Подрастерявшийся Юлий притих, не зная уже, что сказать. Сыпался мелкий дождик.
– Простите еще раз, господин дьявол! – донесся голос из тумана. – Собственно говоря, я уже почти утонул. Я уже по шею в трясине. Если вы можете меня вызволить… Как бы там ни было, бог не пришел ко мне на помощь… Может статься, потому, что он брезгует такими гнусными, злополучными местами, как это болото, никогда сюда не заглядывает, – добавил еще голос – из чувства справедливости, надо полагать.
Однако Юлий опасался таившегося в тумане человека и сказал:
– Как твое имя, паршивец?
Паршивец – это было, конечно же, слишком много для тонущего в мерзкой пучине несчастного, Юлий тотчас это осознал. Но как же он вздрогнул в следующий миг!
– Обрюта, – признался голос.
– Обрюта! Обрюта, где ты? – Юлий быстро соскочил с лошади, бросил плащ, только мешающий, и устремился в чащу низких зарослей, проваливаясь на колыхающейся неверной почве. Нужно было беспрестанно перекликаться, чтобы сообразить, где Обрюта. Несколько раз Юлий сбивался и поворачивал, продираясь сквозь хлещущие ветви. И вот уже в двух шагах в чересполосице тонких берез мелькнул лошадиный круп.
– Обрюта! – вскричал Юлий, весь охваченный счастьем. – Опять ты врешь!
Верный дядька стоял по колено в тине, не затопив сапог. По колено, а не по шею!
– Опять ты врешь! – в восторге повторил Юлий. Через топь и грязь они кинулись навстречу друг другу.
Юлий безумно, до коликов хохотал, сделалось с ним что-то вроде припадка. Долго потом не мог он прийти в себя, безудержное веселье возвращалось отрыжкой. Обрюта держался строже. Человек более уравновешенный и проницательный, чем Юлий в его взвинченном состоянии, уловил бы, наверное, некоторую долю смущения, в том, как многозначительно покряхтывал дядька. Обрюта пустился в разъяснения, что, натурально, хотел провести дьявола и потому наврал с три короба. Однако Обрюта чего-то как будто недоговаривал и пристыжено почесывался.
Костер развели у крутого обрыва, где под корнями огромной сосны нашли сухую песчаную яму для ночлега. И тут Обрюта полез в мешок за столичными гостинцами – с этими-то гостинцами, подзадержавшись в Толпене, гнался он за своим мальчиком, останавливаясь в тех же корчмах и на тех же стоянках, и только в лесу уже сбился со следа – да так удачно!
Обрюта достал пряники и подержанные кожаные штаны, несколько великоватые, на вырост. Но Юлий тотчас натянул приобретение поверх прежних бархатных штанов и почувствовал себя в них и ловко, и тепло, как настоящий лесной житель. Эту замечательную, очень прочную вещь Обрюта приобрел у старьевщика на свои деньги. Но задешево, почти даром, так что и говорить не о чем, заверил он. Кстати пришлись сапоги, тоже великоватые и тоже подержанные, и развесистая войлочная шляпа – надежное укрытие в самый сильный дождь. И разумеется, Обрюта не забыл множества вкусных разностей, без которых так грустно и сиротливо в лесу, когда заблудишься.
Да и блуждать уже не имелось причин. Наутро, едва развиднело, нашли дорогу и поехали, не встречая препятствий. Обратный путь до столицы они проделали в четыре дня и увидели озаренные желтым закатным солнцем стены Вышгорода. Обрюта не особенно любопытствовал, выясняя причины поспешного возвращения, и Юлию не пришлось особенно сочинять. Сошлись на том, что княжич устал от увеселений и соскучился по своим книжкам. Объяснение тем более вероятное с точки зрения завзятого домоседа, как Обрюта, что за книжками приходилось, нигде не задерживаясь, торопиться обратно домой, в Вышгород.
То есть объяснение целиком подтверждалось самым образом действий.
Юлий спешил. Подъезжая к крепости, он выказывал беспокойство, которое вызывала у него, очевидно, мысль о беспризорных книгах. И наконец в виду предмостных укреплений Вышгорода кинул медлительного Обрюту на дороге и поскакал вперед. Четверть часа спустя покрытый пеной конь вынес его на верх утеса, вознесшегося над лиловой речной долиной и над черным разливом городских крыш, на край пропасти перед воротами, где толпилась высыпавшая из караульни стража. Ожидали захода солнца, чтобы поднять мост.
* * *
Вялые рожи одуревших от безделья воротников свидетельствовали, что в крепости все спокойно. Никто тут не ждал беды и не затруднял себя дурными предчувствиями. И только лишь нежданное, не вовремя и без слуг возвращение княжича на падающей от усталости лошади пробудило на лицах стражников некоторое любопытство.
– Все в порядке! – бросил Юлий десятнику под гулкими сводами ворот.
Никуда не сворачивая, он направился к палатам наследника и окликнул часовых.
– Великий государь наследник Громол почивают, – отвечал старший.
Юлий окинул взглядом холодные окна палат.
– Здоров ли наследник? – спросил он еще и, получив успокоительные ответы, спрыгнул с лошади – путь его был закончен.
В многолюдном городе, население которого достигало трех тысяч человек, Юлий не встретил родной души. Громол отгородился стражей. Обрюты все не было, и поскольку солнце уже зашло, ждать его больше не приходилось. Обрюта, значит, не поспевал к закрытию ворот, он заночевал в предместье Вышгорода, в харчевне «Три холостяка», где у него имелось таинственное знакомство. Может статься, не очень-то Обрюта и жаждал – поспеть.
Оттягивая возвращение к давно остывшему очагу, Юлий сдал лошадь на конюшню, поел у конюхов хлеба с луком и слонялся по городу. Два десятка коротких извилистых улочек являли достаточно разнообразия, чтобы не слишком часто попадаться на глаза одним и тем же привратникам и горничным, но Юлий возвращался на площадь. Огни Большого дворца притягивали его щемящим ощущением горечи, с которым не просто было совладать. Юлий приглядывался к окнам, пытаясь различить людей, случайную тень на красноватых стеклах, и с глубочайшим вниманием следил за оживлением на крыльце. Снующая взад и вперед челядь, дамы со спутниками и без, слегка присмиревшие сановники в сопровождении свиты – казалось, тут, во дворце, происходило что-то важное, назревали события, предвещавшие всей стране благоденствие или беду… Но нет, жизнь понемногу замирала, двери открывались все реже… И ничего. Ни хорошего, ни плохого.
А дома было темно и холодно. Стояла нежилая промозглая сырость. Не разжигая огня, поленившись раздеться, Юлий забрался под одеяло, угрелся и затих…
– Обрюта! – вскинулся он, барахтаясь в одеяле. – Поберегись! – Очумелый взгляд – Юлий узнал комнату. Столб лунного света ввалился в окно, испятнал пол и захламленный угол стола. Где-то далеко, безумно далеко и глухо слышались удары полночного колокола.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});