раз вдвоём в один телескоп, — отчим посмотрел на пустую тарелку, на полупустую кастрюлю и на свой надутый живот, вздохнул, потянулся за половником. — Помню, когда ты малым совсем был, года три или четыре, всё хотел космонавтом стать, в мамкин халат кутался, в руках палка, утыкался в телевизор и мультики про космос смотрел. А из лодки хотел космический корабль сделать, чтобы им управлять.
(24). Сторона 2. 20 мая, среда
(24). Сторона 2. 20 мая, среда.
— Я всё понимаю, Коля, ты заслуженный пилот, но за штурвал тебя, так сказать, никто не пустит, — пожилой человек в генеральской форме вертел в руке карандаш. — После твоих выходок вообще чудо, что ты тут сидишь, а не в тюрьме. Это ж надо, в боевого товарища из пистолета шмальнуть, прямо по яйцам и при свидетелях. Хорошо, пуля вскользь прошла, нанесла только моральную травму.
По лицу генерала было видно, что поступок Соболева он одобряет. Его звали Фёдор Матвеевич Лихой, и должность он занимал высокую — заместитель начальника ракетных войск стратегического назначения. Вроде как и не ВВС, но всё, что касалось космоса и ядерных исследований, ему подчинялось. В том числе, частично, и этот городок, который я отыскал в интернете на картах — у нас его особо не огораживали, можно было на перспективы полюбоваться. Дубна, в ста двадцати километрах от Москвы, наукоград, население 75 тысяч человек по обе стороны реки Волга. Гигантский стул, творение местной мебельной фабрики, и пик Тяпкина, маленькая горка и одновременно достопримечательность. Новые микрорайоны, высотки и институт ядерной физики.
Это в настоящем, реальном мире. Здесь, в коммунистической симуляции, большая часть города располагалась под землёй, на случай очередной ядерной стычки.
— И что я, в виде багажа полечу? — я замер, надеясь на правильный ответ.
— Ты гонор-то свой умерь, полетишь бортинженером, а пилота тебе дадим тоже из проштрафившихся, есть у меня на примете один, как говорится, от бога, но характер — говно. За это и пострадал справедливо. Стартуете через несколько дней.
— Уже?
— А чего тянуть. Комитетчики требуют, чтобы ты полетел на Луну и что-то нашёл, значит, полетишь. Но у нас свои задачи, оборону Родины крепить, так что и задание у экипажа будет своё, от Министерства обороны, базу в колодце будем восстанавливать. А то американцы зашевелились, понимаешь, шастают как к себе домой, в этом районе уже всё облазили, африканцы тоже заинтересовались, как будто там им мёдом намазано, взять и отдать кусок Луны империалистам мы права не имеем. В общем, готовься, повидайся с кем нужно, с дочкой там, тестем бывшим, — генерал встал, — а мы с тобой после полёта поговорим, товарищ подполковник.
И подмигнул еле заметно.
Намёков я решительно не понимал, встречи с чужой дочкой слегка опасался, а бывшего тестя вообще не знал. Точнее говоря, в лицо-то видел, в энциклопедии секретарю Центрального комитета партии была посвящена небольшая статья на треть колонки, половину из которой занимала фотография. О том, чем занимался товарищ Аграмян до своего назначения на этот ответственный пост, не говорилось, что делают секретари ЦК, я понятия не имел. Секретарша нашего главврача, та в основном ногти полировала и трепалась по телефону, не думаю, что этот Левон Геворкович свой рабочий день так же проводил. Как найти общую тему для разговора с этим человеком, уровнем повыше нашего мэра, да что там мэра, министра какого-нибудь, не представлял совершенно. Не вращался Димка Куприн в таких высоких сферах, среди сильных мира сего, точнее, того, не о рыбалке же с ними говорить и о бабах, наверняка темы для разговоров возвышенные.
С детьми, с теми проще — они заняты сами собой, на вопросы отвечают односложно и в основном в гаджеты втыкают, здесь с этим победнее, но приставки есть. Дочке Соболева исполнилось семнадцать, у девочки, наверное, одни парни на уме и косметика, да и по возрасту я с ней, если настоящего брать, довольно близок. Та же Вика, только чуть помоложе и в советском антураже.
И как вишенка на торте — бывшая жена, которая наверняка дочку одну не отпустит, Ирина Викторовна. Почему не Левоновна, задал я себе вопрос, и тут же на него ответил. Да пофиг. Может, здесь так принято, или дочка она только по названию этого Аграмяна, я эту женщину один раз видел, и второй уже что-то не тянет.
Значит, задача номер один — как можно побыстрее свалить с этой планеты, не отвлекаясь на друзей и родственников персонажа. А задача номер два — свалить с этой планеты как можно быстрее при помощи других людей, потому что сам я этого не сделаю. Не сумею.
Слово «бортинженер» звучало угрожающе. Одно дело давать разряд на электроды или гастроскоп в горло засунуть, и совсем другое — починить какой-нибудь ядерный двигатель.
— Не какой-нибудь, а ЭРДЯН-200 дробь 3, - борттехник Моисеев, мужчина моего возраста, встретил меня в понедельник в 8-00 на учебной базе, которая располагалась почти через стенку от казармы. Борттехник был одет в серый костюм и белоснежную рубашку, на пиджаке красовалась маленькая золотая ракета с номером 3126. — Электрический ракетный двигатель с ядерной накачкой мощностью 200 киловатт, третий выпуск. Починить, в принципе, можно, если в орбитальный док доставить, а потом спустить сюда, и если сам двигатель сломается. Ну а если батарейка, скажем, на Луне…
Он многозначительно замолчал.
— Что тогда? — не стал я мучить человека.
— Тогда надо отбежать на сорок километров и лечь так, чтобы не зацепило взрывной волной, — выдал борттехник.
Видимо, это была шутка, потому что он засмеялся, показывая прокуренные зубы, пришлось поддержать.
Многоцелевой космический челнок «Орёл-8», похожий на небольшой самолёт, с двумя разгонными блоками под крыльями, поднимали на границу мезосферы самолётом раз в десять больше, и там отстыковывали. Автоматически включались разгонные блоки, выводя космоплан в ближний космос, а там уже, на орбите, к нему на орбитальной станции цепляли те самые ЭРДЯН-200/3, которые разгоняли челнок для дальних полётов, или ионные двигатели — для очень дальних. Всё операции выполняла автоматика, пилоту оставалось сидеть и мечтать, чтобы ничего внештатного не случилось. Или наоборот — чтобы случилось, и тогда корабль переходил на ручное управление. Топливо, которое оставалось в разгонных блоках, позволяло прилуниться и взлететь минимум два раза, когда оно почти заканчивалось, в носовых частях оставался термоядерный заряд, способный разнести чужую космическую станцию. На всякий случай.
Для таких всяких случаев у челнока имелась лазерная пушка, питавшаяся от всё той же ядерной батареи, обычный крупнокалиберный