Читать интересную книгу Убью кого хочу - Алексей Тарновицкий

И я ведь действительно психанула. Не встреть я тогда на лестнице Сатека… В этом случае я уже, наверно, подъезжала бы сейчас к Москве. По сути, он удержал меня от большой-пребольшой глупости. Причем, удержал дважды. Меня все утро бросало в жар от одной только мысли, что когда-то так или иначе придется посмотреть ему в глаза. Он не захотел воспользоваться моим состоянием – поистине святой Сатурнин… На этом благородном фоне мое поведение выглядело особенно некрасивым: ведь я вешалась на парня с конкретной целью использовать его в качестве салфетки для утирания собственных слез и соплей. Проводник… кондуктор… контролер… – господи, стыдоба-то какая – хорошо, мама с Бимой не видят…

К завтраку мы с Ольгой вышли последними, когда в столовой уже почти никого не было. Тем не менее, мне стоило больших усилий вести себя как обычно, не обращая внимания на обращенные в мою сторону взгляды. Люди смотрели так, будто увидели меня впервые. Потом я разглядела в глазах парней веселый интерес, а у девиц – осуждение и зависть, и это сразу подняло мне настроение.

– Не мандражируй, – шепнула опытная в таких ситуациях Олька. – Эти дуры много бы дали, чтобы оказаться на твоем месте. Сатек красавец, каких поискать. Не обижайся, подруга, но мне тоже не очень понятно, как тебе удалось захомутать такого жеребца…

– Никого я не хомутала. Да и не было ничего… – попробовала отговориться я. – Ты же сама видела.

– Не было, значит, будет, – хмыкнула она. – Он на тебя запал, это ясно. Странный народ мужики…

Мы допили компот и поплелись на работу, одолеваемые разными заботами: Ольга – где бы вздремнуть, я – где бы спрятаться. Наверно, это и помешало нам обеим сразу разглядеть, что вокруг происходит нечто странное, не характерное для обычного рабочего утра. Начать с того, что у заводских ворот нас встретил Миронов. Он так и сиял довольством, а увидев нас с Ольгой, и вовсе напыжился, как комиссар стаи павлинов.

– Как настроение, девочки? Мечты сбываются?

– Чего это ты такой счастливый? – поинтересовалась я.

Он усмехнулся, загадочно подмигнул и запел:

– Мечты сбываются… И не сбываются… Мечты сбываются… на-на-на-на…

Во дворе уже трудились гномы, но почему-то только шестеро: Райнеке отсутствовал, и лая Гертруды тоже нигде не слышалось.

Ольга пожала плечами:

– Наверно, заарканила Райни для какой-нибудь срочной халтурки. Круглое катать, плоское таскать… Она ведь всегда его выбирает, сучка. Саня, я прилягу, ладно? Толкнешь меня, если что?

Я не ответила. Что-то недоброе витало в воздухе – трудно определить что – и это неопределимое нечто постепенно наполняло меня дурным предчувствием. Миронов по-прежнему стоял у ворот, на манер Гамлета прислонясь к дверному косяку, стоял и поедал нас глазами, будто ждал чего-то. Шестеро гномов, низко опустив головы над корытом, скребли листья петрушки. Девчонки из нашей бригады не пели, не болтали, а молча запихивали в банки огурцы с таким сосредоточенным видом, как будто от этого дела зависело как минимум светлое коммунистическое будущее. Чешские красавицы Пониже и Повыше казались и вовсе мрачнее тучи. Пришел бригадир Копылов, глянул на спящую Ольку, но почему-то ничего не сказал, только хмыкнул, покачал головой и двинулся дальше.

Наконец я не выдержала и отправилась к автоклавам. Когда очень боишься чего-то неотвратимого, лучше бежать не от него, а навстречу. Например, как можно скорее объясниться с Сатеком, а заодно и выяснить у него, что, черт возьми, происходит. Увидев меня, Сатек вскочил:

– Ты здесь? Я был уверен, что…

– Подожди, Сатек, – поспешно прервала его я.

Если очень стыдно, полезно сразу забирать инициативу в свои руки.

– Сатек, прости меня, если можешь. Я сама не знаю, какая муха меня вчера укусила…

– Тебя укусила муха? – встревожился он. – Еще и так?

– Да нет, это просто так говорится. Когда человек ведет себя плохо. Просто ужасно себя ведет. Как я вчера. Прости, пожалуйста. Я больше так не буду.

На его обеспокоенном лице промелькнула улыбка.

– Будешь, – возразил он, – еще как будешь. Потом, когда поймешь, что к чему.

– Пойму что? – удивилась я. – Я уже все поняла. Мое вчерашнее поведение было совершенно…

– Поймешь, что он тебе не нужен, – убежденно проговорил Сатек. – Что он пигмей, а ты императорка. Императорке не нужен пигмей.

– Сатек, – начала я, но он отрицательно мотнул головой.

– Подожди, Александра, об этом будем говорить потом. Обязательно будем. Сейчас скажи, как она?

– Кто?

– Как кто? Оля. Как Оля?

Я пожала плечами, напрасно силясь понять, при чем тут Ольга.

