Однако ныне, восстав ото сна преисполненным здравия и всевозможных потенций, аз вынужден кинуть им кость и ответить на сомнение камрада, пожелавшего сохранить инкогнито:
"Беркем, лучший способ противодействия всей этой хуйне – не участвовать! Не твои ли слова? Голосуй – не голосуй, всё равно получишь хуй! А в реальной жизни пытаюсь призывать к этому своих знакомых!"
Не участвовать – это минимальное, что может сделать несогласный человек. Это тоже работа, хоть она и выглядит извне совершенно пассивно. Однако без нее не обойтись, эту работу надо сделать, встроить ее в свой образ жизни, чтоб чужая воля проходила мимо тебя, не зацепляя и не вовлекая тебя в чужое.
Самое плохое, что может случиться с человеком, решившим не гнуться под чужое, это исполненный импульс броситься в активные мероприятия, не будучи в достаточной мере защищенным от управления чужой волей.
Такой человек тут же начинает использоваться чужим в чужих интересах, и имеет немалые проблемы, как в голове, так и в повседневной жизни – ровно в той мере, на которую активен в движениях.
Оградить человека от чужой воли может только ясное понимание происходящего – и совершенно неважно, с какой именно детальностью несогласный человек будет понимать, с чем же именно он несогласен.
Это может быть несогласие с принципом взаимодействия со вмещающим геобиоценозом; – или с чужеродным мультипликатором, встроенным в механизм воспроизводства экономики, или, на разрешении, выкрученном до упора , с фактом доминирования пидарасов в телевизоре.
Мерилом достаточности здесь является искренность.
Научись не участвовать до искренней невозможности принять отрицаемое хоть "на полшышечки", и увидишь, что здесь крылась очень полезная наебка: учась "неучаствовать", на самом деле ты вытаскивал из ножен казалось бы намертво приклепанную к ним воспитанием волю.
Появление своей воли меняет все и навсегда.
С собственной волей за голенищем ты меняешься с пидарасами местом: теперь ты зряч, а они в непонятках. Теперь ты не борешься во тьме с чем-то мутным и вездесущим, в котором вязнет любой удар, а отчетливо различаешь жалкий кусок дерьма, ловко замазавший самое важное – глаза – большому и сильному человеку. Ты можешь наносить удары, воочию видеть их результаты – а это придает сил; борьба становится не выматывающим отчаянным барахтаньем, а веселым злобным допиныванием издыхающей гадины, не имеющей с нашим, с человеческим – нихуяшеньки общего.
Но начинается все – с неучастия.