Медленно, задумчиво Найл приблизился к проходу между деревьями. И тут в душе ожила надежда. Бриз согнал пыльцу в кучи – по форме ни дать ни взять дюны, только маленькие, а на них бисеринками поблескивает роса. Может, роса увлажнила пыль, и теперь та не будет вздыматься клубами? Наклонившись, он осторожно коснулся пальцами ближайшей кучи, затем, работая большим и указательным, скатал из желтой пыльцы шарик. Шарик на ощупь был забавно скользким, но Найл с восторгом ощутил: не жжет. Чуть поднявшись, ухватил щепотку пыльцы между пальцами и присыпал тыльную сторону ладони. Гляди-ка, пыльца на коже, а все равно не жжет. Подождал несколько секунд, пока не убедился, что замедленного эффекта нет, и решился на крайность: уцепив еще щепоть, осмотрительно втянул одной ноздрей. Ясное дело, чихнул, но не почувствовал ни жжения, ни чего еще. Выпрямившись, Найл рассмеялся от облегчения. Поспешно возвратившись, потряс за плечо Доггинза:
– Эй, Билдо, подъем!
Спящий прихрюкнул, втянул воздух и медленно открыл глаза. Секунду он таращился на Найла, явно не узнавая. Затем, опомнившись, резко сел.
– Ну как, все в порядке? – весело осведомился Найл.
– Да вроде бы, – Доггинз оглядел свои руки, все еще покрытые красноватыми пятнами. – Хотя побаливают еще, мерзавцы. Ну-ка, дай глотнуть, – он от души приложился к бутыли с водой, затем спихнул металлическую одежину и чуть качнувшись поднялся на ноги. Откинув голову, поглядел на растение-властителя. Губы при этом растянулись в зловещей улыбке. – Вот чего нам нужно.
– Откуда ты знаешь?
– Не знаю, просто чувствую, – он мельком глянул на землю. – Где тут у нас жнецы?
– Побросал в реку, – ответил Найл, свертывающий в рулон одежину.
– Молодчина. Да где ж они, в конце концов? – Доггинз, безусловно, думал, что Найл шутит.
– Я же сказал, выкинул в реку.
Доггинз поглядел на Найла, лицо у которого было абсолютно серьезно, и распахнул глаза.
– Как?! Н-но… почему, боже ты мой?
– Потому что это единственный способ заручиться, что мы выберемся отсюда живыми, – невозмутимо ответил Найл.
– Как же, живыми! – выкрикнул Доггинз с мучительным надрывом.
Он рванулся к кромке берега, и Найл на миг испугался, что сейчас он прыгнет. Тут вода у берега всколыхнулась и, над поверхностью показалось рыло каймана. Доггинз замер на полпути, вперясь в воду и готовый отпрянуть, пока кайман не погрузился обратно под воду.
– И как теперь прикажешь отсюда выбираться? – он с бессильным отчаянием хлопнул себя по бокам. – Из этого треклятого места, без оружия?
– Зря ты так расстраиваешься. Все может оказаться проще.
– С чего вдруг? – Доггинз опешил от такой непоколебимой уверенности в тоне.
– Дельта, может статься, захочет избавиться от нас, – Найл указал на стену деревьев. – Чем, думаешь, служит вся эта поросль?
Доггинз фыркнул невеселым смехом:
– Забором, который не дает нам уйти.
– Не угадал, – спокойно сказал Найл. – Наоборот, он не дает нам подступиться. Дельта желает, чтобы мы ушли. Вот смотри, – он подошел к проходу меж деревьями и, черпнув пригоршню пыльцы, просеял ее сквозь пальцы на землю. – Теперь она безопасна. – Тем, что осталось в ладони, он, вернувшись, потер Доггинзу предплечье. – Видишь, больше не жжется.
Доггинз опасливо отдернул руку и нервно на нее уставился. Постепенно лицо облегченно расслабилось; даже улыбнулся.
– А ну-ка давай скорей отсюда, пока она не передумала, – сказал он с плохо скрытой радостью.
