Читать интересную книгу Алтайская повесть - Любовь Воронкова

С каждым днем все шумнее и веселее становилось около школы. Приходили ученики из Узнези, из Верхнего Аноса, из Манжерока. Приезжали дальние, занимали места в интернате. В интернатских комнатах заблестели чисто промытые окна, заголубели занавески, и на полу появились дорожки.

Каждое утро Марфа Петровна ходила в интернат. Она встречала новеньких, устраивала их. И прежних своих учеников встречала с радостью и приветом.

Чечек каждую встречу с подругами принимала как праздник. Приехала Мая Вилисова, приехала Лида, приехали Эркелей и Катя Киргизова… Говор и смех не умолкали в интернате. Каждой надо было рассказать свои новости, каждую надо было обо всем расспросить…

– Через три дня – в школу! – еще с порога крикнула Чечек, вбегая в горницу к Евдокии Ивановне. – Сейчас Марфа Петровна сказала.

– Кончилась волюшка! – отозвалась Евдокия Ивановна. – Отгуляли золотые деньки…

Костя сидел у стола и разбирал свои учебники и тетради.

– Ну что ж, – сказал он, – вы через три дня, и мы через три дня…

Чечек вдруг примолкла и посмотрела на Костю:

– И вы…

– Ну да, – усмехнулся Костя. – А ты что думала: мы с Яжнаем к вам в школу сторожами поступим?

– Через три дня…

– Ну да. Завтра уедем, на третий день как раз будем в Барнауле.

Чечек опустила ресницы:

– Завтра…

– Ничего, ничего! – сказала Евдокия Ивановна, складывая в стопочку Костино белье. – Пускай едут. Они там будут учиться, а ты здесь. Что ж теперь, пускай едут… А зато весной опять к нам. Э! Авось никуда не денутся!..

Неизвестно, кого подбадривала Евдокия Ивановна: не то Чечек, не то себя… Все-таки трудно сердцу, когда родной человек уходит из дому, пустое место в доме остается надолго…

После обеда неожиданно засияло солнце. Костя уже сложил свои тетради и учебники. Рюкзак его был готов – хоть сейчас в дорогу.

– Пойдем еще раз походим по саду, – сказал он Яжнаю.

– Пойдем, – согласился Яжнай.

– А я? – вскочила Чечек.

– И ты! Пойдем.

В саду слышались голоса. Юннаты хлопотали около огородных гряд, разглядывали яблони, проверяли весенние свои посадки – смородину и «викторию». Вдали, среди тоненьких яблоневых стволов, Костя увидел светло-голубой платок Настеньки. Она ходила от деревца к деревцу, окруженная стайкой ребят.

«Как наседка с цыплятами!» – весело подумалось Косте.

К Яжнаю и Косте тотчас подошли товарищи – Андрей Колосков, Манжин, Ваня Петухов. Ребята пожимали друг другу руки.

– Здорово, Кандыков!

– Здорово, Манжин!

– Здравствуй, Андрей!.. Как живете, ребята?

– Ничего. Как Барнаул?

– Завтра едем!

Поговорили, посмеялись, вспомнили кое-что…

– Эх, что бы это для вас на прощанье сделать? – вдруг сказал Костя. – Посадить бы что-нибудь еще, что ли!

– А что ж, – подхватил Яжнай, – давай сделаем! Давай залезем на Чейнеш-Кая, там дикого крыжовника много. Насажать в садике можно – может, из него садовый вырастет.

– Правда, правда! – подхватил Манжин. – Я тоже слышал. Дикий крыжовник на хорошей земле крупные ягоды дает.

– Анатолий Яковлевич то же говорил, – поддержал и Андрей Колосков. – Только надо получше кустики отбирать и слабые побеги все срезать, все до одного. Вот и будет хороший крыжовник. Говорят, в Шебалинской школе так делают.

– Да что в Шебалинской школе! – сказал Костя. – У меня у самого дома в огороде посмотрите какой куст вырос! Ягоды на нем каждый год все крупнее и крупнее. Скоро как садовый будет.

– А что ж, полезем, – сказал Яжнай и, подняв голову, посмотрел на вершину Чейнеш-Кая.

– Может, завтра с утра? – предложил Петухов. – А то сегодня день какой-то неверный: то солнце, то дождик… И сыро – там камни скользкие.

– Завтра? – усмехнулся Костя. – А мы с Яжнаем завтра где будем? – И, подтянув покрепче ремень, сказал: – Ну, вы как хотите, а я полезу. У меня завтрашних дней нет, у меня только один сегодняшний остался, да и то половинка!..

Солнце, пробираясь с полудня к закату, жарко озарило Чейнеш-Кая. И снова заиграли все краски огромной горы: лиловые камни с оранжевым подцветом, темная зелень трав, белизна березовых стволов с тонкой позолотой листвы.

