Тут раскрылась калитка, и молодой человек без шапки, в пышном черном галстуке, выступивший из-за спины сторожа, приветливо сказал:
— До услуг пана генерала. Казимир Конопка, секретарь пана подканцлера.
— Очень приятно, пан Казимир, — Костюшко протянул руку. — Могу я видеть пана подканцлера?
— К сожалению, пан канцлер еще не приехал. Но скоро будет. Пан подканцлер будет очень огорчен.
— Подожду, если разрешите.
Липовая аллея вела к каменному дому с широким крыльцом. На верхней ступеньке крыльца стоял тонкий и длинный ксендз в черной сутане до пят. Он держал в руке пачку брошюр. Перед крыльцом шумела ватага мальчишек — босоногих, в холщовых рубахах, а то и без рубах.
— Проповедь читает? — спросил Костюшко своего провожатого.
— Ксендз Мейер, пожалуй, уже разучился проповеди читать. Он теперь пером проповедует.
— Так это ксендз Юзеф Мейер? А хлопцы что тут делают?
— Это они разносят по Варшаве искры из нашей кузницы. Мейер раздает им новый памфлет, и хлопцы разлетятся по городу, подбросят искру в карету ясновельможного, закинут в окно магнатского дворца, дадут на прочтение ремесленнику, в казармы проникнут…
Костюшко только теперь понял, почему коллонтаевскую канцелярию зовут в народе «кузницей».
Они поднялись на крыльцо. Ксендз Мейер кивнул генералу головой, но от своего дела не оторвался.
Конопка ввел Костюшко в большую комнату. Вдоль стен — книжные шкафы; за столами — люди.
— Генерал Костюшко! — торжественно объявил Конопка.
Все поднялись из-за столов, подошли к гостю.
— Генерал позволит мне представить ему кузнецов из коллонтаевской кузницы. — Конопка указал на стройного молодого человека с умным и приятным лицом. — Франтишек Езерский, славный автор «Катехизиса о тайнах польского правительства».
— Вы автор этого шедевра? — удивился Костюшко, крепко пожимая тонкую руку молодого ксендза.
— Пан Казимир не совсем точен, — ответил Езерский, не выпуская из своей руку Костюшки. — На книжке нет фамилии автора. Там указано, что книжка переведена с английского.
— Понимаю, — сказал Костюшко, — опасаетесь, как бы я не выдал секрета?
— Генерала Костюшко я в этом не подозреваю, — любезно промолвил Езерский.
Конопка представил по очереди Марушевского, Трембицкого, Дмоховского и о каждом из них сказал несколько лестных слов, хотя и в ироническом тоне. Но нужды в рекомендации не было: Костюшко знал их работы.
После этого они уселись.
— Пан генерал рассказал бы нам об Америке, — попросил Конопка.
Но рассказывать не пришлось: в коридоре послышались торопливые шаги. Конопка вскочил:
— Пан подканцлер приехал! Прошу генерала!
Кабинет был светлый; мебели — немного. Два человека, только что сбросившие плащи, стояли посреди комнаты. Один из них — Гуго Коллонтай, другой — главный маршалек литовский Игнатий Потоцкий. Два друга, а какие разные. Коллонтай — крупный, широкоплечий, резко очерченный подбородок круто выступает вперед. Из-под тяжелых век блестит живой, быстрый, властный взгляд. Он в черной сутане ксендза, но похож на воина, который поверх тяжелых доспехов надел легкий халат.
Костюшко догадывался, почему этот человек с темпераментом бойца облачился в смиренную сутану: только она в тогдашней Польше давала возможность пробиться к рычагам управления. Коллонтай добился влияния в государственных делах — он сейчас занимает высокий пост коронного подканцлера и свой огромный авторитет обращает на благо народа. Еще трудясь в Эдукационной комиссии, Коллонтай писал, что молодой поляк должен получить такое воспитание, которое подготовило бы его стать спасителем отечества.
Благо родины — его жизненная цель, и это привлекало Костюшко к Коллонтаю.
Игнатий Потоцкий — ниже ростом, мельче и какой-то кукольный. Аккуратный парик обрамляет красивое лицо. Нос, губы, подбородок — все тонко отработано. Глаза — ясные и немного удивленные, как у девушки, впервые переступавшей порог бальной залы. И одет он точно для официального портрета: в светлом шелковом кафтане, с воланами кружев вокруг шеи…
— Рад пожать руку мужественному генералу, — тепло сказал Коллонтай, узнав, кто его гость.
— И я рад. Давно собирался к вам.
Коллонтай усадил Костюшко на диван, сам устроился рядом с ним.
— Скажите, генерал, почему ваши американцы так долго колдовали, прежде чем утвердить конституцию? Что они, решить не могли: республика или монархия?
— Уверен, что все они за республику.
—. Откуда такая уверенность?
— Американцы не нация, это еще не оформившийся сплав из разных наций. Люди туда бежали от королей и навряд ли захотят посадить себе на шею короля.
— Слышал, пан Игнатий? — обратился Коллонтай к Потоцкому.
Потоцкий пододвинул кресло к дивану, уселся.
— Вы правы, генерал, — сказал он, — воспоминания, особенно неприятные, оказывают психическое давление при решении политических вопросов. Но мы, поляки, оформившаяся нация. У нас имеются неприятные воспоминания, но они связаны с нашим историческим прошлым. Наши воспоминания постоянный фактор, и он не оказывает на нас психического давления. Кроме того перед нами не стоит выбор: король или республика. Мы — с королем, против анархии…
— Подписываюсь обеими руками, — чуть громче, чем хотел, проговорил Костюшко. — Но, пане маршалек, достаточно ли у вас времени для того, чтобы двигаться к цели черепашьим шагом? На нас наседают справа и слева.
Коллонтай пристально приглядывался к Костюшке. Он, видимо, решил не принимать участия в споре.
— А вы за союз с кем? С правым соседом или с левым? — спросил Потоцкий.
— Ни с правым, ни с левым, — ответил Костюшко. — Я за союз с польским народом.
— Это уже не черепаший шаг, милый генерал, — добродушно сказал Потоцкий. — Это бег на месте.
— Тем настоятельнее нужны реформы, — подхватил Костюшко. — Ведь и вы, пан маршалек, не сомневаетесь, что любой союз овцы с волком кончается плачевно для слабой овцы.
— Уж такие мы слабые овцы?
— Да, пан маршалек! Армия сильна народом, а польский народ — в кулаке у помещиков. Если не разжать этот кулак, не будет у нас сильной армии.
— Слышал, пан Игнатий? — опять спросил Коллонтай.
— Слышал, пан Гуго, — мягко промолвил Потоцкий, — но мне кажется, что наш милый генерал слишком долго жил в Америке.
Коллонтай поднялся, распахнул окно. Комната сразу наполнилась шумом листвы.
Постояв немного у окна, Коллонтай снова сел на свое место, достал из кармана платок, вытер им руки.
— Генерал, в прошлом году ворвалась в мир новая сила, — сказал он громко, точно и за окном собрались слушатели, — и эта сила заставит наших соседей задуматься, прежде чем броситься на нас. Дело идет к всеобщей войне народа против господ и всеобщему союзу господ против народа. К этой войне должны готовиться и мы. Когда революция во Франции победит, — добавил он, ударив себя кулаком по колену, — ураган ворвется и во дворцы наших соседей! — Он поднялся. — Рад был с вами познакомиться, генерал. И приятно, что вы оказались именно таким, каким я себе вас представлял. Надеюсь, что это не последняя наша встреча.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});