Честное слово, все это слишком для одной простой пятнадцатилетней девочки. Еще чудо, что, несмотря на все эти обстоятельства, мне удалось написать ту маленькую заметку.
При сложении или вычитании членов с одинаковыми переменными следует объединять коэффициенты.
7 мая, среда, ТО
ЗАБАСТОВКА!!!!!!!!!!!!
Только что объявили по телевизору. Миссис Хилл разрешила нам посмотреть новости в учительской.
Я никогда раньше не была в учительской. Не очень уютно. На ковре какие-то пятна.
Но какая разница. Дело в том, что профсоюз гостиничных работников только что присоединился к забастовке помощников официантов. Профсоюз ресторанных работников тоже, говорят, собирается вскоре последовать их примеру. Что означает следующее: никто не будет работать в ресторанах и отелях города Нью-Йорка. Встанет все. Финансовые потери в сфере туризма и бытового обслуживания составят биллионы.
И все благодаря Роммелю.
Серьезно. Кто же мог знать, что одна маленькая лысая собачка станет причиной таких событий?
Если честно, то это, конечно, не Роммель виноват. А бабушка. Она в любом случае не должна была приносить собаку в ресторан, даже несмотря на то, что во Франции это можно.
Странно видеть Лилли по телевизору. Я, правда, все время вижу Лилли по телевизору, но сейчас ее показывают по главному каналу – «Нью-йоркскому первому», его конечно, смотрит гораздо больше народу, чем канал кабельного телевидения публичного доступа.
Лилли, конечно, не давала пресс-конференцию. Ее давали главы гостиничного и ресторанного профсоюзов. Но если посмотреть на левую сторону трибуны, то можно четко увидеть Джангбу, а рядом Лилли. Они держали большой транспарант: «Достойному труду – достойную оплату».
Все, Лилли доигралась. Она пропустила школу без уважительной причины, и директриса Гупта вечером позвонит ее родителям.
Майкл, увидев свою сестру, с отвращением тряхнул головой. Я знаю, что Майкл полностью разделяет позицию помощников официантов, он на их стороне и считает, что им НАДО платить достойную зарплату, на которую можно жить. Его отвращение направлено на Лилли. Он говорит, что ее беспокойство за благополучие помощников официантов гораздо более тесно связано лично с Джангбу, чем с затруднительным положением иммигрантов.
Мне бы хотелось, чтобы Майкл не говорил этого вслух, потому что рядом сидел Борис. У него такой несчастный вид и голова перевязана. Когда ему казалось, что на него никто не смотрит, он поднимал руку и проводил ею по Лилли, в смысле, по экрану, где она находилась. Если честно, это было очень трогательно. У меня даже слезы на глаза навернулись.
Хотя сразу высохли, как только я поняла, что телевизор в учительской – сорок дюймов, а у нас – только двадцать семь.
7 мая, среда, «Плаза»
Невероятно. Правда. Когда я вошла сегодня в фойе «Плазы», готовая к бабушкиному уроку, то просто не ожидала увидеть ТАКОЙ хаос, начинающийся прямо от самых дверей. Отель напоминал зоопарк.
Швейцар с золотыми эполетами, который обычно придерживает дверцу лимузина, пока я вылезаю? Нет.
Мальчики, которые так быстро и рационально размещают багаж на латунных тележках? Нет.
Вежливый портье за конторкой? Нет.
Я уже не говорю об очереди в ресторан за ужином. Это вообще какой-то полнейший кошмар. Вышедшее из-под контроля безобразие. Потому что, конечно, нет хозяйки, которая быстренько всех рассаживает по местам, нет и официантов, которые берут у клиентов заказы.
Небывалое зрелище. Нам с Ларсом пришлось буквально отбиваться от семьи человек в двенадцать, из Айовы, что ли, которые пытались втиснуться в лифт всем составом вместе с гориллой натуральных размеров, которую они купили в «ФАО Шварц» через дорогу. Папаша громогласно руководил.
– Еще есть место! Еще есть место! Давайте, дети, втискивайтесь!
Короче, Ларсу пришлось показать ему пистолет на поясе, чтобы объяснить, что места больше нет.
– Места, – говорит, – больше нет. Подождите, пожалуйста, следующий лифт.
Папаша страшно побледнел, выпучил глаза и отшатнулся.
Этого никогда бы не случилось, если бы на месте находился лифтер. Но сегодня днем профсоюз портье объявил сочувствие забастовке и присоединился к гостиничным и ресторанным работникам.
Я думала, что после всего пережитого бабушка встретит нас более милостиво и выразит нам хоть какое-то сочувствие.
Но она стояла посередине комнаты и очень громко ругалась по телефону.
– Да что вы такое говорите, как это кухня закрыта? – вопрошала она. – Да как кухня может быть закрыта? Я заказала ланч, и с тех пор прошло несколько часов, а мне его до сих пор не принесли. Я не повешу трубку, пока не поговорю с вашим начальником. Он знает, кто я.
Папа сидел на диване наискосок от бабушки и смотрел телевизор, «Нью-йоркский первый» , конечно. Выражение лица у папы было довольно напряженное. Я села рядом с ним, и он удивленно посмотрел на меня, будто не ожидал увидеть.
– А, Миа, – сказал он, – привет. Как мама?
– Отлично, – сказала я, хоть и не видела ее с завтрака. Но я знала, что с ней все хорошо, потому что никто на мой телефон не звонил. – Она что-то там принимает. От обезвоживания. Что там с забастовкой?
Папа только головой покачал.
– Представители профсоюзов сейчас на совещании в кабинете мэра. Они надеются прийти к соглашению.
Я вздохнула.
– Ты понимаешь, что все это происходит оттого, что я родилась. Если бы не я, праздничного ужина не было бы.
Папа строго посмотрел на меня.
– Надеюсь, ты не обвиняешь себя во всем этом, Миа?
Я чуть не ляпнула:
– Да ты что, я обвиняю во всем бабушку. Но папа так искренне смотрел на меня, что я поняла: коэффициент его симпатии ко мне очень большой. Тогда я сменила тему.
– Просто я так переживаю, что придется провести в Дженовии столько времени, почти все лето. Знаешь, было бы здорово, если бы я смогла, например, пойти добровольцем в какую-нибудь организацию, которая помогает этим несчастным помощникам официантов…
Папа, правда, не купился на это. Он сморщился и сказал:
– Ну-ну.
Пока я сидела и переживала, что не получается провести два драгоценных летних месяца как я хочу, бабушка начала подавать мне какие-то знаки, не прекращая телефонного разговора. Она щелкала пальцами в мою сторону, потом указывала на дверь своей спальни. Но я сидела и моргала, пока она не прикрыла трубку рукой и не зашипела:
– Амелия! В моей спальне! Пойди, посмотри!
Подарок, что ли? Для меня? Не могу представить, что бы такое бабушка могла приготовить для меня – сироты, по-моему, уже достаточно. Но не отказываться же от подарка… конечно, если это не будет что-нибудь вроде шкуры убиенного млекопитающего.