Читать интересную книгу ЧиЖ. Чуковский и Жаботинский - Евгения Иванова

Но тут возникает вопрос о языках. Мы имеем литературу на 3-х главных языках, не считая языков польского, немецкого, английского и других, на которых пишут и говорят евреи.

Какому же из этих языков должны отдать мы предпочтение в созидательной нашей работе? Ни одному из существующих, — все должны быть равноправны…

Отказаться от древнееврейского языка? Но он прочно связан со всей нашей культурой; похоронить его — это значит похоронить весь еврейский народ; он единственный национальный наш язык. Бессмысленной поэтому является резолюция Черновицкой конференции[224], посягающей на самое святое и дорогое, что у нас есть.

Игнорировать жаргон? — Но ведь масса говорит на нем, он связан с ее психологией и всеми проявлениями ее жизнедеятельности.

Многие говорят, что следует отказаться от русского языка. Но при этом не принимается во внимание значительное число наших братьев, живущих вне черты оседлости и другого языка не знающих; а также и часть нашей интеллигенции, могущей подойти к нашей культуре только при посредстве русского языка.

Защите последнего своего положения, равноправия русско-еврейской литературы, докладчик посвящает большую часть своего реферата. Он останавливается на шуме, поднятом русской и еврейской прессой вокруг знаменитой статьи Чуковского, и обрушивается на «Рассвет», раздувший этот инцидент, под которым будто бы скрывается «плохо скрытый антисемитизм, с одной стороны, и неверно понятый национализм, с другой стороны». Нельзя требовать от художника, чтобы он писал на вот этом именно языке, а не на другом, более ему родном и близком.

Закончил докладчик призывом к совместной мирной работе всего здорового, что есть в еврействе, для наиболее успешного развития нашей национальной культуры.

Доклад, несмотря на всю парадоксальность многих своих положений и местами полную бездоказательность их, произвел своей искренностью благоприятное впечатление. Чувствовалось, что перед нами мятется душа хорошего националиста, болеющего страданиями своего народа и рвущегося к нему на помощь.

Доклад возбудил живой интерес у многочисленной публики, и к участию в дебатах записалось более 10 человек.

Первым оппонентом выступил Шолом Аш. Он начал с заявления, что все, что писалось в еврейской прессе о конференции жаргонистов, — это преднамеренная ложь и злая клевета. Своей резолюцией жаргонисты ни в коем случае не хотели унизить др<евне>евр<ейский> язык, — наоборот, он лично думает, что с уничтожением этого языка евреи погибнут не только как народ, но даже и как люди. В др<евне>еврейской литературе скрываются не только наши национальные ценности, но и все то, что необходимо для развития человеческой личности вообще. Но др<евне>евр<ейский> язык недоступен массам, сделать его доступным не в наших силах. А потому необходимо перевести все лучшее, что на нем имеется, на доступный народу «идиш» и постараться развить то, что уже непосредственно создано на этом языке. Закончил Шолом Аш указанием на то ужасное положение, в котором находится теперь большое число талантливых молодых жаргонных писателей, которым после закрытия «Литерарише монатшрифтен» и «Фрайнда»[225] негде помещать свои произведения. Еврейское литературное общество должно прийти им на помощь открытием еженедельника на жаргоне.

