Гор почувствовал, что большего не добьется.
– Тогда последний вопрос. Что с Сигнусом Прайм?
Образ Несущего Слово уже тускнел.
– Сигнус Прайм – твоя игра, Гор. Я занят более важными вещами.
– Более важными вещами? – на безупречном лице Магистра Войны вновь появилось раздражение. – Но Сангвиний…
– Сангвиний будет стоять у врат Вечности со слезами на глазах и ядом в сердце, чего бы вы с Эребом не надеялись добиться на Сигнусе Прайм. Вспомни об этом, когда ваш гамбит там потерпит неудачу. Вспомни, когда встретишься с Ангелом в последний день. Вспомни, что это я сказал тебе, чем все кончится на самом деле.
– Какое дело может быть «более важным», чем Ангел на этом этапе игры?
– Почти любое, – донесся голос Лоргара из холодного воздуха. – Ультрамар. Фулгрим. Жиллиман. Войны, которые мы действительно можем выиграть. Среди нас есть лишь двое тех, кто выстоит против гнева Ангела, Гор. Только двое сразят его в бою, где ему нечего будет терять. Ты – один из них. Второй – Ангрон.
Перед глазами Магистра Войны забрезжила правда.
– Ты это предвидел. Я слышу по голосу. Вот почему ты так отчаянно стараешься сохранить ему жизнь.
Голос Несущего Слово становился все тише, угасая, как телесный облик.
– Пророчество – непостоянная госпожа, ей никогда нельзя верить всем сердцем. Я пытаюсь спасти Ангрона потому, что он мой брат, Гор. Было время, когда ты это понял и думал так же. Каким же бездушным ты выглядишь теперь. Следи за собственными мыслями, Магистр Войны, иначе тебя опустошат растущие амбиции.
– А ты следи за языком, жрец, – ощерился Гор в пустоту.
На расстоянии в пол-галактики Лоргар открыл глаза, вновь оказавшись в теле из дочерна обугленной плоти.
И улыбнулся.
9
Пробуждение
Ярость
Падение титана
Его первой мыслью было, что система целенаведения не работает.
– У меня не работает система целенаведения, – произнес он. Точнее, не произнес, поскольку ничего не прозвучало. По красному обзорному дисплею побежали данные, выведенные неровным шрифтом награкали. Он прочел их, обработал и – поскольку в них был смысл – стал терпеливо ждать.
Ожидая, он наблюдал за двумя людьми, которые стояли перед ним. Первой была Лотара Саррин. Ему нравилась Лотара. Ее форма была отмечена Кровавой Рукой, и это было славное зрелище. Он сам видел, как Кхарн лично нанес символ после всех убийств в пустоте, совершенных Саррин в тот день
Второй был облачен в красное, его лицо скрывал нависающий капюшон, и у него было пять вращающихся глазных линз вместо лица. По правде говоря, техножрецов могло быть сколько угодно, но это не имело значения, поскольку он никого из них не любил. Как и всех легионеров, у него была эйдетическая память, так что он не забыл имена жрецов. Он просто так и не удосужился их выучить.
Проснувшись, он ощутил холод. Пронизывающий холод, который, словно сильный ливень, просачивался в поры и размягчал кости. Не то чтобы это имело какое-то значение. Было непохоже, что он от этого умрет. Непохоже, что он хотя бы задрожит. В саркофаге для этого не было места.
Когда он концентрировался, отключаясь от окружающего мира, то практически мог чувстовать самого себя. Настоящего себя – обнаженный связанный труп, свернутый в позу эмбриона и уложенный внутрь адамантиевой скорлупы. Впрочем, это могло быть игрой воображения. Сложно сказать наверняка.
Его зрение дрогнуло, и руны на мгновение стали синими. С грохотом появился слух, и его окутал шум военной мастерской. Трескучее шипение искр и пайки. Ритмичный лязг кузнечных молотов. Бинарное бормотание закутанных полулюдей.
– У меня не работает система целенаведения, – сказал он. Голос напоминал механический оползень.
– О ней позаботятся, – ответил жрец. Он изъяснялся бинарным кантированием – заунывным потоком единиц и нулей – но обзорный дисплей переводил все на награкали и низкий готик.
– Капитан Саррин, – произнес он. У него никогда не было таланта определять телесные сигналы людей. Ее глаза были прищурены. Сердцебиение ускорено. Рот сложился в тонкую жесткую линию, отчего губы побелели. – Вы рассержены или встревожены.
– И то и другое, – отозвалась она. – Лорке, мне нужно, чтобы вы защитили корабль.
Он не стал отказываться, это было совершенно невозможно. Лотара просила встать, идти, сражаться, и он не собирался ни в чем ей отказывать. Как и его братья. Все они жаждали вновь украсить броню кровью. Прошло очень много времени – десятки лет у большинства. Десятилетия, когда соображения милосердия требовали заключить их в сон без сновидений, но стазис был обманчивым словом.
В стазисе можно было видеть сны. Время не замирало для разума, только для тела. Можно было замкнуться лишь в собственных парализующе-сентиментальных воспоминаниях.
Как он мог ходить. Как мог дышать. Как чувствовал отдачу болтера в руке.
Лорке избавился от унылых размышлений, как только освободился от сдерживающей платформы. Палуба содрогнулась у него под ногами. Это было приятно. Техножрецы попятились, когда он со скрежетом суставов раскрыл многосуставчатые кулаки, и вхолостую выстрелил из встроенных в ладони комбиболтеров. Это тоже было приятно.
– Снарядите меня, – скомандовал он. Они повиновались. И по правде говоря, их повиновение приказам тоже было очень приятно. Жрецы снарядили его, закончив будить братьев.
Братья слушались его в смерти, как слушались при жизни. Они были первыми, но он был Первым. Едва заметный акцент – одна заглавная буква – но совсем иной статус.
А еще они были Ранеными. Неудачами. Теми, чьи механики шептали бинарные кодовые слова вроде «неуравновешен», «нестабилен» и «терминальное вырождение».
Вот почему они находились не на поверхности. Вот почему пребывали в стазисе. Они были древнейшими, первыми, еще до времен совершенствования технологии.
У Хеллесека не хватало руки. На момент пробуждения его железное тело проходило ремонт, и он включился с сокрушающим силовым кулаком на левой руке и странным ощущением временной ампутации на месте правой.
Кридал не мог говорить. Саркофаг прикрутили к телу, однако он все еще был поврежден с прошлой битвы. Его благословили и помазали священными маслами, но собрали без тонкой системы вокабулятора. На это не было времени.
Хуже всех дела обстояли с Нерасом. Он пробудился разъяренным, поддавшимся Гвоздям. Он всегда был таким, даже дремля в стазисе. При первых натужных шагах он порвал цепи, и шум всех машин переполненной мастерской утонул в реве цепных клинков. Более мудрые техножрецы бросились бежать. Более преданные или глупые попытались усмирить его электрошоковыми путами. Один потешно старался вызвать чувство покоя молитвой Богу-Машине.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});