Вместе они быстро собрали поклажу, и через несколько минут уже осмотрительно ступали между деревьев. Как выяснилось, можно было и не осторожничать. Пыльца сделалась безвредной, и не взнималась больше удушающими клубами даже там, где толстым слоем стелилась по земле. Вместе с тем, когда выбрались, Найл испытал облегчение: обостренным восприятием он ощущал, что деревья таят глухую враждебность к жестоким незваным гостям.
Впереди поднималась серая круча, изборожденная тысячами водяных канальцев, затрудняющих ходьбу; легко было оступиться и вывихнуть лодыжку. К тому времени как одолели полсклона, Доггинз тяжело задышал, лицо сильно побледнело. Резко, с присвистом вздохнув, он схватился за бок:
– Давай приостановимся. У меня шов.
Они присели на жесткую землю, но устроиться поудобнее было трудно, приходилось вживляться в землю пятками, чтобы не съезжать вниз. У Доггинза был изможденный вид: щеки впали, явственнее стали проступать скулы.
– Хочешь, скажу, как восстановить энергию? Доггинз сидел, прикрыв глаза. Повел головой из стороны в сторону.
– И как?
– Используй свой медальон.
– Только хуже будет, – произнес Доггинз бесцветным голосом.
– А вот и нет. Поверни и попробуй сосредоточить энергию внутри себя.
Доггинз вяло полез под тунику и повернул медальон другой стороной. Спустя секунду охнул:
– Больно!
– Ясное дело. Давай терпи.
Доггинз стиснул зубы и закатил глаза, на лбу проплавились бисеринки пота. Боль, очевидно, была страшная, но он держался. Где-то через минуту Доггинз резко втянув воздух, задержал дыхание, после чего медленно выдохнул. Посидев, он открыл глаза и взглянул на Найла с ошеломленной радостью:
– Изумительно! Что произошло?
– Ты на самом деле чувствовал не усталость. Тебя угнетали подавленность и уныние, а от них было тяжелее вдвойне.
В глазах Доггинза отразилось понимание.
– Где ты этому научился?
– Из опыта.
– Ну ладно, – Доггинз поднялся. – Пошли дальше.
Через полчаса они приблизились к лесу. После монотонной серости склона богатые краски особенно радовали глаз. Ступать по густой мягкой траве доставляло истинное удовольствие. Найл обратил внимание, что запахи разнообразны как никогда. Только если накануне они казались тяжелыми и экзотичными, как в каком-нибудь сказочном саду Востока, то теперь в них чувствовалась необычная, изысканная легкость, от которой тянуло рассмеяться в голос. Трудно было поверить, что эта симфония благоуханий существует лишь в уме. Найл сделал попытку взглянуть на цветы вторым зрением – по мере того как день разгорался, это становилось труднее, – и тотчас осознал. Растения полны были радости от того, что странники безоружны, и изливали свое облегчение, млея от блаженства. Когда вычленилось второе зрение, цветы будто истаяли, вместо них он стал сознавать корни, стебли и сок, текущий сквозь них, словно зеленый свет. Заметно было и то, что воздух так и искрится счастьем – похоже на искорки водной пыли вокруг фонтана – вот именно они и отражаются в восприятии, как беспрестанно меняющийся аромат.
Найл оглянулся на Доггинза и опешил. Доггинз тоже обрел прозрачность, просвечивая весь как есть, до самого скелета. Ясно различались вены и артерии и то, как работает сердце, качая кровь. Улавливалось, что оно и отвечает за эту цветовую палитру, заливающую светом все тело и чуть выходящую за его пределы. В гамме смешивались красный, оранжевый и желтый цвета, с преобладанием лазоревого и яблочно-зеленого; последние, похоже, и создавались биением сердца. По мере того как Доггинз откликался на полонящую воздух радость, разноцветный всплеск растекался все дальше и дальше за пределы его тела, пока вокруг не образовалась эдакая аура в десяток сантиметров. Все это Найл видел на протяжении лишь нескольких секунд, затем двойное зрение оставило его, и мир снова сделался всегдашним, незыблемым. Обратное преображение, очевидно, было неизбежно: от созерцания одновременно двух миров расходовалась уйма энергии – но все равно было как-то жаль.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});