— Ясно! Сделаем! — загомонили командиры.
— Главное, надо управиться быстро, эсэсовцы ждать не будут.
«Принца Ойгена» сдерживала 3-я пролетарская дивизия, но несмотря на все усилия, отступала — у немцев тупо больше людей и оружия. Так что выход у нас один — пробиться во что бы то ни стало. А для этого надо таскать тяжелые железные дуры…
Легкие батареи встали на гребне и, пока мы волокли тяжелые пушки практически в пасть домобранам, открыли бешеный огонь по Шчепан Полю — Арсо приказал снарядов не жалеть. На передовой заслон домобранов обрушились две партизанские бригады и когда мы втащили пушки в опасный сектор, стрелять по нам стало уже некому. Еще три часа — и над Косманом вознеслась тяжелая батарея. Ну как тяжелая — 75-мм, максимум, что у нас было.
Внизу, через уцелевший мост над Тарой, переправлялась 1-я пролетарская дивизия для атаки вдоль дороги на Бастаси. В полукилометре ниже Тара сливалась с Пивой и обе превращались в Дрину. Вот вдоль нее, по обеим берегам и предполагалось дальнейшее наступление на Фочу.
Осмотрел я свое воинство — грязные, драные, в синяках и ссадинах, но все целые, если не считать царапин. И оружие в порядке, глядя на Небоша и его выучеников многие завели себе чехлы, весьма полезную штуку на переходах.
— К бою, ребята. Сейчас нам Косман штурмовать.
Кое-кто аж застонал, да я бы и сам взвыл, но как командир не имею права.
— Не ныть! Массаж ног, как учил, минут пятнадцать у нас точно есть.
— А пожрать?
— Желудки! Ладно, разрешаю схомячить четверть сухпая.
Бойцы повеселели, но тут с батареи, где помогал наводить орудия, вернулся Бранко с новостями: мы в атаке не участвуем, наоборот, двигаемся в другую сторону и там встаем насмерть на склонах Маглича. И противник у нас на загляденье — высокогорный батальон «Эдельвейсов».
Формальный приказ и еще сотню бойцов в усиление нам передал лично Арсо, успевавший везде. Лука не удержался и ответил:
— Пока вы слышите наши винтовки на Магличе, друже Йованович, враг не пройдет! А если все стихнет, знайте, что нас нет в живых!
От излишнего пафоса меня аж передернуло. И Арсо, похоже, тоже, но комиссар из свиты тут же застрочил в блокнотике. И ведь он-то, скорее всего, выживет и воткнет эти слова в историю народно-освободительной борьбы как пример стойкости и самопожертвования. А мне что-то нихрена погибать неохота, да и ребята не горят желанием помереть. Вот вздуть немцев — это да, и новость что нас на Маглич посылают не одних, что там будет и Герцеговинская бригада, здорово подняла настроение.
По прямой туда километров восемь, только кто ходит в горах по прямой? В свое время я удивлялся всяким фильмам и документалкам, где показывали вьющиеся по горам вереницы партизан или альпинистов, а тут сколько раз ногами прочувствовал, что уклон проигрывает длине — лучше дольше, но без крутых подъемов и спусков. Совсем хорошо идти по ровному гребню, но здесь они переплетены торчащими из земли корнями, словно вздутыми венами.
Маглич тут самая высокая вершина, почти два с половиной километра, снег еще не сошел и даже ледничок имеется. Раскидали с командиром бригады, моим тезкой Владо, сектора и полезли карабкаться — в горном бою кто выше, тот и прав. Окопов тут не нарыть, зато можно натаскать камней и сложить брустверок, сплошной фитнес пополам с кардио.
Передовые группы «Эдельвейсов» появились, когда мы мало-мальски обустроились, иначе бы нас сшибли без вопросов. А так ткнулись раз, ткнулись два, получили от снайперов и откатились. Пока они там тыкались, тиснул у Марко бинокль, посмотрел — горные егеря все некрупные, жилистые, у всех веревки-ледорубы.
Альпинист из меня никакой, но тут большого ума не надо — никто на нас в атаку не пойдет, во всяком случае, до того, как найдут путь наверх. Нормальные тропки мы перекрыли, но они на своих крючьях и карабинах там взобраться смогут, где нам не пролезть.
