Читать интересную книгу Убийство на Рождество - Агата Кристи

Но такая мысль была крайне малоубедительной, поскольку грохот падающей мебели вызвал бы тревогу, и убийце не хватило бы времени для бегства. Перерезать Симеону Ли глотку он должен был как можно тише.

Еще одним поразившим меня фактом было то, что дверь была заперта ключом снаружи, что еще раз отвергало мысль о самоубийстве. Предположить, что убийца бежал через окно — одно окно было закрыто, а второе стояло на предохранителе, — было нельзя. Более того, на поворот ключа опять же требовалось время. Время. которым убийца практически не располагал.

Еще одно было непонятным — отрезанный от мешочка, в котором хранилась губка Симеона Ли, кусочек резины и деревянный колышек, предъявленные мне инспектором Сагденом. Их подобрал с полу один из тех, кто в числе первых вошел в комнату. Снова нечто невразумительное! Эти вещи ничего не означали. И тем не менее оказались в комнате.

Преступление, как вы видите, становится все более и более запутанным. В нем отсутствует порядок, отсутствует метод и, наконец, отсутствует логика.

Перейдем еще к одному факту. Покойный послал за инспектором Сагденом, которого известил о краже и попросил вернуться через полтора часа. Почему? Если из-за того, что Симеон Ли подозревал свою внучку или кого-нибудь еще из членов семьи, почему он не попросил инспектора Сагдена подождать внизу, пока он сейчас же не поговорит с подозреваемой особой? С присутствием инспектора полиции в доме давление на виновную или виновного было бы куда более сильным.

И здесь мы приходим к выводу, что не только убийство было по меньшей мере странным, но и поведение самого Симеона Ли было тоже странным!

Я говорю себе: «Здесь что-то не так!» Почему? Потому что мы рассматриваем это убийство под неверным углом зрения. Мы рассматриваем его так, как этого хочет убийца…

Перед нами три обстоятельства, которые представляются нам лишенными всякого смысла: борьба, ключ и кусочек резины. А мы должны все это объяснить. Я отбрасываю свои прежние рассуждения в сторону, забываю об обстоятельствах смерти Симеона Ли и начинаю видеть эти обстоятельства в их истинном свете. Когда я говорю «борьба», что это в действительности означает? Насилие, грохот, звон стекла… Ключ? Зачем повернут ключ? Чтобы никто не вошел? Но ключ не явился помехой, поскольку дверь почти тотчас же была взломана. Задержать кого-то в комнате? Или помешать кому-то войти? Кусочек резины! Я говорю себе: «Кусочек резины и есть кусочек резины, и больше ничего!»

Итак, вы можете сказать, что ничего я не открыл, и тем не менее это не соответствует истине, ибо три факта присутствуют: грохот, запертая дверь, бесполезный предмет…

Соответствует ли это характеру двух подозреваемых мною людей? И Альфреду Ли и Хильде Ли было бы куда предпочтительнее, если бы убийство произошло тихо, запирать дверь снаружи, тратя на это время, было бы абсурдом, а кусочек резины еще раз вообще ничего не значит!

И все же меня не оставляет чувство, что ничего абсурдного в этом убийстве нет, а, наоборот, оно очень хорошо продумано и превосходно исполнено. И оно удалось! А это значит, что все имеющее к нему отношение что-то собой знаменует…

И вот, обдумав все заново, я увидел первый проблеск света…

Кровь, столько крови — кровь повсюду…

Из этого вытекает другая мысль. Это — кровное преступление. Оно замешано на крови. Собственная кровь Симеона Ли восстает против него…

Эркюль Пуаро подался вперед.

— Две ключевые фразы в данном деле были машинально произнесены двумя разными людьми. Миссис Альфред Ли процитировала строку из «Макбета»: «Ну кто бы мог подумать, что в старике столько крови!» Дворецкий Тресилиан сказал, что он пребывает в смятении, ибо ему кажется, что происходящее он видит уже не в первый раз. А вызвано это было весьма простым обстоятельством. Он услышал звонок и открыл дверь Гарри Ли, а на следующий день ему довелось открыть дверь Стивену Фарру.

Откуда же это смятение? Посмотрите на Гарри Ли и Стивена Фарра — и вы поймете откуда. Они удивительно похожи! Вот почему, открыв дверь Стивену Фарру, Тресилиан подумал, что он уже открывал ему, а в действительности он открывал дверь Гарри Ли. Вот ему и почудилось, что перед ним стоит один и тот же человек. И только сегодня Тресилиан упомянул, что он всегда путает людей. Ничего удивительного! У Стивена Фарра тот же нос с горбинкой, та же манера откидывать голову, когда он смеется, и поглаживать край подбородка указательным пальцем. Вглядитесь как следует в портрет молодого Симеона Ли, и вы увидите не только Гарри Ли, но и Стивена Фарра.