Против выводов г.г. Ан-ского и Аша выступил оппонентом г. А. Гольдштейн. Он начал с отповеди г. Ашу. Он отказывается понять, на каком основании и по какому праву г. Аш заподозревает искренность и правдивость всех корреспондентов, писавших о Черновицкой конференции. Что касается вопроса по существу, то напрасно г. Аш старается изобразить резолюцию Черновиц в таком мягком свете. Бесцельно оспаривать тот факт, что резолюция категорически высказалась за то, что жаргон — наш национальный язык, и этим безусловно отвергла значение еврейского языка как национального. К счастью, это неумное решение было лишь покушением с негодными средствами. История знает пример, когда более внушительное собрание и в более серьезный момент декларировало путем голосования, что «Бога нет»! И вера в Бога все же не исчезла. Черновицкая конференция не дождется лучших результатов от своей резолюции. Г. Ан-ский в своем реферате поставил себе целью примирение противоположностей, но чересчур уже ударился в этот пафос эклектизма. Поэтому так неглубок его анализ причин и следствий современного положения нашей литературы. Напрасно обрушился он так гневно на Чуковского, а заодно и на «Рассвет». Нечего бояться этого жупела: а что скажут антисемиты? Чуковский несомненно высказал правду о роли евреев в русской литературе, и это его право. Никогда литература, пишущаяся на чужом для народных масс языке и рассчитанная преимущественно на русскую публику, никогда она не отразит в себе действительного биения народной жизни, и никогда не выдвинутся в ее среде такие национальные таланты, как Менделе, Бялик или Перец. Еще менее обоснован у г. Ан-ского его анализ причин оскудения и писательских сил, и читательской аудитории у нас. Основная причина не в разноязычии, и не в несогласиях, и не в тому подобных явлениях, а в основном несчастии нашей жизни — ее аномалии в диаспоре. Нас захватывает чужая культура и чужая литература. Экономические условия и окружающая среда все больше способствуют постепенному вытеснению жаргона русским. Надеяться на радикальное улучшение этого положения невозможно. Предложения г. Ан-ского, maximum, паллиативы. А для радикального решения необходимо прежде всего искать причины не в побочном, а в коренном — в аномалии голуса.

После г. М. Ривесмана, выступившего с примирительным словом в юмористическом тоне, собрание, за поздним временем, было закрыто в 1 1/4 ночи. Продолжение прений отложено на следующее собрание, которое начнется с контрреферата г. П. Штифа по тому же вопросу.

Дьяк Панкратий. Черная волна

Евреи в литературе[226]

Можно говорить о том, что англичане нелепо кичливы и в колонизаторской политике хищны и жестоки; можно говорить о том, что немцы возмущают своей национальной нетерпимостью, а в их культурных достижениях многое является плодом педантизма; можно говорить, что французы для красивой формы часто пренебрегают ее содержанием, а красоту чувства принимают за искренность. — Все это можно говорить у нас, и вы будете считаться и культурным, и достойным уважения человеком, и в вас никто не заподозрит дурных общественных инстинктов и побуждений.

Но попробуйте устанавливать черты евреев — даже не с точки зрения общественной и социальной, — а рассматривая их как известный тип интеллекта (так, как вы рассматривали немецкий педантизм и французскую поверхностность); попробуйте то же сделать применительно к евреям, и вы увидите, что спокойно этого сделать вам не удастся.

Прежде всего, вас не поймут. Когда вы говорили об англичанах, немцах, французах — вас понимали; понимали, что вы говорили о духовном национальном лице народа, понимали, что оно для каждого народа характерно и с ним надо считаться. Но теперь вам будут говорить: мы вас не понимаем: есть люди и хорошие и дурные в каждом народе, нельзя говорить так о целом народе. И тотчас же вы будете заподозрены в том, что, искусно драпируясь, вы проповедуете распарывание еврейских перин и грабеж еврейских меняльных лавок.

С другой стороны, каждая нация, относясь к себе беспристрастно, находит в себе известные недостатки, страдает за них, негодует на них, болеет ими. Особенно этим отличаемся мы, русские. У нас это переходит границы, разрастаясь до самооплевания. Но скажите мне, встречали ли вы когда-нибудь еврея, говорившего о расовых недостатках еврейства? Нет, вы такого не видали и видеть не могли. Напротив, вы всегда встречали бурное, дышащее злобой к вам, поднявшему вопрос, самовосхваление и отстаивание с пеной у рта догмата своей еврейской непогрешимости.

Прошлый год г. Корней Чуковский в «Свободных мыслях» поднимал вопрос: «евреи и русская литература». И К. Чуковский, и «Свободные мысли», кажется, должны бы были быть веским ручательством в том, что не «дурные общественные инстинкты и скрытые побуждения» руководят ими в этом любопытстве, но все-таки предрассудки «передового русского общества» оказались настолько сильны, что никто из русских не решился откликнуться, так как о евреях говорить не в тоне возмущения еврейскими погромами и %-ной нормой для передового русского человека невозможно. Было только две статьи евреев — Тана и одного сиониста, Вл. Жаботинского: статьи заключали не относящиеся к делу полемические препирательства, а у г. сиониста был, кроме того, ужасно заносчивый тон по отношению к русскому интеллигентному обществу, которому — по его же статье выходило — евреи были кое-чем обязаны. Так этот вопрос и заглох.