Крутыми тропками ребята пробирались на вершину. Они разбрелись по широкому склону, ловко карабкались с уступа на уступ. Костя среди зарослей бересклета и ежевики заметил несколько кустиков крыжовника. Эти маленькие кустики жались на каменистом уступе. Костя осторожно подобрался к ним, уперся ногой в большой камень, чтобы не сорваться, и стал выкапывать кустики. Бережно, стараясь не стряхнуть землю с корней, он откладывал их в сторону. А потом собрал в охапку и, прыгая с камня на камень, выбежал на тропочку.

– Кенскин! – раздалось откуда-то сверху. – Иди сюда!..

Костя поднял голову: на высоком утесе, прижавшись к стволу лиственницы, сидела Чечек. Над ее головой были только зеленая хвоя да синее небо.

– Иди-ка, посмотри!

– А что ты там увидела? – спросил Костя. – Так, выдумки какие-нибудь.

Но все-таки полез. Он вспотел и слегка задохнулся, пока добрался до той лиственницы, под которой сидела Чечек.

– Оглянись! – сказала она.

Костя оглянулся. Горный Алтай лежал перед ним – страна гор и долин, страна безмолвных лесов и шумящей воды… Горные вершины глядели одна из-за другой – округлые, конусообразные, волнистые, отлогие, крутые… И далеко-далеко, над синим силуэтом горного хребта, поднималась величавая снежная вершина горы Адыган, самой высокой горы в округе.

– Видишь? – спросила Чечек.

– Вижу, – отозвался Костя.

И снова замолчали оба. Где-то недалеко распевал клест. Голоса ребят доносились со склона.

– Кенскин, – сказала Чечек, все так же глядя на туманные конусы дальних гор, – вот если бы кто-нибудь меня обижал… ты бы заступился?

– Ну конечно! – ответил Костя. – А как же еще?

– А почему?

– Почему? Ну как это… Во-первых, ты… ну, девчонка. Во-вторых, наша же ты, пионерка. А в-третьих… ну, сестра моего друга, значит, моя сестра. Вот и все.

Чечек, слушая, кивала головой.

– Кенскин, а знаешь, – сказала она, помолчав, – если бы ты вдруг сейчас упал – ну вот когда доставал крыжовник, я ведь видела! – то я бы тоже за тобой прыгнула.

Костя удивленно повернулся к ней:

– А тебе зачем же прыгать?

– Как зачем? Чтобы тебе помочь! Ты же моему брату друг и мне друг – ты, значит, два раза друг. Э, Кенскин! Значит, ты думаешь, что я друга в беде брошу?

Снова наступило молчание. Безмолвные вершины гор, мягкое красноватое сияние заходящего солнца, лиловые волокна облаков, тянувшиеся над Катунью, – все это как-то нежно и неясно волновало сердце…

– Кенскин, ты знаешь, что я думаю? – снова начала Чечек. – Я вот думаю, как все будет… Ты будешь учиться. Потом ты приедешь, будешь сады сажать. А я буду тебе помогать! Я ведь тоже научусь… И мы будем так работать, так работать!.. И пусть весь мой Алтай зацветет, как тот сад у Лисавенко!

Костя поглядел на нее:

– Твой Алтай, Чечек?

Чечек несколько мгновений смотрела ему в глаза. И вдруг поняла.

– Наш Алтай, Кенскин! – улыбнулась она. – Наш Алтай!

1951

Примечания

1

Туу-Эззи– горный дух в алтайских сказаниях, «Хозяин горы».

2

Эне – мать.

3

Чегедек – одежда замужней женщины, длинная, до земли, без рукавов; надевается поверх шубы. Чегедек как бы означал рабское подчинение женщины мужу.

4

Комыс – музыкальный инструмент.

5

Эзен – здравствуй.

6

Якши-якши ба? – Хорошо ли живешь?

7

Якши болсын – счастливо оставаться.

8

Чегень – квашеное молоко.

9

Кам – шаман.

10

Од-дай – июль.

11

Кок-чечек – белый цветок.

12

Чоо-Чой – по-алтайски маленькая деревянная чашечка.

13

Кабарга – животное из семейства оленей; водится в горах от Южной Сибири до Кашмира.

14

Толкан – мука из поджаренного ячменя, похожая на толокно, подается к чаю.

15

Топшур – алтайский музыкальный инструмент, похожий на скрипку.

16

Дюк – нет.

17

Аркыт – высокая кадушка, в которой заквашивают молоко.

18

Балам – дитя.

19

Тойбодым – не наелся.

20

Рассказы об озере Аранур автор слышал в Ябагане от людей, живущих там. Эти люди сами видели и слышали, как взрывается зимой лед на озере.