Впрочем, чум к этому моменту всегда был уже готов — забирайся и спи.
Одна беда — невыпитый перед сном чай к моменту пробуждения превращался в льдинку. Пить его сразу после рыбы тоже было невозможно — уж больно горячий. Вот и приходилось, отчаянно борясь с дремотой, дожидаться чуть не по полчаса, пока лопари начнут разливать ароматный напиток. Чаще побеждала сила воли. Но иногда — и вкрадчивый бог Морфей.
После шести таких переходов из снежных сугробов по сторонам тропы стали выглядывать деревья. Поначалу — низкие и уродливые, словно отравленные ядом. Потом стволы окрепли, выросли, и очень скоро караван из упряжек ехал уже средь густых еловых и сосновых боров, расползающихся по холмам. Вместе с лесами возник и день — если так можно назвать время, когда небо на несколько часов становилось чуточку светлее обычного.
Еще через несколько переходов из-за горизонта впереди, в расселинах между холмами, стало проглядывать и само солнце. А потом вдруг оказались они на наезженной дороге и через несколько часов въехали в обширное селение.
Лопари остановили сани перед одношатровой рубленой церковью с высокой островерхой звонницей, кратко сообщили:
— Варгуза! — И тут же потребовали: — Серебро давай.
— Даю, даю, — поспешил успокоить их Зверев, слезая с саней и расстегивая сумку: — Вот, держите, не бойтесь.
Возчики, припрятав плату, сняли княжеские чересседельные сумки и повернули назад. Задерживаться в поселке им явно не хотелось. Князь перекрестился на икону, что красовалась над дверью, но в храм заходить не стал. Огляделся. Поселок был не просто обширен, а огромен: не меньше полутора сотен домов. Внизу, в белом поле, стояли десятки причалов, а за полем снова поднимались поросшие густым лесом склоны холма.
— Пахом, — попросил Зверев. — Загляни в храм, спроси у священника, как нам проще оказию до Холмогор найти. Со старостой государевым словом договариваться, али кто так, за малую копейку отвезет?
Князь Сакульский был уверен, что за реальную плату добраться до цели получится куда быстрее и с большим комфортом, нежели требуя именем царя бесплатного «ямского тягла». И оказался прав: спустя несколько минут Пахом вышел на крыльцо с упитанным и розовощеким местным батюшкой.
— Отец Иннокентий сказывает, надобно ему перед игуменом соловецким отчитаться. Намеревался через неделю ехать, так и нас прихватить согласен.
— Некогда нам неделю ждать, отче, — покачал головой Зверев. — Государь меня срочно к себе истребовал. Посему поспешать надобно изо всех сил.
— Мыслю я, княже, игумен Филарет не осерчает, коли я пораньше немного пред очи его предстану, — степенно ответил батюшка. — А служба государева есть долг святой пред Богом и людом православным. Раз нужда такая, можем и завтра тронуться. У меня дома переночуете, отогреетесь после ночного зимника, да с Богом и в путь. Вам ведь в Холмогоры, не на острова Соловецкие надобно? Тамошний путь накатан, резво покатимся.
— Коли завтра, то по рукам, отче, — согласился Андрей. — Скажи, а отчего у вас в селении только у половины домов дым из труб идет?
— Дык, Басаргин правеж недавно случился, — вздохнув, перекрестился отец Иннокентий. — Опричники наезжали, людей побили, разорили все…
— Ты ври да не заговаривайся! — повысил голос князь Сакульский. — Это когда такое случалось, чтобы опричники государевы понапрасну кого-то били да грабили?! Почему приезжали, когда?
— Десять лет тому правеж случился,[16] — вздрогнул поп. — Басарга Леонтьев отряд детей боярских привел. Они и буянили.
— А почему прислали его? — потребовал ответа князь.
— Тати какие-то на обоз людей двинских напали. Разбойничали, разорили все добро. Увезли, что было, до хвостика. Четверых купцов убили вусмерть.
— Вот, значит, как? — ухмыльнулся Зверев. — Стало быть, не просто так приехали, грабеж расследовали случившийся? Ну и как? Татей нашли?
— Дык, откупщики-то двинские озверели совсем! Как можно тягло свое на чужие тони перекладывать, серебро втрое супротив государева требовать! Купец Бачурин сам хуже татя любого! Гореть ему в аду в самом пекле гиены огненной!
— Татей, стало быть, опричники нашли, — сделал верный вывод из его тирады князь Андрей Сакульский.
— Штраф на весь поселок опричники наложили, — признал поп. — За душегубство и грабеж указали весь убыток двинским людям выплатить. Тысячу семьсот шестьдесят четыре рубля. Деньги — то непомерные, княже, сам понимаешь. А кому охота тягло лишнее на себе тянуть? Посему все, кто мог, и разбежались. Токмо приписные люди и остались. От правежа государева все едино не скрыться. Плачут слезами горючими, да тянут. Однако же ныне хоть с тяглом государевом легче. Государь подьячего своего вернул подати в казну собирать, посему лишнего более не требует.
— А до этого кто собирал? — уточнил Зверев.
— Дык, государь-то наш всемилостивейший дозволил всем, кто тягло без надзора царского платить согласен, самим себе из люда местного судей избирать, старост да сборщиков, — напомнил отец Иннокентий о преобразованиях, сделанных Иоанном Васильевичем еще в середине века. — Государь наш, знамо дело, в мудрость народа русского, православного, верит и посему без кнута воеводского жить позволяет, по справедливости и по совести.
— И? — не понял смысла столь долгого вступления князь.
— Волость-то наша от Холмогор считается. Ну, тамошние люди после такового дозволения из своих купцов откупщиков выбрали, да все тягло на окраинные земли и переложили. Вот купец Бачурин, один из откупщиков двинских, и стал с Варгузы втрое супротив прежнего тягло требовать. За то его с людьми и побили. Ну а государь Иоанн Васильевич, как про сии безобразия прознал, так и повелел Варгузу нашу в опричные земли отписать да тягло взимать прежним порядком, без откупщиков.
— Как интересно, — хмыкнул Зверев. — Значит, лишнее тягло с вас потребовали люди двинские, зарезали вы их сами, а виновными в итоге опричников называете? Так выходит, отче? За то, что порядок навели, в деле разобрались и порядок восстановили?
— Дык… ведь… княже… — с запинками ответил поп. — Тыщу семьсот шестьдесят четыре рубля штрафа! Откель в Варгузе такие деньжищи? Эвон, как разом деревня обнищала-то. Пятый год ни единого вклада в храм никто не делает. Токмо на откуп все и трудятся…[17]
Отповедь князя изрядно испортила настроение отцу Иннокентию: с гостями он больше почти не разговаривал, смотрел в сторону, на вопросы отделывался ответами односложными. Наверное, больше всего ему теперь хотелось указать защитникам опричнины на порог — но желание заполучить хоть немного полновесного серебра при общем окружающем обнищании таки пересилило: батюшка князя с холопом и накормил, и спать положил, и даже помывку устроил. Правда, не в бане — ту разогревать бы слишком долго пришлось, а в обширной топке русской печи, стоящей у него дома. К вечеру она остыла аккурат так, что жар оставался, но не такой сильный, чтобы обжечься. Выпрямиться в печи было невозможно, но один человек сидя умещался. Намылиться и облиться — получалось.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});