Читать интересную книгу На грани - Никки Френч

— Опять не повезло, — приуныл Зак.

Моррис вежливо кивнул мне и ушел.

* * *

Я нашел ее. Мою идеальную третью. Она мала ростом, как остальные, но сильна и энергична. Прямо светится изнутри. Кожа как мед, блестящие каштановые волосы спутаны, зеленовато-карие глаза оттенка грецкого ореха, медные веснушки на носу и щеках. Осенние краски. Твердо очерченный подбородок. Белые зубы. Улыбчивая, часто смеется, слегка запрокидывая голову, жестикулирует. Не из робких, с собой в ладу. Как кошка у огня. Кожа теплая даже на вид. Ладонь была горячая и сухая. Едва я увидел ее, как понял: она создана для меня. Мой экзамен. Моя любовь. Надя.

Глава 3

— Надо придумать новый фокус. — Зак нахмурился, потягивая розовый пенистый молочный коктейль. — Или еще что-нибудь.

— Зачем?

— А вдруг работа подвернется?

У меня в арсенале два фокуса (три, если считать и волшебную палочку, которая складывается в несколько раз, стоит нажать потайную кнопку, — малышня не старше четырех лет от него в восторге). Для первого нужен белый шелковый шарф и пустой пакет. Дети знают, что он пуст, потому что я даю им пошарить внутри пухлыми ручонками. Потом я кладу шарф в пакет, считаю до трех, вытаскиваю, а он оказывается розовато-лиловым. Второй фокус — исчезающие мячики. Это простейшие фокусы. Азы ремесла. Примитив. Но за годы я отточила их. Главное — заставить зрителей смотреть не в ту сторону. А когда они ахнут, удержаться и не повторить фокус. И никому, даже самым любопытным родителям, не объяснять, как это делается. Однажды я объяснила Максу. Сначала показала, как исчезают мячики, и он изумился. И заинтересовался. «Как-как? Как ты это делаешь?» Он так допытывался, что я не выдержала, показала ему, в чем секрет, и увидела, как у него разочарованно вытянулось лицо. И это все? А чего он ждал? Пришлось прикрикнуть на него, напомнить, что это всего-навсего трюк.

Еще я умею жонглировать. Правда, только тремя мячиками — это каждый сможет. Ничего сложного. Зато я жонглирую разноцветными погремушками, бананами, туфельками, чашками, медвежатами и зонтиками. Детворе нравится, когда я жонглирую яйцами и разбиваю их. Они думают, я нарочно, чтобы повеселить их.

С куклами Зак управляется гораздо лучше меня. Я умею говорить только двумя голосами, да и то они почти одинаковые. Иногда мы приезжаем к клиентам с продуктами и посудой и учим детей готовить кексы, липкую сахарную глазурь и гамбургеры, вырезать формами для теста круглые сандвичи с ветчиной. Пока они жуют, мы убираем мусор и моем посуду. Если повезет, хозяйка напоит нас чаем.

Я клоунесса, я паясничаю, поднимаю шум, бестолково мечусь и запинаюсь о собственные ноги. Зак — резонер, серьезный, даже мрачноватый. Мы только что отработали на празднике у пятилетней малышки Тамсин, перед целой оравой капризных девчонок в воздушных платьицах. Я взмокла, выбилась из сил и охрипла. Мне хотелось домой — вздремнуть, полистать газетку, валяясь в ванне.

— Насекомые! — вдруг выпалил Зак. — Я слышал, один парень привозит на детские праздники жуков и ящериц и дает малышам потрогать их. И все в восторге.

— Я не развожу жуков и ящериц.

Он захлюпал коктейлем и задумался.

— Еще лучше — достать какую-нибудь тварь, чтобы она всех перекусала... Нет, не пойдет. Нас засудят. Или подыскать зверюшек — разносчиков опасной болезни. Чтобы все эти крикуны заболели, но не сразу.

— Заманчиво!

— Песня «С днем рождения» — жуткая гадость, правда?

— Терпеть не могу!

Мы с усмешками переглянулись.

— Сегодня ты жонглировала хуже некуда.

— Знаю. Отвыкла. Больше нас туда не пригласят. Ну и хорошо — папаша Тамсин слишком распускает руки. — Я поднялась. — Хочешь, возьмем такси пополам?

— Нет, обойдемся.

Мы поцеловались и разошлись в разные стороны.

* * *

Последние несколько недель, с тех пор как ушел Макс, возвращаться в пустую квартиру стало неприятно. Я только-только начала привыкать к нему — к поднятому сиденью унитаза, к костюмам и рубашкам в шкафу, к свежевыжатому апельсиновому соку и бекону в холодильнике, горячему телу в постели. Ночью он шептал, что я самая красивая, а по утрам бранился и вопил, потому что я в очередной раз опаздывала. Он готовил мне еду и съедал то, что готовила я, тер мне спину и напоминал, что пора перекусить. Ради него я строила планы и вносила в жизнь коррективы. Иногда я злилась, мне не хватало свободы. Макс пилил меня, приучал к аккуратности и порядку. Твердил, что я разгильдяйка. И мечтательница. То, что раньше он называл моим обаянием, раздражало его. Он ушел, а я вдруг поняла, что мне больше не с кем делиться жизнью. Придется заново привыкать к одиночеству. К эгоистичным радостям. Зато теперь я снова могу жевать шоколад в постели, варить овсянку на ужин, смотреть по видику «Звуки музыки», лепить прямо на стену записки-напоминалки и дуться сколько захочу. Могу с кем-нибудь познакомиться и закрутить упоительный, безумный, отчаянный роман.

