Поскольку излагать на письме каждую мелочь представляется не только затруднительным, но попросту невозможным, да и на читателей либо слушателей это навеяло бы лишь раздражение и скуку, подробное описание следующих дней позволю себе опустить.
Возобновив поход, через три дня после Пасхи, чье торжественное празднование сопровождалось общим причастием и прочими бесчисленными проявлениями смиренной набожности, мы очутились на обширном лугу, где в изобилии росли цветы всевозможных форм и оттенков. Наши негритянские слуги выбрали из них большие, с сочными лепестками, чтобы попробовать на предмет съедобности. По их словам, цветы оказались хороши и вкусом напоминали медовые сласти. Тут уж и мы полакомились, и в дальнейшем они служили неплохим дополнением к дичи, ежедневно добываемой нашими стрелками. Еще через три дня мы заметили каких-то туземцев, наблюдавших за нами из-за расположенных в отдалении деревьев, и решили, что они, как и предыдущие, мирное племя, просто напуганы нашим видом. Я собрал маленькую делегацию, дабы продемонстрировать наши добрые намерения. Мы подошли к тем деревьям и оставили на виду четверть жареной антилопы — излишки нашего завтрака, — привязав ее на ветки повыше, чтоб не достало зверье. Когда мы вернулись туда под вечер, мяса уже не было, а на его месте появилась корзинка с просяной мукой. Таким образом все убедились во взаимном дружеском расположении. На следующий день мы подошли снова, призывая их жестами, и они ответили тем же, после чего несколько человек приблизились к нам. Паликес попытался говорить с ними, но общего языка не нашел в буквальном смысле. Эти новые туземцы кожу имели более светлую, чем наши провожатые, и волосы не такие кудрявые, почти гладкие, и ноздри не такие широкие, более пропорциональные. Вслед за ними мы проследовали по тропе, которая вывела к долинке, пересеченной очень славной речкой с чистейшей водой. В глубине виднелись высокие деревья, из-под которых нам навстречу шла целая толпа, производя неимоверный шум с помощью колокольчиков и разнообразных рогов. Чтоб не остаться в долгу, я велел Франсиско Вильяльфанье трубить в боевой рожок, он дунул пару раз, и от этих пронзительных звуков негры поначалу было вздрогнули, но, увидев, что мы смеемся, расхохотались тоже, подняли гвалт и веселую суматоху, точно дети малые. Тем не менее при ближайшем рассмотрении выяснилось, что многие из них прикрываются большими щитами из белой кожи, а в руках держат луки со стрелами и копья, на вид чрезвычайно острые. Но едва первое потрясение миновало, мы с облегчением отметили, что впереди шествуют их предводители, четверо толстяков в затейливых головных уборах. По пятам за ними шли подростки, видимо, что-то вроде пажей — целиком обнаженные, даже срам не прикрыт, — и держали наготове деревянные сиденья. Оказавшись с вождями лицом к лицу, мы отвесили придворные поклоны в качестве приветствия; те в ответ переглянулись, расхохотались от души, поклонились, копируя нашу манеру, с потрясающей медлительностью подобрались к нам вплотную — и ну щупать кожу, дергать бороды, пялиться на оружие. Всему-то они дивились — с тем же простодушием, какое мы не раз уже наблюдали у африканских негров. Мы им не препятствовали и недовольства не выказывали, однако же восемь стрелков в арьергарде незаметно зарядили арбалеты и приготовились вмешаться, ежели возникнет в том нужда.
Туземцы привели нас в свой поселок, насчитывавший около двухсот хижин из глины и соломы в форме перевернутых лодок. Те, что находились по внешнему периметру, стояли бок о бок, образуя своего рода заграждение. Нам предложили в распоряжение одно из самых просторных жилищ, но мы, выразив благодарность поклонами, ушли разбивать лагерь напротив, на другом берегу реки. Едва до них дошло, что мы намерены там обосноваться, к нам тотчас прислали местных мастеров, которые за пару дней соорудили нам такие же глиняные домики, расположив их, согласно моим указаниям, квадратом, чтоб удобнее было обороняться в случае чего. Поскольку край выглядел вполне приветливым, я еще распорядился с другой стороны, где не протекала река, выкопать ров и обнести лагерь частоколом, рассчитывая отдохнуть здесь несколько месяцев от перенесенных тягот и разведать, куда нам податься дальше в поисках единорога. Предводителем племени оказался один из приветствовавших нас толстяков, имя его звучало на наш слух как-то вроде Караманса — так мы его и звали впредь. Остальные толстяки были его братья и советники. Через посредничество одного из наших негров, понимавшего местный язык, мы узнали, что в этих землях есть еще два вождя и все трое ведут между собой войну. Именно поэтому нас вышли встречать с оружием: думали, вдруг мы из вражеского стана. Племя означенных врагов называлось мангбету, а принявшее нас — бандб.
