Читать интересную книгу Последняя крепость Рейха - Андрей Васильченко

Как уже говорилось, пасхальное воскресенье в 1945 году пришлось на 1 апреля. В тот день советская артиллерия (включая крупнокалиберные 280-миллиметровые орудия) обрушила на город шквал огня. Под прикрытием артиллерии в направлении аэродрома Гандау направились советские тяжелые танки. В результате ураганного огня и бомбардировок немецкие парашютисты стали нести большие потери. Из-за поднявшихся клубов пыли 20-миллиметровые спаренные автоматические пушки оказались не в состоянии вести огонь. Несколько немецких 88-миллиметровых зенитных орудий в первые же часы наступления были уничтожены прямыми попаданиями советских снарядов. Два часа спустя после начала операции советские танки стали приближаться к зданию интерната для слепых. Здесь располагался штаб полка, откуда организовывалась вся оборона этих краев. Резервный взвод, который имелся в распоряжении штаба полка, был тут же направлен удерживать территорию между интернатом для слепых и Одером. В тот момент подполковник Мор еще имел связь с майором Тильгнером, группа которого находилась на левом фланге. В силу своего местоположения она не понесла огромных потерь. В итоге она все-таки получила приказ отходить к шлюзам на Одере. Генерал Нихоф вспоминал о том дне: «Мы очень удивились, когда русские после своего первого крупного успеха не продолжили наступать на правом фланге, продвигаясь дальше, а повернули на северо-восток в направлении саперных казарм. Между тем наступила ночь. Группа майора Тильгнера, которая за ночь не понесла никаких потерь, была доставлена на грузовых автомобилях в полк. Разумеется, тяжелые пушки пришлось оставить на шлюзах. Когда настал второй день Пасхи, то на западе был создан новый оборонительный рубеж. Позже, оказавшись в плену, у нас состоялась беседа со штабным офицером из армейского штаба генерала Глуздовского. На наш вопрос, почему русские во второй половине Пасхального воскресенья после удачного прорыва нашей обороны не повернули направо, офицер сначала промолчал. Затем он посмотрел на карту и произнес: „У нас были другие планы“. Очевидно, что русские просто не смогли воспользоваться этим уникальным шансом».

Дым пожарищ над городской ратушей

Эрих Шёнфельдер, один из немногих выживших немцев, которые принимали активное участие в обороне Бреслау, вспоминал: «В этой преисподней вряд ли кому можно было помочь. Да и сама помощь была по своей сути бессмысленной… Наиболее сложно пришлось Песчаному острову. В местной церкви виднелась огромная пробоина от бомбы. Старая церковь Святого Винсента, в которой располагался надгробный памятник Генриху IV, была объята полностью огнем. В развалины был превращен монастырь Святой Урсулины. Около тридцати плачущих сестер молились на коленях перед разрушенным храмом. Они больше не понимали этот мир. Словно маяки огнем в ночи пылали две башни собора. Зарево пожарищ было видно далеко за пределами Бреслау. Словно огненные капли в воде, в которой отражается буйство пожаров, рушатся выгоревшие куски башен. Старый Бреслау перестал существовать». По приблизительным подсчетам, только за 1 апреля 1945 года на город было сброшено около 5 тысяч бомб. На второй день пасхальной недели усиленные бомбардировки временно прекратились. Но это отнюдь не остановило многочисленные пожары. Ночью бомбардировщики сменили самолеты «У-2», которые за характерный звук работающего двигателя были прозваны немцами «швейными машинками». Из этих небольших советских самолетов трассирующими пулями с небольшой высоты производился обстрел улиц.

Церковь Святого Винсента, уничтоженная пожарами

Горит один из кварталов Бреслау

Пожары в Бреслау в первых числах апреля 1945 года были настолько сильными, что в городе стали плавиться даже камни. Хуго Эртунг в своих дневниках так описывал события пасхальной недели: «Накалившись от жары, начинает звонить колокол. Пасхальный звон Бреслау. В нашем дворе неистовствует огненная стихия. В раскаленных вихрях почти моментально тает древесина. Столпы огненных искр возносятся к небу, чтобы упасть на соседние крыши и дать жизнь новым пожарам. Весь второй день Пасхи ознаменован огненным кошмаром». Один из евангелических священников вспоминал о тех днях: «Мы верили, что для нас пришел час Страшного суда». Сложно даже предположить, насколько невыносимым было положение мирных жителей города. Хуго Эртунг сообщал: «Мы ходим вечно сонные и грязные. Насос больше не может подавать воду, и наши глаза изъедены дымом. У всех в голове одна мысль — быстрее бы это закончилось». Когда настал вечер 2 апреля, весь центр города был выгоревшим.