Все мои подруги и друзья уже остепенились: образование, работа, пенсионные накопления, перспективы. У них закладные, стиральные машины, графики работы. Почти все состоят в браке, у некоторых даже есть дети. Наверное, поэтому мы с Максом расстались. Нам обоим стало ясно, что у нас никогда не будет общего счета в банке и детей с его волосами и моими глазами.

Я уже начинала со страхом подсчитывать, какую часть жизни прожила и сколько мне еще осталось, мысленно перебирала то, что сделала и чего еще не успела. Мне двадцать восемь. Я не курю и никогда не курила, ем помногу овощей и фруктов. Поднимаюсь по лестнице пешком, пренебрегая лифтом, иногда занимаюсь бегом. По моим подсчетам, впереди у меня еще лет пятьдесят, а то и шестьдесят. С лихвой хватит, чтобы научиться писать киносценарии, поплавать на байдарке и увидеть северное сияние. И встретить мужчину моей мечты. Или, что вероятнее, мужчин моих мечтаний. На прошлой неделе я прочла в газете, что скоро женщины смогут рожать и в шестьдесят лет, и вздохнула с облегчением.

Наверное, Макс будет сегодня на вечеринке, куда я собралась. По дороге домой я пообещала себе выглядеть неотразимо. Вымою голову, надену красное платье, буду смеяться, флиртовать напропалую и танцевать. Пусть увидит, от чего он отказался, и поймет, что мне на него плевать. Мне и без него не одиноко.

* * *

Я вымыла голову. Выгладила платье. Полежала в ванне с ароматным маслом, расставив по бортику зажженные свечи, хотя за окном было еще светло. Съела два тоста с белковой пастой «Мармайт», потом прохладный, истекающий соком нектарин.

Макс так и не пришел. Я то и дело оглядывалась на дверь. Познакомилась с адвокатом Робертом с кустистым бровями и с занудой Теренсом. От души потанцевала со старым приятелем Гордоном, который когда-то познакомил меня с Максом. Поболтала с Люси, на тридцатилетие которой мы и собрались, и с ее новым парнем — рост семь футов и обесцвеченные волосы. Говоря со мной, он наклонялся, а я казалась себе карлицей или ребенком. В половине двенадцатого я ушла, поужинала в китайском ресторанчике с давними подругами Кэти и Мел, немного выпила — совсем чуть-чуть, только для веселья. Ребрышки, скользкая лапша, дешевое красное вино. В тоненьком платье мне стало холодно. Я продрогла и устала, мне вдруг захотелось умчаться домой и зарыться в подушку.

Только в половине второго я вернулась домой. После полуночи Кэмден оживает. На улицу выползают чудаковатые типы — одни вялые, другие взбудораженные. Ко мне пробовал клеиться какой-то парень с зеленым хвостом, я отшила его, а он лишь пожал плечами и ухмыльнулся. Симпатичная полуголая девчонка кружилась на тротуаре как юла. На нее никто не обращал внимания.

Спотыкаясь, я отперла дверь и включила свет в холле. На коврике у порога лежало письмо. Первым делом я взглянула на почерк. Незнакомый. Аккуратный черный курсив. «Мисс Наде Блейк». Я просунула ноготь под край клапана и вскрыла конверт.

Глава 4

— Он что-то искал? По всей квартире? — Линкс указал на ворохи одежды, сваленные на пол подушки, кучу газет на ковре.

— Нет, — ответила я. — Это я виновата. Заработалась. Вот освобожусь — и все уберу.

На лице инспектора появилось недоуменное выражение, словно он только что проснулся и не вполне понимал, где находится.

— Послушайте, мисс...

— Блейк.

— Да, мисс Блейк... я закурю — не возражаете?

— Да ради Бога.

Покопавшись в барахле, я отыскала резную пепельницу в форме острова Ибица. И забеспокоилась, что старший инспектор Линкс заподозрит меня в употреблении наркотиков. Но он не уловил связи. Выглядел он неважно. Мой дядя перенес три инфаркта, но продолжал курить, хотя уже не мог толком затянуться. А друг Макса после операции так и не оправился от нервного срыва. Прошел год, а он по-прежнему говорит дрожащим голосом человека, готового расплакаться. Линкс напомнил мне обоих. Смотреть, как он закуривает, — отличное упражнение на развитие терпения. У него так тряслись пальцы, что он едва сумел поднести спичку к сигарете — правда, всего на долю секунды. Казалось, он прикуривает не в относительно спокойной обстановке моей гостиной, а на мачте траулера где-нибудь в Северном Ледовитом океане.