С тех пор как мы у них обосновались, прошло немало дней. Жара в тени холмов переносилась легче, луга манили зеленью, и мои люди даже не помышляли о продолжении пути; целыми днями они бегали по склонам, охотясь на быков, антилоп, кабанов и другую крупную дичь, играли в военные игры, плясали, пировали и тешились разными забавами. Фрай Жорди подружился с негритянским целителем; в сопровождении Черного Мануэля и еще двух-трех учеников они уходили в чащу леса собирать травы, сушить насекомых и ящериц, варить лечебные настои и обмениваться опытом. Но со временем солдаты стали приносить меньше добычи, разленились и по большей части только валялись без толку на траве да баловались с доступными, смешливыми негритянками или же играли в кости и во всякие местные игры, которым обучались, как учатся люди всему дурному, с поразительной легкостью. Таким образом грехи наши множились день ото дня, и конца этому безобразию не предвиделось, хотя в течение Великого поста все усердно каялись на исповеди, посыпали головы пеплом, требовали епитимьи и клялись исправиться. Однако же это оказалось не более чем кратким перерывом, после которого безделье и блуд возобновились пуще прежнего. Я был крайне недоволен тем, что арбалетчики забросили повседневный труд и воинские упражнения, но, с другой стороны, понимая, как иссушили и вымотали их перенесенные лишения, почел за лучшее дать им срок еще немного прийти в себя, прежде чем снова гнать их вперед по неведомым дорогам.
Так прошло несколько месяцев, пока в один прекрасный день не прибежал со всех ног запыхавшийся Черный Мануэль с известием, что негры мангбету, с которыми воевал народ Карамансы, захватили в плен фрая Жорди и здешнего целителя. Я тут же велел Вильяльфанье трубить тревогу. Собрался весь отряд во главе с Андресом де Премио, я сообщил новость; вооружившись и прихватив с собой Черного Мануэля, мы отправились на поиски пленных. До самого вечера следопыт Рамон Пеньика вел нас за собой. Когда сгустилась тьма, взошедшая луна застала нас на лужайке у большого валуна, где мы и решили переночевать, с тем чтобы на заре продолжить преследование. Но вдруг всего в какой-то лиге от нас в поднимающемся от реки тумане замерцал матовый огонек, подсказывая, что наша цель уже близко. Воодушевленные, мы мигом позабыли про усталость и с величайшей осторожностью пошли на свет. Возле стоянки солдаты рассредоточились, чтобы бесшумно окружить врага, лишь иногда под чьей-то ногой хрустела ветка или раскалывался орех, но мы уже знали, что в африканской ночи никто не обращает внимания на подобные звуки. Ведь хищники, большие обезьяны и мартышки постоянно бродят вокруг человеческих поселений в надежде стащить что-нибудь съестное, но никогда не осмеливаются приближаться к костру. Поэтому мы подошли вплотную незамеченными. Восемь чернокожих богатырского сложения стерегли целителя Карамансы, фрая Жорди и еще трех негров из нашей экспедиции, один из которых был ранен и, похоже, дышал на ладан. Знаками я приказал Вильяльфанье командовать нападение, он дунул в рожок что есть мочи, и восемь негров мангбету опомниться не успели, как их повалили на землю за исключением одного, обнаружившего себя пригвожденным к дереву. Он недоуменно пялился на оперение стрелы, пронзившей его грудь, и никак не мог сообразить, что же такое с ним стряслось. Перерезав глотки побежденным, мы развязали своих, радуясь тому, что нашли их целыми и невредимыми, за исключением раненого — его ударили по голове дубиной и волокли на обед своим соплеменникам. Ночь мы провели на другой лужайке, подальше от места, где валялись трупы, а наутро вернулись в деревню.