Есть на свете такие люди, что долго не сводили бы с преграды глаз, а потом все-таки отвернулись бы; но для Ориона это было непросто; ибо хотя магия и обладает властью подчинять себе земные создания, они отзываются на чары нескоро и неохотно, в то время как все, что только было колдовского в крови Ориона, ослепительно вспыхнуло в ответ на зов магии, что лучилась в туманной завесе, ограждающей Эльфландию словно крепостной вал. Пелена эта соткана была из редчайших огней, что носятся в воздухе, и ослепительно-прекрасных бликов солнца, что изумляют поля наши в разгар грозы, из туманов над ручейками, из мерцания цветочных лепестков в лунном свете, из арок наших радуг, из их волшебного великолепия, из отблесков вечернего зарева, надолго сохраненных в памяти умудренных старцев. В эти чары вступил Орион, отрекаясь от всего земного; но едва нога его коснулась сумерек, один из псов, что все это время сидел у ног хозяина под плетнем, столь долго воздерживаясь от травли, слегка потянулся и издал один из тихих нетерпеливых визгов, что среди людей сошли бы за зевок. По старой привычке Орион обернулся на звук, и заметил пса, и подошел к нему на миг, и потрепал его рукою, и хотел уже было попрощаться; но в этот миг все гончие обступили хозяина, тыкаясь носами в ладони и заглядывая в глаза. И, стоя там среди своих встревоженных гончих, Орион, что только мгновением раньше мечтал о вещах легендарных, чьи помыслы парили над волшебными землями, взмывая к заколдованным вершинам эльфийских гор, вдруг повиновался зову своего земного происхождения. Нельзя сказать, будто душа его больше лежала к охоте, нежели к тому, чтобы навсегда поселиться с матушкой за пределами разрушительной власти времени, во владениях ее отца, более дивных, нежели поется в песнях; нельзя сказать, будто он настолько любил своих гончих, что не в силах был с ними расстаться; однако предки Ориона травили зверя от поколения к поколению, ровно так же, как род его матери испокон веков придерживался магии; пока Орион глядел на колдовские угодья, магия властно призывала его к себе, но древний зов земной крови не менее властно манил юношу к охоте. Прекрасная граница сумерек заставила его возмечтать об Эльфландии, но в следующее же мгновение гончие принудили хозяина обернуться в другую сторону: любому из нас непросто избежать подчиняющего влияния внешних обстоятельств.
Несколько минут Орион стоял среди своих собак, размышляя, пытаясь решить, куда ему направиться, взвешивая в уме покойно-ленивые века, что нависли над безмятежными полянами, и равнодушное великолепие Эльфландии, и славные бурые пашни, и пастбища, и невысокие изгороди Земли. Но гончие обступили хозяина тесным кольцом; они терлись носами, повизгивали, заглядывали ему в глаза, уговаривая (ежели хвосты, и лапы, и огромные карие глаза умеют говорить), настаивая:"Прочь! Прочь!" Размышлять и дальше в такой суматохе было невозможно; Орион так и не решился ни на что, и гончие настояли на своем: и хозяин, и его псы вместе отправились домой через ведомые нам поля.
Глава 22.
ОРИОН НАЗНАЧАЕТ ДОЕЗЖАЧЕГО.
Еще много раз, пока стояла зима, Орион возвращался со своими гончими к дивной границе и поджидал там в угасающих земных сумерках; иногда, когда в наших полях все замирало, охотник видел, как из тумана осторожно и бесшумно выходят единороги: огромные и прекрасные ослепительно-белые силуэты. Но юноше не довелось более гнать зверя через ведомые поля и возращаться в замок Эрл с драгоценным рогом, ибо единороги, ежели и появлялись, то удалялись от границы в наши поля не более чем на несколько шагов, и Ориону ни разу больше не удалось отрезать одного из них от Эльфландии. Однажды он попытался - и едва не потерял всех своих гончих: несколько псов уже ступили в сумеречную завесу, когда юноша отогнал их назад хлыстом; еще два ярда - и звук земного охотничьего рога более не донесся бы до заплутавших собак. Именно тогда юноша понял: несмотря на всю свою власть над гончими, пусть даже во власти этой было нечто от магии, одному и без посторонней помощи ему не под силу охотиться с гончими столь близко от предела, ступив за который, собака сгинет навек.
После этого Орион некоторое время наблюдал за вечерними играми подростков Эрла, и наконец приметил троих, что проворством и силой явно превосходили прочих; двоих из них он и решил нанять в доезжачие. Когда игры закончились и в домах только-только затеплили огни, Орион отправился к хижине одного из парней, - того, что был высок и весьма проворен. И мальчуган, и его мать оказались дома; оба подня-лись из-за стола, едва отец отворил дверь и Орион переступил порог. Орион приветливо спросил паренька, не согласится ли тот следовать за гончими с хлыстом и не давать псам отбиваться от своры. Гробовое молчание было ему ответом. Всяк и каждый знал, что Орион охотится на странных тварей, и водит своих гончих в места весьма странные. Никто из жителей Эрла никогда не переступал пределов ведомых нам полей. Мальчугану одна эта мысль явно внушала страх. Родители же ни за что не согласились бы отпустить его. И вот, наконец, молчание нарушили извинения, и сбивчивые фразы, и неловкие недомолвки, и Орион понял, что этот паренек с ним не пойдет.
Тогда он отправился в дом второго мальчишки. И в этой хижине тоже горели свечи и стол стоял накрыт. Две старушки и мальчуган сидели за ужином. Орион сообщил им о своей нужде в доезжачем и предложил пареньку эту должность. Обитатели этого дома перепугались еще сильнее: это видно было и невооруженным глазом. Старушки хором воскликнули, что парень еще слишком молод, что бегать он разучился, что столь великой чести он недостоин, что собаки ни в жизнь к нему не привыкнут. Много чего еще наговорили они, пока, наконец, не принялись нести откровенную чушь. Ориону ничего не оставалось делать, как покинуть их и отправиться в дом третьего. Но и там произошла та же история. Старейшины мечтали о магии для Эрла, но прикосновение к ней наяву, и даже самая мысль о магии пугали народ хижин. Никто не соглашался отпустить сыновей в незнаемые угодья переведаться с тамошни-ми существами: в столь мрачном и грозном свете представили обитателей волшебной страны слухи Эрла, подобно огромной и зловещей тени. Потому никто не сопровождал Ориона, когда он снова поднялся со своими псами по склону долины и направился на восток через наши поля, - туда, куда обитатели Земли ходить отказывались наотрез.
Март уже близился к концу; Орион почивал в своей башне, когда снизу до него донесся крик павлинов, резкий и отчетливый поутру. Затем в сон его ворвалось блеяние овец с далеких нагорий; пронзительно кричали петухи, ибо в солнечном воздухе пела Весна. Орион поднялся и отправился на псарню; очень скоро вставшие спозаранку пахари увидели, как поднимается он по крутому склону долины и все его псы бегут за ним, выделяясь на зеленом фоне рыжими пятнами. Так юноша миновал ведомые нам поля. Так добрался он, еще до того, как солнце село, до той полоски земли, от которой все люди отвращают взоры, где к западу, среди полей жирной бурой глины поднимаются обители людей, а к востоку над сумеречной границей сияют эльфийские горы.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});