке. Он астматически хрипит, чихает и нестройно гудит при использовании некоторых регистров. Так бывает, когда какой-то клапан заел и не закрывается. Называется — гудящая труба.

Несмотря на чудовищный орган, хор великолепен и подходит к волнующей шестиголосной кульминации, пока Уотерхауз бредет по проходу, гадая, очень ли видно, что у него стоит. Солнце бьет в круглое витражное окно над органными трубами и пригвождает нечестивца своим разноцветным лучом. Или это такое ощущение, потому что ему вдруг все ясно.

Уотерхауз починит церковный орган. Это непременно пойдет на пользу его собственному органу, инструменту из одной трубы так же сильно нуждающемуся в заботе.

Оказывается, Внутренние йглмцы, как всякий веками притесняемый народ, создали великую музыку. Более того, они и впрямь с удовольствием ходят в церковь. У священника есть чувство юмора. Церковь настолько сносная, насколько это вообще возможно для церкви. Уотерхауз почти об этом не думает, потому что все время пялится: сперва на Мэри, потом на орган (пытаясь сообразить, как он устроен), потом снова на Мэри.

Он до глубины души возмущен, когда после службы сильные мира сего не дают ему, совершенному чужаку и янки в придачу, сорвать с органа панели и залезть в механизм. Священник хорошо разбирается в людях, на взгляд Уотерхауза — слишком хорошо. Органист (и, следовательно, высшая инстанция во всех органических вопросах), по-видимому, попал в Австралию с самой первой партией каторжников, после того как его осудили в Олд Бейли за привычку слишком громко говорить, налетать на мебель, не завязывать шнурки и ходить с перхотью в количестве настолько превышающем неписаные стандарты общества, что это оскорбляет честь короны и государства.

Следует крайне напряженная беседа в одном из классов воскресной школы, рядом с кабинетом священника. Преподобный доктор Джон Мнхр — полнотелый краснолицый дядька — явно предпочел бы глушить эль, но терпит, потому что это на благо его бессмертной душе.

Встреча по сути представляет собой речь органиста, мистера Дркха, о коварстве японцев, о том, что изобретение хорошо темперированного клавира было крайне неудачной идеей, и что вся написанная с тех пор музыка — дурной компромисс, и что на Генерала надо молиться; о нумерологической значимости длин различных органных труб, и как излишнее либидо американских военных можно контролировать с помощью определенных пищевых добавок, и насколько дивный и обворожительный строй традиционной йглмской музыки несовместим с хорошо темперированным клавиром, и как злокозненные немецкие родственники короля пытаются захватить страну и сдать ее Гитлеру и, главное, что Иоганн Себастьян Бах был плохой музыкант, отвратительный композитор, дурной человек, распутник и проводник международного заговора, базирующегося в Германии, каковой заговор последние несколько сотен лет постепенно захватывает мир, используя хорошо темперированный клавир как своего рода несущую частоту, чтобы транслировать вредные идеи (идущие от баварских иллюминатов) непосредственно в мозг слушающих музыку, особенно музыку Баха. И кстати, что лучшее средство против этого заговора — играть и слушать традиционную йглмскую музыку, которая (на случай, если мистер Дркх недостаточно ясно объяснил вначале), абсолютно несовместима с хорошо темперированным клавиром по своему завораживающему, дивному и нумерологически совершенному звукоряду.

— Ваши мысли о нумерологии очень интересны, — громко говорит Уотерхауз, останавливая мистера Дркха на риторическом скаку. — Я сам учился с докторами Тьюрингом и фон Нейманом в Институте Перспективных Исследований в Принстоне.

Отец Джон просыпается, у мистера Дркха лицо такое, будто ему в копчик всадили обойму пятидесятого калибра. Очевидно мистер Дркх привык быть самым умным в любом обществе, но ему предстоит пасть в прах.