Стивен зашевелился. Его стул заскрипел.

— Вспомните вспышку Симеона Ли, его гневную тираду в адрес членов семьи. Он сказал, если вы помните, что где-нибудь по свету бродит его сын, который куда лучше любого из них, хотя и незаконнорожденный. Вернемся снова к характеру Симеона Ли. Того Симеона Ли, который имел успех у женщин и разбил сердце собственной жены. Симеона Ли, который хвастался в разговоре с Пилар, что мог бы составить себе приличную охрану из сыновей почти одного возраста! Поэтому я пришел вот к какому выводу: в этом доме находятся не только члены законной семьи Симеона Ли, но и его незаконнорожденный сын.

Стивен встал.

— Это и было причиной вашего приезда сюда, не так ли? А не встреча с хорошенькой девушкой, с которой вы случайно познакомились в поезде. Вы уже ехали сюда, до того как увидели ее. Ехали посмотреть, что представляет собой ваш отец…

Стивен стал мертвенно-бледным.

— Да, мне всегда было интересно… — начал он хриплым и прерывающимся голосом. — Моя мать порой вспоминала о нем. Вот мною и овладела мысль увидеть, какой он. Скопив кое-какие деньги, я приехал в Англию. Я не собирался говорить ему, кто я. Сказал, что я сын Эбенезера Фарра. А приехал я сюда только по одной причине — посмотреть на человека, который был моим отцом…

— Господи, до чего же я слеп… — почти шепотом произнес инспектор Сагден. — Только теперь я прозрел. Дважды я принимал вас за мистера Гарри Ли и только сейчас понял, как ошибался.

Он повернулся к Пилар:

— Так вот в чем дело! У двери стоял Стивен Фарр, верно? Я помню, вы ответили не сразу и посмотрели на него, прежде чем сказать, что это была женщина. Вы видели Фарра, но не хотели его выдавать.

Зашуршал шелк платья, и раздался низкий голос Хильды Ли:

— Нет, вы ошибаетесь. Пилар видела меня…

— Я так и предполагал, мадам, — вставил Пуаро.

— Любопытная вещь — инстинкт самосохранения, — спокойно продолжала Хильда. — Не будь я такой трусихой, я бы ни за что не поверила, что человек может молчать только из чувства страха!

— Но теперь, я надеюсь, вы объяснитесь? — спросил Пуаро.

— Да, — кивнула Хильда. — Я была с Дэвидом в музыкальной комнате. Он сидел за роялем. И пребывал в крайне странном настроении. Я боялась за него и мучилась от сознания того, что ведь это я настояла на приезде сюда. Дэвид начал играть похоронный марш, и тогда вдруг я пришла к определенному выводу. Каким бы странным вам это ни показалось, я решила, что нам обоим следует немедленно, в тот же вечер уехать отсюда. Я тихо вышла из музыкальной комнаты и поднялась наверх. Я хотела повидать мистера Ли и объяснить ему, почему мы уезжаем. Я прошла коридором до его комнаты и постучалась. Ответа не последовало. Я постучала погромче. Опять никакого ответа. Тогда я подергала за ручку. Дверь была заперта. И вот тут, стоя у двери, я услышала в комнате грохот… — Она помолчала. — Вы мне не поверите, по это чистая правда! Кто-то нападал на мистера Ли. Я слышала, как падали столы и стулья, как бились стекла и фарфор, слышала, как кто-то страшно закричал и потом наступила тишина.

Я стояла, не двигаясь с места. Я не могла сделать ни шагу. И вот тут прибежали мистер Фарр и Магдалина, а за ними и другие. Мистер Фарр и Гарри принялись взламывать дверь. Дверь рухнула, мы вошли в комнату, но там, кроме мистера Ли, лежавшего в луже крови, никого не было.

Ее низкий голос стал вдруг более звонким.

— Там не было никого, никого, вы понимаете? И никто не вышел из комнаты…

7

Старший инспектор Сагден тяжело вздохнул.

— Либо я схожу с ума, либо все остальные! То, что вы нам рассказали, миссис Ли, — явная бессмыслица! С ума можно сойти!

— Я говорю вам, что слышала там борьбу, слышала, как мистер Ли закричал, когда ему перерезали горло, и что никто не вышел из комнаты, — на высокой ноте отозвалась Хильда Ли.

— И все это время вы молчали? — спросил Эркюль Пуаро.

Хильда Ли побледнела, но голос у нее был твердым:

— Да, потому что, если бы я вам все это рассказала, вы бы либо подумали, либо заявили, что его убила я…

— Нет, — покачал головой Пуаро, — вы его не убивали. Он был убит своим сыном.

— Бог свидетель, я до него не дотрагивался! — сказал Стивен Фарр.