- Знаешь, завтра собирается актив коммунистов 4-й дивизии, 3-го и 6-го корпусов, будут тебя разбирать в партийном порядке.
Я спросил:
- Что же такое я натворил, что такой большой актив будет меня разбирать? А потом, как же меня будут разбирать, не предъявив мне заранее никаких обвинений, чтобы я мог подготовить соответствующее объяснение?
- Разбор будет производиться по материалам 4-й кавдивизии и 3-го корпуса, а я не в курсе поступивших заявлений, - сказал Фомин.
- Ну что же, посмотрим, в чем меня хотят обвинить, - ответил я Фомину.
На другой день действительно собрались человек 80 коммунистов, и меня пригласили на собрание. Откровенно говоря, я немного волновался, и мне было как-то не по себе, тем более что в то время очень легко пришивали ярлык "врага народа" любому честному коммунисту.
Собрание началось с чтения заявлений некоторых командиров и политработников... Указывалось, что я многих командиров и политработников незаслуженно обижал и не выдвигал на высшие должности, умышленно замораживал опытные кадры, чем сознательно наносил вред нашим вооруженным силам. Короче говоря, дело вели к тому, чтобы признать, что в воспитании кадров я применял вражеские методы. После зачтения ряда заявлений начались прения. Как и полагалось, выступили в первую очередь те, кто подал заявления.
На мой вопрос, почему так поздно поданы на меня заявления, так как прошло полтора-два года от событий, о которых упоминается в заявлениях, ответ был дан:
- Мы боялись Жукова, а теперь время другое, теперь нам открыли глаза арестами.
Второй вопрос: об отношении к Уборевичу, Сердичу, Вайнеру и другим "врагам народа". Спрашивается, почему Уборевич при проверке дивизии обедал у вас, товарищ Жуков, почему к вам всегда так хорошо относились Сердич, Вайнер и другие?
Затем выступил начальник политотдела 4-й кавдивизии С.П. Тихомиров... Его речь была ярким примером приспособленца. Он лавировал между обвинителями, а в результате получилась беспринципная попытка уйти от прямого ответа на вопросы, в чем прав и в чем не прав Жуков. Тихомиров уклонился от прямого ответа. Я сказал коммунистам, что ожидал от Тихомирова объективной оценки моей деятельности, но этого не получилось. Поэтому скажу, в чем я был не прав, а в чем прав, чтобы отвергнуть надуманные претензии ко мне.
Первый вопрос о грубости. В этом вопросе; должен сказать прямо, что у меня были срывы, и я был не прав в том, что резко разговаривал с теми командирами и политработниками, которые здесь жаловались и обижались на меня. Я не хочу оправдываться в том, что в дивизии было много недочетов в работе личного состава, проступков и чрезвычайных происшествий. Как коммунист, я, прежде всего, обязан был быть выдержаннее в обращении с подчиненными, больше помогать добрым словом и меньше проявлять нервозность. Добрый совет, хорошее слово сильнее всякой брани.
Что касается обвинения в том, что у меня обедал Уборевич - "враг народа", должен сказать, что у меня обедал командующий войсками округа Уборевич. Кто из нас знал, что он враг народа? Никто. Что касается хорошего отношения ко мне со стороны Сердича и Вайпера - могу сказать, что мы все должны бороться за то, чтобы были хорошие отношения между начальниками и подчиненными. Вы правы, критикуя мое плохое отношение к некоторым командирам, но не вправе критиковать меня за хорошее отношение ко мне Сердича и Вайнера. За это, скорее, надо было бы похвалить, чем бросать двусмысленные намеки и бездоказательные обвинения.
Относительно замечания начальника политотдела 4-й кавдивизии Тихомирова о том, что я недооцениваю политработников, должен сказать прямо: да, действительно, я не люблю и не ценю таких политработников, как, например, Тихомиров, который плохо помогал мне в работе в 4-й кавдивизии и всегда уходил от решения сложных вопросов, проявляя беспринципную мягкотелость, нетребовательность, даже в ущерб делу. Такие политработники хотят быть добрыми дядюшками за счет дела, но это не стиль работы большевика. Я уважаю таких политработников, которые помогают своим командирам успешно решать задачи боевой подготовки, умеют сами работать засучив рукава, неустанно проводя в жизнь указания партии и правительства, и, не стесняясь, говорят своему командиру, где он не прав, где допустил ошибку, чтобы командир учел это в своей работе и не допускал бы промахов.
Организаторы этого собрания, видимо, рассчитывали на то, чтобы исключить меня из партии или, в крайнем случае, дать строгое партийное взыскание, но коммунисты не пошли на это.
После критических выступлений собрание приняло решение, которое явилось для меня серьезной помощью. В решении партактива было сказано: "Ограничиться обсуждением вопроса и принять к сведению объяснение товарища Жукова Г.К.".
Откровенно говоря, для меня выступление начальника политотдела 4-й кавалерийской дивизии С.П. Тихомирова было несколько неожиданным. Мы работали вместе около четырех лет. Жили в одном доме. Как начальник политотдела и мой заместитель по политчасти он меня, безусловно, не удовлетворял (спрашивается, почему же тогда за четыре года Георгий Константинович ни разу не поставил вопрос о замене Тихомирова? - Б. С.), но в частной жизни, как человек, он был хороший во всех отношениях и ко мне всегда относился с большим тактом и уважением (подозреваю, что неудовлетворенность Жукова работой своего заместителя возникла только после злополучного партсобрания. - Б.С.). Он всегда подчеркивал, что как единоначальник я являюсь полноценным политическим руководителем и пользуюсь настоящим партийным авторитетом у командного, состава, в том числе и у политработников.
Когда кончилось собрание, я не утерпел и спросил Тихомирова:
- Сергей Петрович, вы сегодня обо мне говорили не то, что всегда, когда мы работали вместе в дивизии. Что соответствует истине - ваши прежние суждения обо мне или та характеристика, которая была дана вами сегодня?
Он ответил:
- Безусловно та, что всегда говорил. Но то, что сегодня сказал, - надо было сказать. Я вспылил и ответил:
- Я очень жалею, что когда-то считал тебя принципиальным товарищем, а ты просто приспособленец.
С тех пор я перестал считать его своим товарищем. При встречах с ним отвечал только на служебные вопросы".
Опять перед нами сказочный богатырь, легко поражающий врагов, в том числе и оборотня - бывшего друга-комиссара. Симонову же Жуков по этому поводу рассказывал уже нечто совсем апокрифическое. Будто бы Сталин, когда Тимошенко назвал ему "командира кавалерийского корпуса Жукова" (на самом деле тогда уже заместителя командующего округом) в качестве кандидата на пост командующего на Халхин-Голе, заявил: "Жуков... Жуков... Что-то я не помню эту фамилию". Тогда Ворошилов напомнил: "Это тот самый Жуков, который в тридцать седьмом прислал вам и мне телеграмму о том, что его несправедливо привлекли к партийной ответственности". "Ну, и чем дело кончилось?" - спросил Сталин. Ворошилов, как утверждал Жуков, ответил, что все кончилось благополучно: выяснилось, что для привлечения к ответственности не было оснований.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});