Рольф Бекер вспоминал о «пасхальном сражении»: «Оборонительные бои в первые недели апреля по своей ожесточенности достигли апогея. В районе интерната для слепых позиции удерживает проверенный в боях полк Мора. Но и он неуклонно теряет свои силы… Бои идут у вокзала Пёпельвиц. Там русские простреливают буквально каждый метр. Их силы слишком велики. Под их огнем гибнет все больше и больше защитников. По мосту через Одер в мощном рывке в северную часть города прорываются русские танки. Постепенно их наступление останавливается. Брошенный в бой батальон парашютистов уничтожен почти полностью. В идущий несколько дней напролет боях выкошен батальон „Вуттке“, который удерживал Позенер- и Альзен-штрассе. Советские войска медленно продвигаются вперед».

Бои в Бреслау. Расчет 122-миллиметровой гаубицы ведет огонь по немцам

Об ожесточенности боев свидетельствует также сообщение командира штурмового орудия лейтенанта Хартмана: «На следующий день я был направлен к интернату для слепых. Вместе со мной был унтер-офицер Майер со своим штурмовым орудием. Он был моим давнишним приятелем по 3-й батарее 311-й бригады. В подвале интерната я нашел капитана Вульфа, чей командный пункт располагался в этом здании. Он командовал батальоном Гитлерюгенда. Он сообщил мне, что русские танки должны были располагаться в парке, который раскинулся к северу от интерната для слепых. В указанном месте я натолкнулся на подростков из Гитлерюгенда, которые вышли, чтобы провести разведку. Я с моим наводчиком пополз к сваленному дереву. Внимательно вглядываясь между ветвями, мы обнаружили, что в 150–200 метрах от нас стоит бронированный гигант. Речь шла о штурмовой гаубице, чей калибр был 152 миллиметра. Мы быстро вернулись к нашему штурмовому орудию и поехали, пока перед нами не оказалась просека. В селекторную связь я отдал приказ водителю: „Забирай влево“. Через несколько секунд наводчик отрапортовал: „Полностью готов“. „Огонь!“ — скомандовал я. В этот момент русские заметили нас и стали опускать ствол орудия. Но было слишком поздно. Раздался выстрел нашей пушки, который ударил по ушам, но хоть как-то успокаивал нервы. Я видел, как из ствола метнулось пламя. Первый же выстрел попал в цель. Что-то хлопнуло справа от меня. Когда я удивленно выглянул из люка, то обнаружил, что меня поддержало огнем орудие моего приятеля Майера. Русский танк был объят пламенем. Мальчишки из Гитлерюгенда восторженно указывали на другой русский танк, который укрылся чуть дальше по просеке. Я направил мое штурмовое орудие поближе к деревьям и накрыл его огнем. Русский не двигался, но и не загорелся. Когда при следующем выстреле заклинило гильзу от снаряда, то смелые мальчишки помогли ее извлечь. В этот день русские не смогли продвинуться дальше на данном направлении. Но все же во время последующих боев здание интерната для слепых пришлось сдать. Теперь линия фронта проходила по западным окраинам города. Нам, к сожалению, не хватало тяжелых самоходных орудий. Наши штурмовые орудия не могли поспеть повсюду, где в них нуждались. Утрата аэродрома Гандау очень болезненно сказалась на снабжении наших частей боеприпасами. Мы были вынуждены экономить снаряды. В данных условиях мы могли рассчитывать только на боеприпасы, которые сбрасывали с воздуха. Исходя из опыта, их спускали на парашютах в трех кварталах от русских позиций. Но даже в этих условиях я ни разу не сообщал о невозможности участвовать в боях из-за недостатка снарядов. Командир нашего подразделения обер-лейтенант Реттер был неутомим в поисках сброшенных боеприпасов, которые бы подходили для наших орудий. Он не стеснялся лично доставлять их».

Во время этой «пасхальной битвы» на западные районы Бреслау была обрушена целая лавина бомб и снарядов, которые превращали многочисленные дома в обломки строительного мусора. Город был объят пожарами. Генерал Нихоф писал: «Несмотря на это, неприятель не смог сломить ни оборону, ни волю защитников крепости». Даже под этим ураганным обстрелом продолжали работать гражданские заведения, которые отвечали за подачу воды, электрического тока и за телефонную связь. Показательно, что только в данных ужасных условиях прекратил ходить последний трамвай. Чего же достигли во время пасхального штурма советские войска? Они смогли углубиться с запада в немецкие позиции приблизительно на 2–3 километра. Частями Красной Армии также был взят аэродром Гандау, что стало для всего Бреслау очень серьезной потерей. С этого момента раненые не могли вывозиться из города на самолетах. Переполненные военные госпитали стали истинным мучением как для пациентов, так и для обслуживающего персонала. Но в данной ситуации кажется странным, что советские войска не стали развивать свое наступление, используя мощные штурмовые группы. Не исключено, что советское командование в своих действиях было сковано «южным» и «северным» фронтом. Для немцев же эти бои закончились небольшим подарком. В их руки попали секретные документы, которые позволяли отслеживать все радиопереговоры частей Красной Армии. Советское командование, судя по всему, даже не заметило пропажи этих документов, так как радиосвязь продолжалась на прежних частотах с прежними позывными. Как результат, штаб крепости Бреслау заблаговременно получал сведения обо всех запланированных советскими войсками операциях, а генерал Нихоф имел время, чтобы прибегнуть к эффективным контрмерам.