лично.
– К тому же, – добавил Те Каеа, – если вещество быстро разлагается, то день-два, которые нужны посылке, чтобы проциркулировать по городу, должны бы попросту обезвреживать яд.
– Именно, – подтвердил Шандор, и Абекуа тоже кивнул в знак согласия. – Ремонт у часовщика не требует присутствия дамы, такой заказ вообще можно было поручить тому же шофёру, он отвёз, он и привёз. Наконец, фотоальбом – фотограф видел новобрачных на свадьбе, когда делал снимки, а затем прислал законченную работу. Конечно, хозяйка в течение месяца со дня свадьбы могла бывать в фотоателье… – сыщик несколько секунд молчал, размышляя, а затем с досадой ударил ладонью по колену. – Проклятье! Если бы знать наверняка, что у неё был роман с шофёром! Он бы не мог вскрыть посылки, не испортив печати и упаковку. Но легко мог развернуть свёртки со всем остальным. Вольность, которая легко сошла бы с рук, знай шофёр, что за него всегда вступится хозяйка.
Шандор ещё помолчал, размышляя. Затем поглядел на компаньонов.
– Думаю, стоит рискнуть. У нас ведь есть данные на этого шофёра?
– Конечно, – Равири с сомнением оглядел рассыпанные по всей гостиной листки. – Ну… Где-то тут они есть.
– Завтра после допроса Тропса я попробую съездить в дом советника. Назовусь братом погибшего шофёра, попрошу показать место, где он жил.
– А если у него не было никакого брата, и об этом знают в доме? – с сомнением сказал Абекуа. – Да и потом, как ты себе представляешь – заявиться вот так, за здорово живёшь, в один из особняков в Сен-Бери?
– Попытка не пытка. Если я побываю в комнате шофёра, возможно, смогу уловить, была у него связь с хозяйкой, или нет. А, может, даже распознаю мятное печенье. В конце концов, эта идея ничем не хуже предложения нарядиться трубочистом и влезть на мансарду, из которой выбросилась горничная.
Глава 15. Допрос о пристрастиях
Абрахам Тропс был тщедушным, заметно сутулым молодым человеком с огромными оттопыренными ушами и крупным широким носом, будто к его лицу кто-то приклеил помидор. Глаза у клерка были голубые, и сейчас они растерянно перебегали с сюретера на сыщика и обратно. Светловолосый, с бледными, почти прозрачными ресницами, Тропс никак не производил впечатление человека смелого или волевого – и, тем не менее, он уже неделю содержался в «тёмной», однако категорически отказывался признаваться в убийстве Эвелины Санду.
– Снимите наручники и подождите за дверью, – распорядился Ла-Киш. Один констебль освободил руки Тропса, другой, невысокий крепыш, хлопнул клерка по плечу, и тот упал на приготовленный для него стул.
– Вы тоже, Дженкинс, – кивнул сюретер секретарю. Молодой человек тут же закрыл папку с листами, на которых приготовился было вести запись допроса, и удалился вслед за констеблями.
– Ну-с, господин Тропс… Хотите кофе?
Голубые глаза оторопело заморгали.
– Если вас не затруднит, господин сюретер, – нерешительно отозвался арестант.
– Ну так угощайтесь, – Ла-Киш указал на стол, где на подносе стояли три чашки, вазочка с печеньем и исходящий паром кофейник.
Клерк настороженно посмотрел на Шандора, потом потёр запястья, словно ещё ощущая на них наручники. Поднялся, подошёл к столу, налил на самое дно чашки немного кофе и уже хотел было сделать глоток – но тут рука Тропса задрожала, и он испуганно поставил чашку обратно на поднос.
– Что с вами?
– Я слышал про такое, – затравленно оглядываясь на дверь забормотал арестант. – Один глоток – и никто ничего не докажет, сердечный приступ, похоронят на тюремном кладбище.
Ла-Киш хмыкнул, и даже Шандор легонько улыбнулся. Затем сыщик, в свою очередь, подошёл к столу, налил себе кофе и на глазах у ошеломлённого клерка сделал несколько глотков.
– Отменно вкусно, – прокомментировал Лайош, возвращаясь в кресло.
– Антидот? – нерешительно предположил Тропс.
– Думаю, так разговор у нас не получится, – раздражённым тоном произнёс Ла-Киш, поднимаясь с диванчика в оконной нише. Потом быстрым шагом подошёл к столу, налил себе кофе, отпил – и сказал, обращаясь к арестанту:
– Перестаньте валять дурака. Хотите кофе – угощайтесь. Сегодня вас привели не для допроса, а для конфиденциальной беседы.
Абрахам Тропс торопливо схватил свою чашку, сделал глоток и закашлялся. Потом посмотрел на сюретера и спросил:
– А можно печенье?
– Разумеется. И долейте себе кофе, у вас же в чашке на глоток осталось.
– Мы хотели бы узнать, – заговорил Шандор, тоже беря из вазочки печенье, – как именно произошло ваше знакомство с мадемуазель Санду. Где, когда, при каких обстоятельствах. Как развивались ваши отношения, где вы бывали вместе, как часто виделись. Словом, расскажите максимально подробно и детально всё, что сможете вспомнить.
– Но вы ведь мне не поверили, господин сюретер, – неуверенно уточнил клерк. – Когда я сказал, что она сама со мной познакомилась.
– Я склонен пересмотреть своё мнение. Но сначала, будьте любезны, расскажите всё по порядку, даже если какие-то вещи покажутся вам несущественными.
Арестант медленно прожевал печенье, сделал ещё глоток кофе и начал рассказывать:
– Всё это началось недели три назад, и будь я проклят, я так и знал, что дело кончится плохо. Был обеденный перерыв, мои законные полчаса отдыха. Обычно я покупаю сандвич и кружку пива в лавочке рядом с офисом, но погода была хорошая, захотелось немного прогуляться – и я вышел из Сити, добрёл до кафе «Флора», и там взял себе чай и булочку с корицей. И тут ко мне подсела Эвелина.
– Она сразу представилась? – уточнил Ла-Киш.
– О, ещё как представилась, – печально вздохнул клерк. – Она выдала целую тираду. Что я симпатичный молодой человек, – Тропс смотрел в пол перед собой, и не заметил, как при этих словах сыщик и сюретер обменялись многозначительными взглядами. – Что я ей приглянулся, и тут же спросила, нравится ли она мне? По правде сказать, я совершенно растерялся и даже подумал, что это какая-то жестокая шутка.
– Мадемуазель Санду была одна?
– Одна. Она сидела за столиком в углу террасы, когда я пришёл.
– А где сели вы?
– На противоположном конце.
– Вы рассматривали девушку? – поинтересовался Шандор.
Тропс замялся и взглянул на Ла-Киша, но сюретер равнодушно махнул рукой:
– Не юлите. В ваших интересах рассказывать всё как есть.
– Рассматривал, – тихо пробормотал арестант. – Но я ведь ничего плохого не