Вообще-то Уотерхауз не силен в импровизации, однако он устал, зол и неудовлетворен сексуально, и это война, вашу мать, и временами человек просто должен сказать себе «надо». Он поднимается на возвышение, хватает обойму мела и начинает, как из зенитки, строчить уравнения на доске. Берет за отправную точку хорошо темперированный клавир, углубляется в самые дебри теории чисел, резко возвращается к йглмскому звукоряду, просто чтобы слушатели не заснули, и вновь уносится в теорию чисел. По ходу он натыкается на любопытный материал, о котором, кажется, никто еще не писал, на минуту отрывается от чистого запудривания мозгов, чтобы исследовать эту мысль, и доказывает нечто, вполне пригодное для публикации в научном журнале, если он когда-нибудь найдет время напечатать статью на машинке и отослать. Что ни говори, после оргазма котелок у него варит очень даже неплохо. Короче, надо расправиться со всей этой тягомотиной, чтобы поскорей трахнуть Мэри.

Наконец он оборачивается, первый раз с тех пор, как начал писать. Отец Джон и мистер Дркх сидят совершенно ошалевшие.

— Давайте я просто покажу! — кричит Уотерхауз и, не оглядываясь, выбегает из комнаты. В церкви он шагает к консоли, сдувает с клавишей перхоть, включает главный рубильник. Где-то за ширмой начинает урчать электромотор, инструмент стонет и жалуется. Пустяки, это можно будет заглушить. Он осматривает регистры, уже зная, что у этого органа есть, потому что слушал и раскладывал на составляющие. Начинает дергать за ручки.

Сейчас Уотерхауз покажет, что Бах может звучать хорошо даже на органе мистера Дркха, надо только подобрать тональность. Как раз когда отец Джон и мистер Дркх на полпути к алтарю, Уотерхауз вскакивает на старого конька, токкату и фугу ре минор, с листа транспонируя ее на полтона вниз, потому что (согласно очень элегантным выкладкам, пришедшим ему в голову, пока он бежал по проходу между скамьями) именно так ее стоит исполнять на этом искалеченном инструменте.

Транспонировать поначалу трудно, и Уотерхауз хватает несколько фальшивых нот, но постепенно приходит легкость, и переход от токкаты к фуге он играет на огромном подъеме. Сгустки пыли и залпы мышиных экскрементов летят из труб, когда Уотерхауз включает целые ряды, не используемые десятилетиями. Среди них много тяжелых язычковых регистров; Уотерхауз чувствует, как пневматика напрягается, чтобы обеспечить беспрецедентную потребность в мощности. Пыль, выдутая из забитых труб, висит в воздухе, и свет витража наполняет хоры лучистым сиянием. Уотерхауз несколько раз промахивается по педалям, сбрасывает кошмарные ботинки и начинает ходить по ножной клавиатуре, как в Вирджинии, босиком. Траектория басовой партии прочерчивается на педалях полосками крови из лопнувших волдырей. У органа чудовищные тридцатидвухфутовые язычковые трубы на педальном регистре, установленные, вероятно, нарочно, чтобы позлить Внешних йглмцев через улицу; когда они звучат, дрожит земля. Никто из прихожан их отродясь не слышал, но Уотерхауз использует вовсю, взрывая могучие аккорды, как залпы из больших орудий линкора «Айова».

Всю службу и потом, пока шла проповедь, он думал не как трахнуть Мэри, а как починить орган. Он вспоминал инструмент в Вирджинии, как регистры обеспечивают доступ воздуха к разным рядам труб и как клавиши заставляют звучать все открытые регистры. Сейчас орган целиком у него в голове. Когда он, грохоча, подходит к следующей цифре, крышка его черепа приподнимается и внутрь изливается рассеянный красный свет. Внезапно весь механизм предстает как в разрезе и тут же преображается в немного другую машину: электрический орган с рядами вакуумных трубок и реле. Теперь у него есть ответ на вопрос Тьюринга, как закопать двоичные данные в думающую машину, чтобы их потом можно было отрыть.