Так же вместе Кэтлин и Маккензи обедали и в последующие дни, и Кину удалось добиться того, чего не удавалось Мичелину Дэннехи, – Кэтлин Рафферти начала есть три раза в день.
В субботу, когда Кэтлин снимала белье Кина с веревки, перед ней вырос Майкл Рафферти.
– Ты рано сегодня, Майкл, – изумилась она.
– У нас кончились рельсы, – буркнул он. Увидев брюки Кина в корзине для белья, он сдвинул брови и сжал кулаки. – Постой-ка, жена. – Он внимательно посмотрел на брюки. – Это не мои штаны.
Кэтлин пришла в замешательство:
– Я… взяла немного белья.
Рафферти уставился на нее мрачным взглядом.
– Взяла белье. Чье? О чем ты говоришь, жена?
– Мистера Маккензи, – тихо произнесла она. – Он ранен и платит мне за то, что я за ним ухаживаю. – Последнее было ложью, но Кэтлин знала, что в человеческую жалость ее муж не верит.
Он крепко схватил ее за руку.
– Платит тебе? Чем это он тебе платит, шлюха?
– Майкл, пожалуйста, ты делаешь мне больно. И у тебя нет оснований так меня называть.
Он ударил ее по щеке так, что она упала.
– Не ври мне, шлюха. Я видел, какими коровьими глазами ты всегда на него смотришь. – Кэтлин попыталась подняться, но он шагнул к ней и снова ударил. – О нем я позабочусь сам, – прохрипел он.
– Пожалуйста, Майкл, прошу тебя, не устраивай сцен, – взмолилась она, поднимаясь на колени и хватаясь за его ноги.
– Я должен был понять это раньше, сука. Кэтлин подняла руки, закрываясь от нового удара. Рафферти схватил ее за волосы и потащил, сопротивляющуюся, к дивану.
– Таких сук, как ты, учить можно только так, – отрывисто бросил он, притягивая ее к себе, и с силой впился в ее губы.
Она все еще пыталась освободиться, и он снова ее ударил, сильнее и злее, чем раньше. Затем, взвыв от ярости, поднял – легко, словно она была совсем невесомой – и бросил на диван. Кэтлин зарыдала, и он снова обрушил на нее удар своего кулака.
– Хватить хныкать, ты, поганая сука, – прорычал он, срывая с нее одежду. – Ты получаешь то, что заслужила.
Сделав то, что хотел, он натянул брюки и, не удостоив ее взглядом, покинул палатку в поисках дальнейших удовольствий.
Кэтлин плакала, свернувшись в комочек на диване. Боль и глубокое отчаяние охватили ее.
Глава 12
Томас и Роури обвенчались в маленькой церквушке Ларами, их свидетелями были Дэвид и Барбара Селлер.
Глаза Роури стали влажными, когда Томас обвязал ее палец золотистой свадебной лентой своей матери, которую он всегда носил с собой вместо цепочки для часов.
После венчания все четверо поспешили обратно на станцию, поскольку Селлерам нужно было ехать дальше. Здесь новобрачные простились с этой милой парой. Роури стало невыразимо жаль, что людей, присутствовавших на самом важном событии в ее жизни, они, возможно, никогда не увидят.
– Ты не хочешь послать отцу телеграмму? – спросил Томас, заметив на обратном пути здание телеграфа.
– Нет. Завтра мы уже будем в Огдене. Я сама ему все скажу.
– Думаю, он будет очень рад узнать, что ты вышла замуж именно за меня, – с иронией заметил Томас. – Затем он пойдет за ружьем.
Сам Томас послал телеграмму Стюартам – людям, которых считал самыми близкими. Заполняя бланк, он заметил:
– Рурк и Анжела не простят, что я не сделал этого в Сент-Луисе.
Роури рассмеялась.
– Они, наверное, удивятся, когда получат телеграмму.
– Не думаю. Рурк уже подозревал, что к этому все идет. Не знаю почему.
Она тронула его за руку.
– Думаю, тебе повезло, что у тебя есть такие друзья, как Рурк и Анжела.
– Это теперь и твои друзья. Не забывай этого никогда. И если тебе будет трудно, а меня не окажется рядом, ты всегда можешь положиться на них.
Ее глаза блеснули.
– Это наш медовый месяц, Томас. Не будь таким мрачным. Не пугай меня.
Он взял ее за руку.
– Ты права. С нами ничего не произойдет. У нас все только начинается. Перед нами – вся жизнь. – Он внимательно посмотрел на нее. – Но сейчас у нас только двенадцать часов до прибытия поезда. Идем в гостиницу.
Их свадебный завтрак в ресторанчике гостиницы состоял из жареного картофеля и большого пересоленного бифштекса, который показался Роури самым серьезным испытанием за все время путешествия. Увидев, с какой безнадежностью Роури воюет со своим блюдом, Томас сжал ей руку.
– Как только кончится мой контракт с железной дорогой, мы отправимся в свадебное путешествие в Англию или Францию. Мы посетим самые лучшие рестораны, и ты познакомишься с самой лучшей кухней мира.
Ее глаза сверкнули:
– Медовый месяц в Лондоне и Париже! Это так здорово звучит! А ты уже был когда-нибудь в Европе?
Томас кивнул.
– Мы с Рурком совершили большое путешествие, когда окончили колледж. Мы тогда были беспечными холостяками, – улыбнулся он.
У нее дрогнули губы:
– Могу представить, сколько вы разбили сердец в Европе.
– И в большей части Британской империи. Но дни эти навсегда ушли. – Он стал серьезным. – Я и Рурк теперь солидные, остепенившиеся, женатые мужчины.
Она некоторое время внимательно на него смотрела.
– Ты… не жалеешь об этом?
– Жалею? О чем? – удивился Томас, поднося ко рту кусок бифштекса.
– О том, что ты женатый мужчина. Он взглянул на нее с удивлением.
– Почему ты спрашиваешь? Роури опустила глаза.
– Думаю, я вела себя с тобой очень бесстыдно… и, может, заставила жениться.
– Ну-ка посмотри на меня.
Она подняла глаза и увидела взгляд Томаса, полный теплой укоризны.
– Ты думаешь, меня так просто заставить? Раньше, как ты, может быть, заметила, женить меня на себе не смог никто. Потому что раньше я никого не любил. – Некоторое время он внимательно смотрел на нее, затем сжал ее руку. – Что это, обычный страх новобрачной, или ты передумала?
Ее лицо осветилось улыбкой, и теперь она положила свою руку на его.
– Я не могу передумать, я люблю тебя.
– Смотри, еще не поздно. А если тебе нужны свадебное платье, фата и все такое прочее, то мы можем подождать…
Роури трагично закатила глаза:
– Это ты можешь…
– Хорошо, тогда покончим с этим. Кстати, что мы делаем здесь, миссис Грэхем, когда нас наверху ждет кровать? Это не ущелье в горах, битком набитое индейцами, и не вагон, в котором спит множество пассажиров. Большая, мягкая кровать в отдельном номере полностью в нашем распоряжении.
Они оба бросили салфетки и наперегонки побежали вверх по лестнице.
Наверху Томас сгреб свою жену в объятия к понес на руках. Но когда новобрачные с грохотом распахнули дверь, они увидели горничную, удивленно к ним обернувшуюся.
Томас опустил Роури на пол.
– О, извините, мы думали, что комната пуста.