– Как-как… – как обычно. Спит на ватнике. Во-он там, под колонной. А что?

– Так вы ничего не знаете? – воскликнул Сатек и потер ладонью лоб, словно внезапно осознав что-то. – Про Райнеке… ничего?

– Да что случилось? Говори толком…

– Утром Райнеке избили, – он положил руку мне на плечо. – Не бойся, не до смерти. Но сильно. Лицо в кровь, нос сломан. Зубы выбиты два. Ребра тоже треснуты.

– Кто избил? – зачем-то спросила я, хотя точно знала ответ.

– Неизвестно… – отвернувшись, пробормотал Сатек. – Он не видел. Ему мешок на голову поставили. Когда утром шел после двора. Там, у входа, который сзади…

– Миронов, сволочь… – выдохнула я. – Бедная Олька…

Перед моими глазами мелькали красные круги, обеспокоенное лицо Сатека дрожало и расплывалось, как в комнате кривых зеркал. Он придержал меня за локоть.

– Куда ты, Александра?

– К ней, к Оле. Надо ей как-то сказать. Лучше я, чем кто-то другой. Пусти…

Ольга спала совсем по-детски, подложив под щеку ладошку. Наверно, она почувствовала, что я наклонилась над ней, потому что слегка причмокнула и улыбнулась. Наверняка, сон был хорош, сладок, и я помедлила, прежде чем потрясти подругу за плечо. Ольга недовольно поморщилась, но глаз не открыла.

– Олюня, – тихо сказала я. – Вставай, Олюня.

– Спать хочу… – пробурчала она. – Ну их, твои огурцы…

Я потрясла немного сильнее.

– Олюня, вставай. Что-то случилось. Что-то плохое.

Ольга рывком села на ватнике.

– Что такое? Что? Райни? Что-то с ним?

– Райнеке… – кивнула я. – Сатек говорит, его избили. Как видно, под утро, когда он возвращался в школу. Во дворе.

– Где он?

Я пожала плечами. В самом деле, где он сейчас? Наверно, в больнице. У кого бы спросить?

Ольга вскочила на ноги.

– Куда ты, Олька?

– Как куда? – она посмотрела на меня сумасшедшими глазами. – К нему, куда же еще…

Мне было ясно, что нельзя отпускать ее одну в таком состоянии. Когда мы выбегали с заводского двора, Миронов отлепился от косяка и заступил нам дорогу. Мерзавец разве что штаны не обмочил от удовольствия: он наконец-то дождался желанного представления и теперь радовался вовсю.

– Что случилось, товарищи? Почему вы покидаете рабочее место в разгар трудовой смены? Есть освобождение?

– Где он? – спросила я, подходя вплотную.

– Кто? – свинячьи глазки исходили гадостным наслаждением, как помойка миазмами.

– Не играй со мной, Миронов. Где он, в больнице?

Он изобразил расстроенный вид:

– Ну вот, опять угрозы… Так и запишем. Зря ты в бутылку лезешь, Романова. Видишь же, за мной не заржавеет… А что до фрица этого, то зачем уж сразу в больничку? Ну, помяли немножко, харю расквасили, поучили, теперь умней будет… И кое-кому тут тоже пора поумнеть!

Последнюю фразу Миронов уже прокричал нам вслед.

– Не в больнице – значит, не так страшно, – проговорила я на бегу.

Ольга молчала, закусив губу и глядя перед собой все с тем же безумным выражением. Мы добежали до школы, взлетели вверх по лестнице и ворвались в комнату немцев.

– Господи, боже мой… – прошептала Ольга, останавливаясь в дверях.

Райнеке лежал на кровати, рядом, держа его за руку, сидела Труди. Лицо парня представляло собой одну сплошную гематому. Набрякшие синюшные веки, заплывшие глаза, нос, похожий на раздавленную сливу, расквашенный рот, кровавые ссадины на лбу и на щеках… Увидев нас, Труди поднялась на ноги. Она прикрыла собой тело своего любимого гнома и зарычала. Будь у нее шерсть на загривке и на спине, она, без сомнения, встала бы в тот момент дыбом. Будь у нее хвост, он вовсю хлестал бы по бокам, как у волчицы, почуявшей угрозу волчатам. Я уверена, что она вцепилась бы нам в горло, сделай мы еще хотя бы один шаг.

Она не говорила ни слова, просто рычала, но в этом рычании слышалось так много всего: обида, отчаяние, недоумение, ненависть – особенно, ненависть. «Ну что, добились своего? – кричала она всем своим видом. – Чего вам еще надо от нас, сволочи? Оставьте нас в покое! Прочь отсюда! Прочь! Прочь!»

– Райни… – пролепетала Ольга. – Райни…

Избитый пошевелился, поднял руку, помахал ею из стороны в сторону и отчетливо выговорил:

– Уйди.

Это было первое и последнее русское слово, которое я когда-либо слышала от Райнхарда. Затем он нащупал руку своей Белоснежки, своей верной и беззаветной защитницы – нащупал и потянул к себе. Не сводя с нас глаз, Труди отступила и снова села на краешек кровати.