Чтобы мы даже не думали куда-то ходить, по нам ударила минометная батарея, а потом подключилась еще одна. В Герцеговинской бригаде и свои минометы есть, да мало их и калибр тоже не впечатлял. Но нам задача — задержать, а не уничтожить, и мы ее выполнили. Даже срубили самых хитровывернутых, решивших обойти нас по отвесной стенке — засекли, передвинули снайперов и привет. Одно жаль, не дали ребята немцам втянутся, начали пальбу, когда на стену лезло всего четверо, а не весь взвод.
С Адриатики натянуло тучи и полил обложной дождь. И сразу стало холодно, сыро и неуютно, костров-то не развести, а сухим спиртом хрен согреешься. Зато пропали зудящие в небе самолеты. Но втащенные такими трудами на плато Вучево пушки оказались метров на триста, а кое-где и пятьсот, выше домобранских позиций и дивизия Кочи Поповича после артналета первым же ударом выбила 4-ю горную бригаду из Космана и двинулась вдоль берегов Дрины на север. За ней переправился госпиталь, а нам приказали заслон снять, от «Эдельвейсов» оторваться и с главными силами соединиться. Быстро-быстро, бегом-бегом
Но это сказать легко, а немцы нас отпускать не хотели. Цепкие, суки — тягомотный отход перекатами занял втрое больше времени, чем выдвижение к Магличу, но ничего, справились. На полторы сотни под моим командованием — десяток убитых, два перелома и десятка три раненых разной степени тяжести. Но и немцев мы человек на пятнадцать урезали. Может, и на двадцать, но это не точно. Так себе размен, разве что эти пятнадцать — элита, альпинисты, они же на кавказских пятитысячниках воевали, а тут мы их приложили. Это наши горы, они нам помогали.
Все та же 3-я дивизия переходила через Тару-Пиву-Дрину последней и я, наконец, сподобился поглядеть на ее командира Саву Ковачевича. Не знаю, кто у него барбер или брияч, но Сава обладал самыми унылыми усами на всех Балканах, даже унылее, чем у Максима Горького. Они понуро свисали вниз и в сочетании с поднятыми домиком бровями придавали Саве вид белорусского крестьянина, замученного вековым гнетом польских панов. Впрочем, на решительности и реакции Ковачевича это не отражалось, а шубара, которую он носил с лихим заломом, издалека делала его похожим на Чапаева.
И он чуть было не стал жертвой собственной домовитости и распорядительности, когда приказал, пользуясь коротким затишьем, не взрывать орудия, а спустить их вниз и переправить на другой берег. Партизаны раздобыли веревок и принялись за работу, все на ходу, давай-давай, сплошной экспромт.
Вот тут и сорвалось второе орудие.
Только не «Шкода», а горная 75/18 весом в тонну. И вместо погонщика внизу, спиной к ней, стоял под дождем сам Сава, обсуждая с комиссаром бригады, где именно переправлять пушки.
Если на «Шкоду», раздавившую погонщика и лошадь, я обернулся тогда после крика и едва успел заметить, как она пролетела мимо меня, то падение гаубицы видел от начала и до конца как в замедленном кино.
Лопнула с громким хлопком и стегнула по дереву веревка, закричали державшие пушку на канатах люди. Страховавшие снизу кинулись врассыпную, оборвалась вторая веревка и орудие опасно накренилось.
На него пытался накинуть петлю здоровый партизан в расхристанной рубахе, но промахнулся, сверху не удержали еще один конец и все сорвалось — пушка по мокрому покатилась вниз, быстро набирая скорость.
Я зачарованно смотрел, как от нее отлетела и со звоном ударилась о камень железка, как подпрыгивает на корнях и колдобинах смертоносная тяжесть, разбрызгивая воду и грязь, и только потом краем глаза заметил прямо на траектории падения Ковачевича.
Жить ему оставалось две-три секунды.
Тело рванулось к нему на помощь, но где там — пушка неслась раз в пять быстрее меня.
Но Саву и комиссара спас Марко — выпрыгнул незнамо откуда и сшиб в сторону.
Гаубица прогрохотала мимо, влетела в воду, подняв фонтан брызг и застыла на отмели, уткнувшись дулом в дно.
— Лошади целы? — первым делом спросил Ковачевич, вздев себя на ноги.
— Санитара! Санитара! — прокричал комиссар.
Я рванулся к братцу — парня крепко приложило по голове, но со всех сторону уже бежали наши, на ходу выдергивая из карманов самодельные индпакеты.